Читаем без скачивания Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

— Практики набираюсь... В школе, там их ведь не только буквам и прописям надо будет учить. Придется возиться по-всякому.

— Ты в педагогический собираешься? — догадался Лодька.

Зина улыбнулась:

— А куда же еще...

Борька сказа бесцеремонно:

— Как ты там со своей ногой-то будешь? Учителям у доски вон сколько приходится топтаться.

— Вылечусь, — коротко пообещала Зина.

Она шлепнула байковые шаровары Славика на доску, сняла с плиты утюг, тронула помусоленным пальцем, опустила на мокрую толстую ткань. Штаны обрадованно зашипели. По приземистой кухне разошелся пар. Стал уползать в приоткрытую дверь комнаты...

Лодька был у Зины впервые. За дверью он разглядел тяжелый шкаф с завитушками, медные шишки на узорчатой спинке кровати, кожаные корешки громадных книг на полке. Видимо, подшивки журналов "Нива" и "Родина". За окнами были различимы повисшие заиндевелые пряди громадной плакучей березы. Береза — это все, что когда-то осталось от обширного, в полквартала, сада.

Известно было, что старуха Каблукова до революции владела в квартале многими домами. Потом ей оставили только вот этот приземистый длинный дом и кирпичный флигелек, в котором жили Аронские. Казалось бы, второй дом следовало отобрать в пользу Советской власти, но он официально считался хозяйственной постройкой и потому остался во владении бабки.

— Буржуиха, — говорил Борька, когда приходилось идти за коровой Дуней или колоть для бабки дрова. — Если случится еще одна революция, все у нее оттяпают, даже коровью стайку...

Софья Моисеевна жалобно замахивалась на сына:

— Не мели языком! Вот она выселит нас, куда денемся...

Борька увертывался, а Моня обстоятельно разъяснял: никто их не выселит, не прежние времена. Однако, Софья Моисеевна знала, как оно бывает и в нынешние времена, поглядывала на пожухлую фотографию мужа — красивого мужчины в буденовке, красного командира, который не успел повоевать ни с немцами, ни даже с белофиннами. Моня тоже бросал взгляд на снимок и на всякий случай пытался отвесить брату подзатыльник. Борька увертывался снова и убегал. Моня его не преследовал. Он в общем-то был тихий парень, старательный отличник. Не водил дружбы с ровесниками вроде Лешки Григорьева, Шурика Мурзинцева, Атоса. Или пропадал в техникуме, или сидел дома над чертежами. Но младшего брата считал нужным держать в строгости, чтобы тот не отравлял жизнь матери и не сбился с пути...

Неизвестно, была ли "пропарка" Славика испытанным медицинским средством или моментальной выдумкой Зины. Однако, Славик не схватил ни малейший простуды. "Не чихнул даже, обормот", — говорил Шурик с гордостью, словно именно он избавил свое "приложение" от хвори.

Скоро появилась мысль, что неплохо бы иметь зимний приют, где в морозные дни после забав на горке или беготни с хоккейными клюшками можно слегка "оттаять". Конечно, при таком приключении, как со Славиком, в самодельной "халабуде" не спасешься, тут уж надо шпарить домой, но отогреть закоченевшие пальцы и потерявшие чувствительность носы можно и в построенном из снега штабе, если там гудит жестяная печурка...

Было время, когда такую снежную постройку возводили позади двора, в котором жил тогда Севка. Там же тогда жил и большой мальчишка Гришун, он командовал многими ребячьими делами. Но потом Гришун окончил ФЗУ, пошел работать, затем отправился в армию, стал пограничником. А когда вышел срок службы, Гришун остался на заставе сверхсрочно. Раньше он всегда заступался за ребят перед взрослыми соседями, а вот уехал, и те стали относиться к мальчишечьим делам более сердито, "громоздить" постройки рядом с поленницами теперь не разрешали: устроите, мол, пожар на весь квартал.

Вовка Неверов предложил устроить штаб у него на огороде, позади сарая с сеновалом.

Сказано — сделано. Навыка общей работы хватало. Натащили отовсюду жердей, кусков фанеры, досок, сконструировали каркас, обложили его снежными брусьями, закидали рассыпчатым снегом, чтобы не осталось щелей. Снега в ту зиму хватало, сугробы навалило еще в ноябре. Синий и Гоголь отыскали где-то кривую дверь от чердачной вышки, Рашид и Раиска Каюмовы притащили раму со стеклами от чуланного оконца...

Утром в воскресенье начали — к синим ранним сумеркам штаб оказался готов. С лавками у фанерно-снежных стен, с маленькой железной печкой, которую Фома разыскал на чердаке. Набитая щепками и газетами печурка гудела. В оконце смотрел месяц...

