Читаем без скачивания Моя жизнь. Встречи с Есениным - Айседора Дункан

В один из таких вечеров неожиданно вернулся из Америки Раймонд. Он слишком истосковался за нами и заявил, что больше не может жить отдельно. Затем мы воскресили проект, который мы уже давно лелеяли: съездить в Афины. Я чувствовала, что нахожусь лишь у порога изучения своего искусства, и после непродолжительного сезона в Берлине настояла, несмотря на просьбы и сетования Александра Гросса, на отъезде из Германии.

С сияющими глазами и бьющимися сердцами мы вновь сели в поезд, направляющийся в Италию, чтобы через Венецию совместно совершить долгожданную поездку в Афины.

Мы остановились в Венеции на несколько недель, осматривая церкви и галереи. Но, естественно, в это время Венеция не могла нам должным образом понравиться.

Я горела от нетерпения сесть на пароход и направиться в Афины. Раймонд решил, что наша поездка в Грецию должна проходить как можно примитивнее. Поэтому, отказавшись от больших, комфортабельных пассажирских пароходов, мы сели на борт небольшого почтового судна, совершавшего рейсы между Бриндизи и Санта Маурой. В Санта Мауре мы сошли на берег, ибо тут было местоположение античной Итаки, а также скала, с которой Сафо в отчаянии бросилась в море.

В Санта Мауре на рассвете мы сели на небольшое парусное судно с экипажем, состоявшим лишь из двух человек, и знойным июльским днем пересекли синее Ионическое море, вошли в Амбрасианский залив и высадились в маленьком городке Карвазарасе.

Нет более изменчивого моря, чем Ионическое. Мы рисковали жизнью, предпринимая путешествие на утлом судне.

К моменту нашей высадки обитатели городка сбежались к берегу. Первая высадка Христофора Колумба в Америке не вызвала такого удивления среди туземцев. Они смотрели с немым любопытством, как мы с Раймондом преклонили колени и поцеловали землю.

Действительно, мы почти обезумели от радости.

В Карвазарасе не было ни гостиницы, ни железной дороги.

Эту ночь мы провели в одной комнате — единственной, которую нам смогли предоставить на постоялом дворе. Спали не слишком много. Во-первых, потому, что Раймонд всю ночь рассуждал о мудрости Сократа, а во-вторых, потому, что кровати состояли из голых досок, а Элладу населяло много тысяч крошечных обитателей, которые хотели попировать нами.

На рассвете мы выехали из деревни. Мать сидела в карете, в которой находились наших четыре чемодана, а мы эскортировали ее, успев нарезать палок из лаврового дерева. Вся деревня сопровождала нас добрую часть пути. Мы проехали по древней дороге, которую две тысячи лет тому назад протоптал Филипп Македонский со своей армией.

К вечеру подъехали к древнему городу Стратосу, построенному на трех холмах. Мы впервые очутились среди греческих развалин. Вид дорических колонн поверг нас в экстаз.

На следующее утро мы спустились в дилижансе к. Миссолонгам, где отдали должную дань Байрону, погребенному под руинами этого героического города, почва которого пропитана кровью мучеников.

Город все еще целиком сохраняет трагическую атмосферу знаменитой картины Делакруа «Вылазка из Миссолонгов», когда почти все жители — мужчины, женщины и дети — были перебиты при своей отчаянной попытке прорвать турецкие линии.

С тяжелым сердцем покинули мы Миссолонги, наблюдая, как в угасающем свете город убегал от маленького парохода, направлявшегося в Патрас.

Прибыв в Патрас, мы не могли решить, ехать ли нам в Олимпию или в Афины, но великое, страстное нетерпение поскорее увидать Парфенон, наконец, восторжествовало, и мы сели в поезд на Афины. Поезд мчался через сверкающую Элладу. На минуту мы мельком увидали Олимп со снежной вершиной. Наш восторг не знал пределов. На маленьких станциях нас с удивлением разглядывали крестьяне. Они, вероятно, считали, что мы пьяны или помешаны.

В тот же вечер мы прибыли в Афины. Утренняя заря застала нас подымающимися по ступеням храма. Когда мы всходили, мне казалось, что вся жизнь, которую я знала вплоть до этой минуты, отпала, как шутовской наряд.

Перешагнув последнюю ступеньку Пропилеев, увидели храм, сиявший в утреннем свете. Мы хранили молчание, ибо перед нами была красота поистине могущественная. Красота эта вселила странный ужас в наши сердца. В течение нескольких часов мы пребывали в созерцании.

Когда разглядывали Парфенон, нам казалось, что это и есть само совершенство, и спрашивали себя, зачем нам покидать Грецию, если мы нашли в Афинах все, что удовлетворяет наше эстетическое чувство. Может показаться удивительным, что, после выпавшего мне публичного успеха и пламенной интермедии в Будапеште, я не чувствовала никакого влечения вернуться обратно ни к тому, ни к другому. Суть заключается в том, что, пускаясь в это паломничество, я не жаждала ни славы, ни стяжания денег.

Итак, мы решили, что семья Дункан должна остаться навеки в Афинах и выстроить здесь храм, который подходил бы нашему характеру.

После моих берлинских концертов в банке хранилась некоторая сумма, казавшаяся мне неистощимой. Мы принялись за поиски подходящего для нашего дома места. Единственно, кто остался не совсем доволен, был Августин. Он долго не решался высказаться, но наконец признался, что чувствует себя очень одиноким без жены и ребенка. Мы приняли его слова как проявление малодушия, но, поскольку он уже был женат и имел ребенка, ничего не оставалось, как послать за ними.

Его жена приехала с маленькой девочкой. Она была одета по моде и носила ботинки на французских каблуках. Мы косо глядели на ее каблуки, так как перешли к сандалиям, чтобы не осквернять белого мраморного пола Парфенона. Но она энергично возражала против ношения сандалий. Что касается нас, то мы еще раньше решили, что даже мои платья Директории и короткие штаны, отложные воротники и развевающиеся галстуки Раймонда являются дегенеративной одеждой, и мы должны вернуться к тунике античных греков, что и сделали, к вящему изумлению современных греков.

Обзаводясь туникой, хламидой, пеплумом и надев на волосы повязку, мы приступили к поискам места для нашего храма. Исследовали Колонос, Фалерон и все долины Аттики, но не могли найти ничего, что оказалось бы достойным нашего дома. Наконец однажды, когда мы пересекали какое-то возвышение почвы, Раймонд внезапно положил свою палку на землю и воскликнул:

— Взгляни, мы находимся на одном уровне с Акрополем.

И действительно, поглядев на запад, мы увидали храм Афины в поразительной от нас близости, хотя на самом деле мы находились от него на расстоянии четырех километров.

Но с местом возникли затруднения. Прежде всего никто не знал, кому принадлежит земля. Оно было расположено очень далеко от Афин и посещалось лишь пастухами. Мы потеряли много времени, прежде чем выяснили, что земля принадлежит пяти семьям крестьян, владеющим ею свыше ста лет. После долгих поисков мы нашли старшин этих пяти семейств и спросили их, не продадут ли они землю. Это вызвало большое удивление у крестьян, ибо никто никогда не выказывал никакого интереса к этой земле. Она находилась далеко от Афин и представляла собой скалистую почву, производящую лишь чертополох. Кроме того, нигде поблизости горы не было воды. До этого времени никто не полагал, что эта земля имеет какую-нибудь ценность. Крестьяне, владевшие ею, собрались вместе и решили, что земля эта бесценна. Они запросили совершенно непомерную сумму. Тем не менее, семья Дункан пришла к решению купить эту местность, и мы продолжали в таком направлении вести переговоры с крестьянами. Пригласили пять семей на обед, состоявший из ягненка, зажаренного на вертеле, и прочих заманчивых съестных вещей, а также приготовили много раки — туземного коньяку. Во время пиршества, с помощью одного мелкого афинского адвоката, мы подсунули купчую, на которой крестьяне, не умея писать, поставили кресты. Хотя мы и заплатили за землю дороговато, все же считали, что наш обед увенчался большим успехом. Бесплодный пригорок, находившийся на одном уровне с Акрополем и известный с древних времен под названием Копаноса, отныне принадлежал семейству Дункан.