Читаем без скачивания Дождь тигровых орхидей - Анна Данилова

– Нет.

Он все ждал, что Дымов хотя бы на какое-то время задумается, каким образом Виковы картины оказались на Семиреченской, но Дымов, увидев их, забыл обо всем на свете. Его сейчас интересовали лишь работы и их автор, остальное не имело ровно никакого значения.

– Жаль, жаль, вы еще вспомните, я надеюсь. – И, словно обращаясь к себе, заметил: – Рука-то одна, я же вижу.

Когда они вышли от Вика, Дымов сказал:

– Необходимо, чтобы он участвовал в выставках, которые будут проходить в Художественном музее, в выставочном зале Фонда, в салоне и, если успеете отремонтировать, в вашей галерее. Я поговорю с Абросимовым, Тарховым, если потребуется, навещу вашего мэра, они знакомы с Планшаром. Вы же, со своей стороны, поищите заинтересованных людей, пусть поиграют в меценатство, это сейчас модно. Скажите, что им непременно будут высланы каталоги. Четыреста тысяч франков – не такие уж и большие деньги, зато рекламировать будут по три раза на день по телевидению в течение месяца, но это уже там, на месте, в Нанте. А на первых порах пригласите журналистов, организуйте пресс-конференцию, городу есть что показать, уж поверьте мне. Подключите к этому делу Бориса Львовича, у него есть связи и средства, не мне вас учить. А до сентября еще есть время. Да, вот еще что: организуйте лотерею, акции – это живые деньги. А теперь – ко мне, там отбивные уже остыли. И никаких возражений!

В Кукушкино на следующий день после операции Марту привез Ядов. Они молча ехали в машине, Марта еще отходила от наркоза, но оставаться в клинике наотрез отказалась. Она не спрашивала его ни о чем, она вообще не давала ему говорить. Она заключила по его виду, что операция прошла успешно, но, каким образом ей нарастили пятку и долго ли она еще будет ходить на костылях, ее не интересовало. Она так соскучилась по Сергею, что забрезжившая перед ней перспектива возвращения на сцену вдруг заволоклась рассудочной заботой о Дождеве, которая заслонила собой все. Она заставила себя забыть о том, что произошло на летней кухне, и когда увидела Сергея – они уже подъезжали к дачному участку, – строгающего что-то на крыльце, слезы горячими прозрачными змейками заструились по ее щекам, смывая едкую тушь с ресниц и обходя, словно пороги, выпуклые яркие губы.

Ядов на руках внес ее в дом и поспешил успокоить Сергея, что ничего страшного не произошло, обычная косметическая операция. Дождев покормил хирурга варениками с вишней, набрал ему небольшое ведерко клубники и, проводив его до машины, как мог быстро вернулся к Марте. Она сидела на высоко взбитых подушках и смотрела на него таким же умоляюще-восторженным взглядом, которым смотрела в день их первой встречи. Дождев поцеловал туго забинтованную, пахнувшую больницей и йодом ногу и сказал Марте, что любит ее.

– А где Митя?

Это вырвалось помимо ее воли, она вся как-то напряглась, ожидая ответа.

– Знаешь, Марточка, он, по-моему, влюбился. Я не удивлюсь, если он сегодня не придет ночевать.

– Дачный роман, – слабым голосом проговорила оглушенная известием Марта, и, когда руки Сергея забрались под ее широкую, из густого шифона юбку, она придержала его и покачала головой: – Нельзя, рана может открыться.

Вся ее любовь к Дождеву, как оказалось, держалась на Мите. Марта испугалась, что Сергей догадается об этом, что прочтет разочарование на ее лице, и поспешила схватить его за руку и притянуть к себе. В эту минуту она испытывала целую гамму чувств: и жалость, и сожаление, и нежность, и боль.

– Сережа, а я ведь, наверное, не смогу с тобой больше оставаться.

Марта проглотила слезы и сначала сама не поняла, зачем она это сказала. Сергей, положивший в лениво-ласкающем порыве свою голову к ней на колени, тут же поднялся и блуждающим взглядом попытался поймать ускользающий от него взгляд Марты.

– Что ты сказала? Повтори.

– Я сказала, что не смогу больше жить с тобой.

Дождев смотрел на нее, не веря в услышанное, как не верят в смерть близкого человека.

– А что случилось, Марточка?

– Я видела вас с Лизой на летней кухне. У нас так с тобой никогда не получится, я поняла. Скажи, вы люди или животные? – Марта чувствовала, что летит в пропасть без дна, и только ветер играет ее словами. Ей было страшно, очень страшно. – Разве вам не приходило в ваши разгоряченные головы, что в любую минуту могу возвратиться я? А если бы вас увидел Митя? Вас хотя бы что-нибудь вообще может остановить? Вы были похожи на животных, которым все равно, видит их кто или нет. Хотя это было красиво… и Лиза, она так кричала, что было слышно у калитки.