Лодька вспомнил:

Желтой заброшенной в небо пилоткойКажется снизу луна.Лодка под снегом,Собака под лодкой —Стужа друзьям не страшна...

Какая там стужа! Наоборот! Можно было даже снять пальто, скинуть валенки, чтобы вытянуть ноги к печке. На ней весело забулькал принесенный Фонариком чайник. Фома всем раздал заранее собранные для общего хозяйства кружки.

Не было ни заварки, ни сахара, но и простой кипяток с разломанной на много частей горбушкой казался замечательным напитком...

И вот так сидели в пахнущем горячей жестью и дымом уюте, глотали теплоту, говорили о том, о сем и ощущали себя уже не просто ватагой, а чем-то более крепким и дружным. Этаким партизанским отрядом в заснеженной пуще. И это чувство наконец выразил Костик Ростович. Вообще-то он стеснялся много говорить и соваться со всякими предложениями, но тут решился. Понял, что подходящая минута.

— Знаете что, ребята? Давайте, чтобы мы были не просто так, а вроде команды...

Никто не захихикал, не заворчал "а на фиг надо...", даже Синий и Гоголь, которые, казалось, должны бы. Только Борька пробурчал:

— Вроде тимуровцев, что ли? Бабкам дрова складывать? — Видать, осточертела ему Каблучиха с ее дровами и коровой Дуней.

— Да нет, не обязательно! — звонко заспорил Костик. — Просто чтобы всегда вместе и друг за дружку...

— Но мы ведь и так... — сказал Фонарик, но это не против Костика, а как бы наоборот, в поддержку его.

— Да! — энергично закивал Костик. — Но надо, чтобы всё по правилам. Чтобы название, пароль, документы...

О названии заспорили сразу:

— "Снежные жители", — сказал Валерка Сидоркин.

— Летом тоже "снежные"? — хмыкнул Рашид Каюмов.

— "Герценские бандерлоги", — с ехидцей предложил Лешка Григорьев. Он, кстати, был здесь единственные из старших. Пришлось сопровождать  Славика, который всей душой с утра рвался на горку.

— Сам ты бандерлог, — сказал Борька, который тоже читал про Маугли.

— Давайте просто "Герценская команда", — деловито высказался Фома. — Сокращенно будет "Герком". Вроде "Горкома". Есть такая книжка "Подпольный горком действует"...

— Не горком, а обком, — не удержался от поправки Лодька.

Фома быстро глянул на него и отозвался миролюбиво:

— Там обком, а у нас горком. То есть "Герком". Какая разница?

Разницы никто не видел (даже Лодька), и больше не спорили.

Насчет пароля решили повременить: не ясно было, зачем он, для каких случаев. А насчет документов Фома предложил:

— Надо каждому сделать удостоверение.

Лодька будто на уроке поднял руку:

— Я сделаю! Я знаю как!

— Валяй, Севкин, — кивнул Фома. Интонация его не очень понравилась Лодьке, ну да ладно, не стоило придираться в такой хороший час...

— Нужен еще командир... — осторожно напомнил Костик.

Наступило неловкое молчание. Наконец Фома решил:

— Обойдемся. Не на фронте...

В самом деле, кого делать командиром? И Лешка, и другие старшие (которых здесь нынче  не было), не согласились бы. Не маленькие, мол, чтобы играть в партизан и тимуровцев. Значит, Фому? Но ведь Атос, Шурик Мурзинцев, Лешка Григорьев, Вовчик Санаев все же часто бывали вместе со всеми, а для них Фома разве авторитет? Остальные же тем более не годятся... Ну, будет ли Толька Синий признавать командиром Лодьку Глущенко, а Гоголь Валерика Сидоркина, если привыкли всегда на равных...

— Пусть будет Цурюк, — предложил Борька.

— За то, что вчера Славку чуть не утопил? — сказал Синий, у которого не было чувства юмора.

— Не, я не хочу, — серьезно отказался Цурюк.

— Жалко, а то бы в самый раз, — вздохнул Лешка Григорьев. — Ну, тогда можно выбрать Славика. Он у нас герой. Смотрите, как звучит: "Командир Тминов"! А?

— Не, я не умею командовать, — серьезно, как Цурюк, отозвался Славик.

Решили, что Тминова сделают командиром, но чуть позже, когда научится. А пока можно обойтись без начальства и все решать голосованием.

Проголосовали, чтобы каждый завтра принес в штаб полешко для печки, и разошлись.

Дома Лодька взялся мастерить удостоверения. Нарезал из ватманского листа прямоугольники размером в половину открытки. Известным способом натирания через копирку (на сей раз — красную) отпечатал на них с левого края штамп, который они с Борькой летом нашли в сумке с "медным кладом".