Читаем без скачивания Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока - Жерар Нерваль

Как мы ни стараемся приспособиться к жизни на Востоке, в подобные минуты все равно остаешься французом, чувствительным ко всему происходящему. На мгновение мне пришла в голову мысль купить, если это в моих возможностях, невольницу и предоставить ей свободу.

— Не обращайте на нее внимания, — сказал мне Абдулла, — это любимая невольница одного эфенди, и в наказание за какую-то провинность тот отправил ее на невольничий рынок, чтобы якобы продать ее вместе с ребенком. Через несколько часов хозяин придет за ней и, наверное, простит ее.

Таким образом, единственная плакавшая здесь невольница горевала оттого, что лишается хозяина; остальные, казалось, были обеспокоены лишь тем, чтобы не оставаться слишком долго без нового господина.

А это говорит в пользу мусульманских нравов. Сравните положение этих невольников с положением рабов в Америке! Воистину, в Египте на земле работают лишь феллахи. Рабы стоят дорого, поэтому их силы берегут и занимают лишь работой по дому. Вот та огромная разница, которая существует между невольниками в турецких и христианских странах.

Восточная красавица. Художник Шарль-Амабль Ленуар

ЯВАНКА

Абд аль-Керим отошел от нас, чтобы поговорить с покупателями-турками, затем вернулся и сказал, что сейчас одевают абиссинок, которых он хочет мне показать.

— Они живут в моем гареме, — сказал он, — и с ними обращаются как с членами семьи; они едят вместе с моими женами. Пока они одеваются, вам могут показать самых молодых.

Открылись ворота, и во двор, словно школьницы на переменке, вбежала стайка темнокожих девочек. Им позволили играть возле лестницы с утками и цесарками, которые плавали в чаше лепного фонтана, сохранившегося от неслыханной роскоши океля. Я разглядывал этих бедных крошек с огромными черными глазами, одетых словно маленькие султанши; наверное, их забрали от матерей, чтобы потакать прихоти местных богачей. Абдулла объяснил мне, что многие из них не принадлежат торговцу, вырученные за них деньги получат родители, специально приехавшие в Каир в надежде, что их дочери попадут в хорошие руки.

— Кроме того, — добавил он, — они стоят дороже, чем зрелые девушки. — И не беспокойтесь, здесь можно покупать с полным доверием; родители девушек все предусмотрели.

«Ну что ж, — сказал я сам себе, — я оставлю этих детей другим; мусульманин, живущий по своим законам, может с чистой совестью отвечать перед Аллахом за судьбу этих бедняжек. Если же я куплю рабыню, то лишь с целью дать ей свободу, даже если придется с ней расстаться».

Абд аль-Керим пригласил меня войти в дом. Абдулла деликатно остался стоять у лестницы.

В большой комнате с лепным орнаментом и полустертыми золотыми и цветными арабесками вдоль стен сидело пять довольно красивых женщин; цвет их кожи напоминал флорентийскую бронзу; черты лица у них были правильные, нос прямой, рот маленький; классическая форма головы, грациозный изгиб шеи, умиротворение, написанное на лицах, делали их похожими на итальянских мадонн с картин, краски которых потемнели от времени. Это были абиссинки католического вероисповедания, возможно, потомки пресвитера Иоанна или царицы Кандаки.

Трудно было остановить свой выбор на одной из них: все они походили друг на друга, как это бывает у туземцев. Видя мою нерешительность, Абд аль-Керим счел, что девушки мне не нравятся, и велел позвать еще одну — она вошла плавной походкой и заняла свое место у противоположной стены.

Я испустил радостный возглас, узнав миндалевидный разрез глаз яванок, как на картинах, которые мне доводилось видеть в Голландии; по цвету кожи эту женщину можно было безошибочно отнести к желтой расе. Не знаю, возможно, во мне пробудился интерес к неведомому и неожиданному, но я склонялся в ее пользу. Кроме того, она была весьма хороша собой и сложена на славу, так что смело могла выставлять себя напоказ; блестящие глаза, белые зубы, точеные руки и длинные волосы цвета красного дерева, которые продемонстрировали, сняв с девушки тарбуш, не позволили мне не признать справедливость похвал Абд аль-Керима, воскликнувшего: «Bono! Bono!» Мы спустились вниз и побеседовали с помощью Абдуллы. Эта женщина прибыла вчера вместе с караваном и находилась у Абд аль-Керима всего только этот недолгий срок. Совсем юной ее взяли в плен пираты имама Маската где-то на островах Индийского океана.

— Но раз Абд аль-Керим поместил ее вчера вместе со своими женами… — начал я.

— Ну и что? — с удивлением возразил Абдулла.

Я почувствовал, что мое высказывание лишено оснований.

— Неужели вы полагаете, — спросил Абдулла, поняв наконец мою мысль, — что законные жены позволят ему ухаживать за другими женщинами? Вдобавок вспомните, что он торговец. Если бы он вел себя таким образом, то растерял бы всю свою клиентуру.

Это был разумный довод. Кроме того, Абдулла поклялся, что Абд аль-Керим, как настоящий мусульманин, должен был провести ночь, молясь в мечети по случаю великого праздника Мухаммеда.

Оставалось только условиться о цене. У меня просили пять кошельков (шестьсот двадцать пять франков); мне хотелось заплатить только четыре; но, вспомнив, что речь шла о покупке женщины, я подумал, что подобный торг неуместен. К тому же Абдулла предупредил, что торговец-турок никогда не уступит в цене.

Я спросил, как ее зовут… ведь я покупал и имя.

— З’н’б! — ответил Абд аль-Керим.

— З’н’б! — повторил Абдулла, делая усилие, чтобы произнести это в нос.

Мне было непонятно, как три согласные, напоминающие чиханье, могут означать имя. Через некоторое время я догадался, что так произносится имя Зейнаб.

Мы ушли от Абд аль-Керима, оставив задаток, чтобы взять необходимую сумму, лежавшую на моем счету у банкира во франкском квартале.

Пересекая площадь Эзбекия, мы увидели необычное зрелище. Огромная толпа наблюдала за церемонией дусы. Шейх или эмир каравана должен был проехать на лошади по телам «кружащихся» и «воющих» дервишей, со вчерашнего дня совершавших действа вокруг шестов или в шатрах.

Эти несчастные растянулись плашмя на дороге, на южном конце площади, ведущей к дому шейха аль-Бекри, главного над всеми дервишами. Их было около шестидесяти, и они вымостили дорогу своими телами.

Эта церемония считается чудом. Она призвана привлечь внимание всех неверующих, поэтому франкам охотно разрешают занимать лучшие места. Публичное чудо стало большой редкостью с тех пор, как человек посмел заглянуть в рукав Господа Бога, как говорит Генрих Гейне… но то, что я увидел здесь, бесспорно, можно причислить к чудесам. Я видел своими собственными глазами, как шейх дервишей, старец в белом бенише и желтом тюрбане, проехал по телам шести десятков верующих, тесно лежавших рядом на земле, закрыв руками голову. Лошадь была подкована. Затем они все разом поднялись, восхваляя Аллаха.