Читаем без скачивания Жизнь поэта - Арнольд Гессен

* * *

Ф. Н. Глинка. С гравюры К. Афанасьева. 1825 г.

Последовавшие вскоре события омрачили радость и триумф двадцатилетнего поэта. В марте 1820 года в Петербурге распространились слухи о предстоящей высылке Пушкина из столицы.

Он приобрел уже широкую известность вольнолюбивого поэта и автора злых эпиграмм. У него было много друзей, но появились и враги.

Одним из них был член «Вольного общества любителей российской словесности» В. Н. Каразин, человек монархически настроенный. Своими доносами директору особой канцелярии министерства внутренних дел графу В. П. Кочубею он способствовал высылке поэта.

19 апреля 1820 года Н. М. Карамзин писал своему другу, бывшему министру юстиции, поэту И. И. Дмитриеву, что нависла «над здешним поэтом Пушкиным если не туча, то по крайней мере облако, и громоносное. Служа под знаменем либералистов, он писал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей и проч., и проч. Это узнала полиция etc. Опасаются следствий. Хотя я уже давно, истощив все способы образумить эту беспутную голову, предал несчастного Року и Немезиде, однако ж, из жалости к таланту, замолвил слово, взяв с него обещание уняться. Не знаю, что будет».

Кочубей, получая доносы Каразина, потребовал от него их документального подтверждения.

Этого требовал и Александр I, которому Кочубей представлял сообщения Каразина. Больше того, царь предложил министру взять самого Каразина под особое наблюдение.

Петербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович приказал Каразину достать копию оды «Вольность» и «нескольких политических эпиграмм и песен, ходивших под именем Пушкина в городе». И однажды на квартиру Пушкина явился политический сыщик Фогель, предложивший его дядьке, Никите Козлову, пятьдесят рублей,, если тот даст почитать стихи своего хозяина. Старик отказался и, когда Пушкин вернулся домой, сообщил ему о приходе сыщика. Это вынудило Пушкина, не ожидая нового визита, тогда же сжечь многие свои бумаги.

Вскоре Милорадович вызвал к себе Пушкина лично. Вот как рассказывал об этом в 1866 году в «Русском архиве» близкий декабристам Ф. Н. Глинка в очерке «Удаление А. С. Пушкина из С.-Петербурга в 1820 году».

Глинка был в дружеских отношениях с Пушкиным, волновался за его судьбу и по должности чиновника особых поручений при Милорадовиче мог знать, как никто другой, подробности свидания Милорадовича с Пушкиным. К тому же в день вызова поэта он неожиданно встретился с ним, выходя из своей квартиры на Театральной площади. Пушкин шел ему навстречу. Он был, как всегда, бодр и свеж, но обычной при встречах с Глинкою улыбки не было в то утро на его лице.

- Я к вам! - сказал ему Пушкин.

- А я от себя! - отозвался Глинка.

Они пошли вдоль площади, и Пушкин заговорил первый. Он рассказал ему о попытке сыщика подкупить его слугу и озабоченно продолжал:

- Теперь меня требуют к Милорадовичу! Я знаю его по публике, но не знаю, как и что будет и с чего нам взяться... Вот я и шел посоветоваться с вами...

Они остановились, обсудили со всех сторон дело, и Глинка дал совет:

- Идите прямо к Милорадоничу, не смущаясь и без всякого опасения. Он не поэт, но в душе и рыцарских его выходках у него много романтизма и поэзии; его не понимают. Идите и положитесь безусловно на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности.

Друзья расстались. Пушкин, вняв совету Глинки, направился к Милорадовичу.

Часа через три и Глинка явился к Милорадовичу. Как только он вступил на порог кабинета, Милорадович, лежавший на своем зеленом диване, окутанный дорогими шалями, встретил Глинку словами:

- Знаешь, душа моя, у меня сейчас был Пушкин! Мне ведь велено взять его и забрать все его бумаги, но я счел более деликатным пригласить его к себе и уж от него самого вытребовать бумаги. Вот он и явился, очень спокоен, с светлым лицом. Я спросил его о бумагах. Пушкин ответил: «Граф! Все мои стихи сожжены! У меня ничего не найдется на квартире; но, если вам угодно, - сказал он, указывая пальцем на свой лоб, - все найдется здесь. Прикажите подать бумаги, я напишу все, что когда-либо написано мною - разумеется, кроме печатного, - с отметкою, что мое и что разошлось под моим именем». Подали бумаги, - продолжал Милорадович. - Пушкин сел и писал, писал... и написал целую тетрадь... Вот она, на столе у окна, полюбуйся!.. Завтра я увезу ее государю...

Закончив рассказ, Милорадович сказал:

- А знаешь ли? Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою обхождения...

На другой день Глинка пришел к Милорадовичу раньше обычного и с нетерпением ожидал его возвращения от государя. Первым словом Милорадовича, когда он вернулся, было:

- Ну вот, дело Пушкина и решено!

Сняв мундир, разоблачившись, Милорадович продолжал:

- Я вошел к государю с своим сокровищем, подал ему тетрадь и сказал: «Здесь все, что разбрелось в публике, но вам, государь, лучше этого не читать!» Государь улыбнулся на мою заботливость. Потом я рассказал подробно, как у нас было дело.

Государь слушал внимательно и наконец спросил:

«А что же ты сделал с автором?»

«Я?.. я объявил ему от имени вашего величества прощение!..»

«Не рано ли?» - сказал государь, слегка нахмурившись и немного помолчав.

Потом, подумав, прибавил:

«Ну, коли уж так, то мы распорядимся иначе: снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и, с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности, отправить его на службу на юг».

«Вот как было дело», - закончил Глинка свои интереснейшие воспоминания.

Встретившись после этого в Царском Селе с директором Лицея Е. А. Энгельгардтом, ходатайствовавшим за Пушкина, Александр I сказал:

- Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает. Мне нравится откровенный его поступок с Милорадовичем, но это не исправляет дело.

* * *

4 мая 1820 года министр иностранных дел К. В. Нессельроде представил Александру I на утверждение письмо генералу И. Н. Инзову в Кишинев об отправляемом к нему на службу Пушкине с характеристикой поэта и объяснением его вины.

Письмо это писал фактический глава Коллегии иностранных дел И. А. Каподистрия, благожелательно относившийся к Пушкину, инициатор отправки поэта к генералу И. Н. Инзову в Кишинев.

«Исполненный горестей в продолжении всего своего детства, молодой Пушкин оставил родительский дом, не испытывая сожаления. Лишенный сыновней привязанности, он мог иметь лишь одно чувство - страстное желание независимости. Этот ученик уже ранее проявил гениальность необыкновенную. Его ум вызывал удивление, но характер его, кажется, ускользнул от взора наставников. Он вступил в свет, сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменою принципов, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания.