Читаем без скачивания Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон - Сильвен Райнер

10

В феврале 1944 года популярность пары Дуарте-Перон окончательно вывела Рамиреса из равновесия. Он решил сбить спесь со своего подчиненного. Землетрясение не должно было стать его личным достоянием. Полковнику никто не предоставлял исключительное право эксплуатировать катастрофы.

Рамирес выразил также недовольство тем фактом, что ГОУ не призвала Перона к порядку. Президенту делать это было не с руки, поскольку Перон являлся его тайным командиром. Короче говоря, досада Рамиреса, нагнетаемая некоторыми членами ГОУ, которые пытались отделаться от нацистской клятвы в тот момент, когда начиналось крушение Германии, достигла стадии, требующей решительных поступков.

21 февраля 1944 года он объявил о роспуске ГОУ. Армейские эмиссары потребовали, чтобы он сместил Перона с правительственного поста.

Организация ГОУ, следуя указаниям из Берлина, решила ликвидировать Рамиреса. Государственный переворот, подобный организованному в Буэнос-Айресе, только что был осуществлен в Боливии с немалой пользой для «Оси».

Военные не стали мешкать. В ночь с 23 на 24 февраля 1944 года шестеро офицеров из ГОУ прошли по коридорам Каса Росада. Привратнику и слугам хватило одного выразительного жеста. Охрана сама собой растворилась в ночи. Офицеры вошли в большой кабинет президента, не сомневаясь, что найдут его там в столь поздний час. Действительно, Рамирес усиленно работал, подписывая документы.

Заговорщики, вооруженные револьверами, наставили на Рамиреса дула своих «пушек». Без каких-либо комментариев один из них придвинул к столу кресло, уселся рядом с президентом и принялся диктовать. Рамирес даже не отстранился от стола, не сменил чернил. Под дулами шести револьверов он подписал документ, в котором сообщалось о его болезни. Отягощенный слишком большой ответственностью, он добровольно передавал власть генералу Эдельмиро Фаррелю.

Однажды вечером обескураженный полковник объявил Эвите:

— Надо мной издеваются, называя сутенером голодранцев-дескамисадос!

На что Эвита ответила:

— Богачи гнусно обращаются со всеми, кто достоин жить в этой стране. Каждое оскорбление следовало бы превратить в знамя…

Огорченное лицо Хуана Перона посветлело. «Дескамисадос»! Люди без рубашек! Отличаясь аналитическим складом ума, Перон сразу же вспомнил легендарное значение этого слова, родственного авторитетному термину «санкюлоты». Слово удачи; слово, стоящее той полновесной золотой монеты, что была уплачена за него; слово, начертанное на знаменах Французской революции. Дескамисадос — те, у кого нет рубашек. Одно из слов-молний, одно из тех действенных слов, которыми бередят души людей.

Перон соколом взмывает ввысь при слове «дескамисадос». Раз его попрекают интересом к голодранцам, пусть насмешка станет символом его славы. Кое-какие ключевые фразы уже прокручиваются в его голове, начинают формироваться в стройную систему. «Я предпочитаю вас, с вашими распахнутыми на груди рубашками, олигархам, у которых по сто костюмов…»

Дескамисадос! Это проклятое, замечательное слово брошено в лицо публике. Оно таит в себе неизвестный доселе исступленный восторг. Это слово соединяет пару Дуарте-Перон прочнее, чем совместное открытие новой земли. Наконец они завладели чем-то своим, словом, которое будет служить только им и которое никто не сможет у них оспаривать, обвиняя в использовании его значения и престижа. Они не хотят становиться во главе пролетариев, рабочих, нищих, бродяг, изгнанников, отверженных. Они хотят стать святыми покровителями бедняков, дескамисадос.

Толпе новое слово всегда кажется твердым обещанием, гарантией наступления новой эры…

Подбросившие новое словцо Перону могут в этом раскаяться. У них позаимствовано остроумное словечко-каламбур для того, чтобы превратить его в бомбу.

11

Эвита не проявляла ни малейшей радости при виде новых платьев и сумочек, которые дарил ей Хуан Перон… Это были аксессуары, и так принадлежавшие ей по праву.

Нельзя было утверждать, что Эва Дуарте абсолютно не знала сомнений. Она жила, не выходя за рамки созданного ею мифа. Сердце ее было закрыто для любого вторжения. Свой первый успех у Перона она воспринимала как посвящение. Она мечтала о таком огромном успехе, что немыслимо было бы украсть его у кого-то. Ни одна самая модная актриса не могла претендовать на корону заурядной актрисы Дуарте. Однако каждый успех модной актрисы в Буэнос-Айресе отзывался все же уколом в самое сердце для Эвиты.

Итальянская кампания завершилась в Риме, открытом городе, безумной и кровавой тризной. Нацисты терпят поражение за поражением. Гитлер появляется после покушения на публике с кислой гримасой бодрости. Одна рука у него на перевязи, а свободной он треплет по щекам мальчишек из последнего оплота солдат рейха, которых он хочет бросить в небытие. Атлантический вал трещит по швам, а тем временем высокопоставленных заговорщиков подвешивают на мясницких крюках…

В августе 1944 года освобожден Париж, и женщины Буэнос-Айреса проходят по улицам в бурных демонстрациях. Эвита не принимает участия в этом ликовании, вызывающем недовольство ГОУ. Полицейские ничего не могут поделать с потоком женщин на улицах. Участницы демонстрации пытаются насвистывать «Марсельезу». Мечта Эвиты отдаляется и ветшает, будто изъеденная молью. Немецкие войска отступают, погибая среди оставленных ими руин, а мужчина-идеал Эвиты бессильно дряхлеет, предоставленный самому себе. Могущественным покровителям самим приходится несладко. Хозяева покинули его, словно ребенка, потерявшегося в темном лесу власти. Напрасно пытается Эдельмиро Фаррель распустить все партии, напрасно притесняет демократов, проснувшихся в своем подполье. Несмотря на драконовские меры ГОУ, аргентинские военные дрожат над своими венками, которые засыхают еще до того, как появится возможность вынуть их из тайников.

На лице Перона застывает растерянная улыбка.

Эвита не знает, как удержать всю эту вселенную, что ускользает, едва оказавшись у нее в руках…

Ветер свободы веет над миром, но аргентинские полковники все меньше и меньше заботятся о том, чтобы следовать моде. Они провозглашают себя жандармами цивилизации и собираются хлестать собак, пока те не станут достойны своих хозяев.

— Если понадобится тирания, чтобы навязать народу свободу, мы будем тиранами! — заявляет Фаррель.

Но Эвита больше не дремлет среди этих ретивых поборников порядка, которые втихаря пытаются приспособиться к новым веяниям. Эвита боится. Бремя работает не на Гитлера, а против него и его приспешников. С каждой минутой опустошаются песочные часы диктатур, тонкой струйкой сыплется песок. Отныне каждая бомба, упавшая на Берлин, наносит Эвите удар в самое сердце. Что станет с ее великим человеком из ГОУ, если его хозяева падут? Эва Дуарте с жалостью смотрит на Хуана Доминго Перона, который становится все более слабым и беспомощным, опускаясь с высоты своего величия.