Марта опустила голову, холодный пот крупными горошинами катился по ее лбу, ей было трудно дышать. Дождев словно уменьшился в размерах, он молчал, не поднимая головы.

– Ну что ты молчишь? Я тебя спрашиваю: что же нам дальше делать? Понимаешь, – она перешла на едва слышный, поющий шепот, похожий на завывание ветра, – я не могу понять, как можно находиться в одной комнате с мужчиной, который любит другую женщину, которая, в свою очередь, любит другого мужчину. Мне плохо, Сережа.

Несколько минут стояла тишина, похожая своей плотной и вязкой беззвучностью на холодный мармелад.

– Ты права, Марта, все мы немного животные. Я всегда любил Лизу, но она ушла от меня. Поверь мне, нельзя любить женщину, которая ушла, поэтому я люблю тебя. Если сможешь понять меня, то оставайся и постарайся все забыть. Я не прошу прощения, просто не смею. Поэтому решай.

Комната стала синей от ночного воздуха, из окна потянуло свежим речным ветром и ароматом ночных фиалок. Дождев машинально включил лампу, и вмиг все переменилось, стало сине-желтым, янтарным и теплым. Даже заплаканная Марта, уныло обхватившая больную ногу и раскачивающаяся из стороны в сторону, показалась несколько успокоенной. Волосы ее розовато-каштановой волной опустились на плечи, легкий загар которых угадывался сквозь прозрачную дымчатую ткань. Дождев пересел к ней поближе, обнял ее и зарылся лицом в ее теплые кудри.

– Марточка, я же твой, я же весь твой, неужели ты не понимаешь? А если хочешь, я скажу ей, чтобы она больше не приезжала. Наверное, так-то оно будет лучше.

Марта вздохнула, кивнула головой и закрыла глаза. Как же они все-таки похожи, отец и сын, подумала она, представляя, что рядом с ней Митя. И вот так, обманывая вновь и себя, и Сергея, она с закрытыми глазами в который уже раз отдавалась Мите. Это его имя, как драгоценный камень, она держала во рту и боялась выронить, проговориться, произнести вслух.

А утром было солнце, яркое и желтое, как лимон. А Митя дома не ночевал. Он пришел в обед с рыжеволосой девочкой, они, видать, всю ночь не спали, выглядели как голодные волчата. И Марта все же украдкой поцеловала Митю, хоть он и не хотел, да и опасно было: девочка недалеко отошла, к кустам малины, и могла их увидеть, потому что успела полюбить Митю, его невозможно не полюбить, проведя с ним так много времени, а потому она была внимательна и чрезмерно любопытна.

– Кто это? – спросила Марта Сергея, когда Митя выбежал из сада и скрылся из виду.

– Маша Руфинова. Видишь во-о-он тот розовый дом? Руфиновская дача. Только, по-моему, Маша сбежала.

– Может, ей суп не понравился?

Хорну потребовалась всего одна ночь, чтобы все обдумать и принять решение. Ему было стыдно за свое бегство, но время было упущено и теперь оставалось только одно: возвращаться в город и ждать развязки. Если Маша нашлась, то жизнь пойдет своим чередом. Если же нет, то ему в любом случае лучше находиться дома, чтобы все поскорее выяснилось. Рано или поздно Руфинов сам приедет к нему и спросит, где Маша.

Подгоняемый желанием как можно скорее оказаться дома, Хорн, переночевав в санатории, куда свернул поздним вечером в надежде на ужин и ночлег, уже рано утром летел по пустынной дороге, ведущей в город. Проезжая поворот на Кукушкино, он, вспомнив ночь, проведенную с Анной, разволновался и достал сигареты. Но не успел он закурить, как послышался хлопок, машину понесло в кювет, и Хорн едва успел нажать на тормоз. Стараясь быть спокойным, он достал из багажника запаску и не торопясь заменил колесо. Вернулся за руль, посидел немного, достал пачку сигарет, и тут оказалось, что она пустая. Вышел, тормознул машину. Водитель, молодой парень, угостил сигаретой, поднес зажигалку. Хорн уже собирался сказать парню несколько теплых слов, как вдруг увидел летящую на него девицу в черных очках, джинсах и смешной кепке.

– Вот тебе, на, получай, негодяй, мерзавец! – Она била его по лицу, наотмашь, с силой. – Я ненавижу тебя!

Наконец ему удалось схватить ее за одну руку, затем он поймал и вторую. Кепка сползла, волосы блестящей волной упали на лицо. Хорн побледнел так, словно увидел перед собой призрак. Маша, тяжело дыша, продолжала что-то говорить ему, парень с зажигалкой в недоумении смотрел на разыгрывающуюся перед ним странную сцену.

– Ты что, знаешь ее? – спросил он Хорна.