Читаем без скачивания Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

Тяжко дышащая ватага обступила Витьку. Тот поставил ведро и перепуганно смотрел из-под растрепанной меховой шапки.

— Ну чё... — выдохнул Рашид Каюмов. — Где ваши Штыри и Кони? Как увидали наших, сразу в подворотни?

Витька моргал, округлив мокрый рот. Потом сказал:

— Я-то при чем? Я по воду пришел...

— Это ты сейчас по воду! — выкрикнул Гоголь. — А как Синего бить, так вместе с ними!

— Да не бил я никого! — отчаянно выкрикнул Каранкевич. — Вы чё! Откуда сорвались! Я вообще...

— Ага, ты не бил, — Вовка Неверов взял Витьку за шиворот и легким подзатыльником сбил с него шапку. Видимо, он считал, что это вот "военное выступление" должно иметь хоть какой-то эффект. — Ты просто стоял и смотрел, как они двое на одного. Игру продули, так решили отмазаться на нашем вратаре!

— Да какие двое! — тонко заскулил Витька. — С вашим Синим только Шкерик стыкнулся. Потому что вчера Синий у него зажал два пятака, когда они в чику... При чем тут футбол-то... Чё налетели всей кодлой на одного! — И Витька завыл громче...

— Ладно, ребята, пошли, — деловито посоветовал Лешка Григорьев. — Сейчас его мамаша выскочит, будем все виноваты... — Витькин дом был неподалеку, сразу за дырявым забором.

— Да, она сейчас выскочит! — ревел Витька уже в полный голос. — Она вам вломит по ж...! Заикаться будете, гады! — Обида его на вопиющую несправедливость была такой великой, что он даже не боялся показаться рёвой и хлюпиком, уповающим на мамочкину защиту. — Подождите, она сейчас!..

— Страшно-то как... — неуверенно хмыкнул Вовка.

— Фома, заткнись, — велел Атос.

А Фонарик поднял шапку и аккуратно надел на ревущего Каранкевича. Потом поднял опрокинутое ведро.

— Домой... — сумрачно приказал Атос. А когда прошли уже половину Большой ограды и Витькин плач стал неслышен, Атос жестко спросил у Мурзинцева:

— Ну и что ты, Шурочка, напишешь в своей "Летописи"?

— То и напишу, — сумрачно сказал Шурик. — Гоголю надо оторвать язык и засунуть в...

— Точно. Прибежал, разорался: "Наших бьют!" — согласился Борька.

— А я то тут при чем! — шумно завозмущался Гоголь. — Синий идет, за сопатку держится, "смоленские" напали"...

Лодька молчал. Смешались в нем всякие ощущения. И облегчение, что драться не пришлось (чувство совсем не героическое). И виноватость перед напуганным ревущим Каранкевичем, с которым когда-то были в одном детском садике. И опасливое понимание, что оказывается в одну минуту компания нормальных (хотя и вовсе не примерных) пацанов может превратиться в стаю...

Впрочем, противно было, кажется, всем.

— Кретины, — выругался Лешка. — Из-за двух пятаков чуть не устроили Варфоломеевскую ночь...

— Какую ночь? — переспросил Цурюк. До этой минуты он бегал и сопел со всеми, но ничего не говорил, поскольку оценивал события запоздало.

Лешка плюнул...

Когда вернулись на Стрелку, Славик Тминов, изнемогавший от любопытства и тревоги, вытянул шею:

— Ну, там чего?..

— Все живы, — сказал Шурик Мурзинцев. — Гладиаторский бой отменяется, билеты возвращаются в кассу...

Глава 2.  Январские заботы

Славик Тминов был соседом Шурика Мурзинцева. Уже несколько лет они жили в одной квартире  (в том самом доме, где когда-то обитал Севка Глущенко). Матери их были давними подругами, и потому Шурику выпала на долю постоянная возня с "младенцем". "Шурочка, побудь немножко со Славиком... Шуочка, пусть Славик с тобой погуляет, а то ему скучно одному..." Впору было возненавидеть сопливого Славика, ставшего чем-то вроде "мелкого ежедневного приложения к большой газете" (Шуркины слова). Но Мурзинцев — человек с покладистым характером и философским складом ума — не возненавидел. Он рассуждал, что ни у кого не бывает жизни без трудностей и осложнений и пусть уж лучше будет такое осложнение, как Славик, чем какое-нибудь похуже. А потом он даже привязался к этому "неотъемлемому придатку", хотя скрывал такое чувство под напускной суровостью...

В середине декабря, когда у края тротуара, рядом с домом Фомы, построили снежную горку-катушку и заливали ее десятками ведер, Славик хотел быть полезен. Ему объясняли, что лучшая полезность — смирно стоять в сторонке, но он мудрому совету не внял и полез на верхнюю площадку катушки.

Пропитанная водой горка уже каменно затвердела от мороза. Последние потоки должны были придать окончательную гладкость ее поверхности и длинной блестящей дорожке, что тянулась от крутого ската шагов на пятьдесят.

Воду от колонки подвозили в большущей обледенелой бочке, поставленной на сани ("Вроде как на картине художника Перова "Тройка", — вспомнил Лодька, сказал про это Борьке, и тот одобрил сравнение). Черпали ведрами,  подавали наверх. На верхушке горки Фома, Лешка Григорьев и проявивший трудолюбие Цурюк широкими языками раскатывали воду по склону.

К ним и забрался первоклассник Тминов, закутанный в тяжелое ватное пальто и обвязанный поверх поднятого воротника и шапки маминой шалью. Шурик что-то кричал ему, но Славик хотел работать, как все. Он решил помочь Цурюку поднять ведро. Но Цурюк в своей неуклюжей старательности зацепил несчастного Тминова локтем. Тот с двухметровой высоты спикировал вниз головой. Бочка стояла вплотную к горке, Славик — в нее. Воды там было больше половины.

Паники не случилось, действовали молниеносно. Лодька и Борька дернули Славика за валенки, а когда они снялись, рванули прямо за ноги. С силой, которую придает нешуточная опасность, выхватили беднягу наружу. Подскочивший Мурзинцев схватил "приложение" на руки. Славик молчал и стремительно покрывался прозрачной коркой. Он даже не моргал, потому что сразу смерзлись ресницы.

— Ко мне! — моментально решил Борька. — У нас печка топится!

Борькин дом был наискосок через дорогу. Шурик с леденеющим Славиком кинулся через глубокий снег в канавах. Борька и Лодька за ним (каждый с валенком в руке). Ворвались во двор. И увидели хромающую навстречу Зину с охапкой поленьев.

Зина тут же поняла всё. Бросила дрова.

— Давайте к нам! У меня как раз греется вода для стирки!

— Бабка заорет, — сказал Борька.

— Бабушки не будет до вечера... Скорее!

Славика втащили на кухню.

Здесь жарко горела низкая печь, на плите булькало ведро.

— Ребята возьмите в углу бак. Вылейте в него воду, добавьте холодной, чтобы не был кипяток...

Лодька и Борька приволокли с лавки оцинкованный бак для кипячения белья. Грохнули об пол. Шурик, шипя от обжигающих брызг, выпростал в него ведро. Ухватил второе, холодное...

Зина в это время разматывала, распаковывала Славика. Ловко и умело. Шмякала на пол многочисленные шмутки первоклассника, старательно снаряженного для прогулки в морозную погоду. Славик вздрагивал, оживал и даже пытался объяснять, что он не виноват, а виноват бестолковый Цурюк. Зине он сперва не сопротивлялся, но потом вцепился в резинку трусиков:

— Не...

Летом на реке он не стеснялся купаться голышом ни при Райке Каюмовой, ни даже при  знакомых девицах Шурика, а тут... Может, потому, что стал школьником?

— Вот глупый! Ты же маленький, а я уже взрослая...

— Не! — Славик держался мертво.

— Чудо гороховое. Шурик, помоги ему...

— А ты отвернись! — потребовал Славик.

— Отвернулась...

— Совсем отвернись!

— Совсем отвернулась... — Зина отошла к плите. — Даже зажмурилась.

С Шуриком Славик не спорил. Тот взметнул его и с размаха опустил в бак.

— И-и-и! Горячо!

— Сперва горячо, а скоро привыкнешь, — пообещал Шурик. — Ну-ка, садись глубже!

— Я сварюсь!

— Сваришься, съедим с горчицей, — пообещал Борька. — Как раз время обедать...

— Обжора ты, Арон, — дерзко сказал Славик, хотя вообще-то был скромным ребенком. Все развеселились.

Зина вышла и вернулась с пушистым одеялом. Приблизилась к баку. Славик съежился.

— Да не смотрю я, не смотрю... — Зина махнула одеялом и окутала им Славика вместе с баком. Осталась торчать голова с волосами-сосульками. Но Зина тут же и ее накрыла краем одеяла, будто капюшоном.

Славик жарко дышал, но, видимо, уже притерпелся к воде.

Зина поставила на плиту литой утюг. Велела Борьке и Лодьке принести из кладовки обитую фланелью доску. Положила ее на спинки двух расставленных стульев. Над опустевшим ведром принялась выжимать пальто, шапку, шаль, мокрый свитер и шаровары. Шурик, Борька и Лодька кинулись помогать.

Славик шумно сопел, впитывая тепло.

— Дыши равномернее, — велела Зина. — Тогда прогреешься крепче.

— Я и так. Я уже...

— Сиди, не спорь. Я лучше знаю, когда "уже"...

— Я вот сколько смотрю и все удивляюсь, — заметил Мурзинцев, — как ты ловко управляешься с малокалиберным народом. Я про это даже в своем дневнике писал... Сам я сколько ни вожусь с "приложением", а не научился.