Читаем без скачивания Вид с дешевых мест (сборник) - Нил Гейман

То же самое можно сказать и об остальных рассказах, собранных в этом сборнике. Они не утратили своего значения; устарело, кажется, только предисловие, в котором Харлан пускает слюни по Джимми Хендриксу и упоминает Пирса Энтони как певца контркультуры. Но, черт возьми, предисловия все равно никто не читает. (Ну же, признайтесь! Вы ведь и это не читаете, да?)

Подобно Спиро Агню, А. Гамильтону Гиббсу и Говарду Стерну, все байки и шутки о Харлане Живой Легенде (в большинстве своем худо-бедно похожие на правду), а заодно и о Гутзоне Борглуме (кстати, надо было сделать сноску и на Гутзона, который высек президентские лики в скалах Рашмора) канут в Лету.

Но книги останутся. Истории будут жить.

«Если хочешь выпендриваться красиво, – звучит у меня в голове бесстрастный, идеально эффектный голос мисс Уэбстер, вот уже пятнадцать лет как покойной, – сначала научись делать как положено». Сначала выучи правила, если хочешь их нарушать. Научись рисовать как все – и тогда сможешь рисовать по-своему. Научись сочинять истории – и тогда сможешь показать людям давно знакомые вещи под таким углом, под каким они их еще никогда не видели.

Собственно, все рассказы в этой книге – об этом. Одни из них – совершенно блестящие: они сверкают, переливаются и сияют, крутятся и воют, как сирены. Другие – нет. Но в каждом можно заметить, как Харлан экспериментирует, испытывает новые подходы, новые голоса, – те подходы и голоса, которые он впоследствии отточит до совершенства и уже со спокойной уверенностью использует и в «Рассказах птицы смерти», исследуя мифы, в которые мы верим в наши дни, и в «Дне вдребезги», беспощадно разбирая по косточкам людоедские отношения между писателем и книгой, и в горьких элегиях «Сердитого леденца».

Он отлично знал правила – и ему хватало смелости их нарушать.

Писать предисловие к Харлану – дело странное и страшное. С обложек старых, потрепанных, захватанных и драгоценных бумажных сокровищ на меня смотрит Харлан – то с трубкой в зубах, то за пишущей машинкой, – и я не перестаю гадать: каким, интересно, он был в молодости? (Ну нет, мне хватит ума смолчать о том, что Харлан – самый молодой из всех моих знакомых, живущих под девизом «мне никогда не стукнет шестьдесят»: это прозвучало бы как-то покровительственно и с нехорошим намеком на удивление, что пороху в пороховницах у него все еще хватает на все и плитки в маджонге он не путает. Но он и в самом деле воспринимает мир так свежо, как иным двадцатилетним и не снилось, а своей ураганной энергией иногда напоминает мне Холли – мою дочку, которой сейчас восемь, – или какую-нибудь дьявольскую взрывмашинку с каннибальским чувством юмора. И более того, у него до сих пор сохранились убеждения – и отвага, чтобы их отстаивать.) А потом до меня доходит, в какую я угодил компанию, – и я иду перечитывать предисловие Стивена Кинга к «Блужданьям средь кошмаров», и вижу у Стива те же самые мысли, которые я с таким трудом пытаюсь тут сформулировать: дело вовсе не в личности писателя, не в байках о Харлане и даже не в самом Харлане как человеке. Дело не в том, как приятно мне было вручать Харлану Всемирную премию фэнтези за заслуги перед жанром и созерцать ошарашенные лица высоких гостей, с которыми они внимали его смиренной и учтивой благодарственной речи. (Я бессовестно вру. Не было в ней ничего смиренного. Ни даже учтивого. Зато было ужасно смешно. И все действительно офигели.) Так вот, все дело не в этом, а в том, что Харлан сотворил целую полку книг, целую гору историй, и в каждую из них вложился по полной. И вот это, наконец-то, важно по-настоящему; это и есть самое главное.

Мало того, Харлан продолжает писать – замечательно, страстно и свирепо. Советую вам обратить внимание на его рассказ под названием «Человек, который доставил Христофора Колумба на берег», вошедший в сборник «Лучших американских рассказов» 1993 года и ничуть не менее экспериментальный, чем самые дикие выбрыки «новой волны», но при этом просто блестящий. Харлан знает, как положено. И выпендривается красиво – и с большим удовольствием.

Итак, перед вами двенадцать историй.

Поверьте мне на слово, это такие истории, которые не забываются. Но тем из вас, кто собирается прочесть их впервые, я хочу сказать: приготовьтесь забыть о том, как положено! Вас ждет путешествие в неизведанные края с более чем опытным проводником.

Я вам завидую.

Это мое предисловие к сборнику Харлана Эллисона «Тварь, что кричала о любви в самом сердце мира» («Бордерлендс-Пресс», 1994).

Харлан Эллисон, сэр? Г’сподь вас благослови. Ну как же не помнить Харлана Эллисона! Да ежели б не Харлан Эллисон, я бы ни в жисть этим всем заниматься не стал.

Харлана Эллисона я впервые повстречал в Париже году эдак в 1927-м. Нас Гертруда Стайн познакомила, на одной из ейных вечеринок.

– Вы, мальчики, явно поладите, – сказала она. – Харлан – писатель. Не из великих, вроде меня. Но я слышала, он тоже придумывает всякие истории.

Харлан тогда поглядел ей прямо в глаза, да и выложил все, что думает про ее писанину. Это заняло у него минут пятнадцать, и он ни разу не повторился. Когда он закончил, вся комната прям-таки разразилась аплодисментами. Герти велела Алисе Б. Токлас вышвырнуть нас вон, под дождь – ну, и побрели мы с ним по городу Парижу… при себе у нас только и было, что пара мокрых багетов да полбутылки невразумительного бордо.

– И где ж те прошлогодние снега? – осведомился я у Харлана.

Он вытащил из внутреннего кармана карту и показал, где.

– Вот уж ни за что бы не подумал, что они кончат там, – заметил я.

– И никто бы не подумал, – поддакнул он.

Харлан знал кучу таких штук. Он был храбрее льва, мудрее филина и вдобавок научил меня фокусу с тремя картами – енто, сказал он, безотказный способ добычи денег на тот случай, если от меня вдруг отвернется удача.

В следующий раз мы с ним свиделись в Лондоне в 1932-м. Я тогда подвизался в мюзик-холле – они тогда все еще были хоть куда, хотя уже и не те, что раньше. У меня был номер с чтением мыслей, скромный такой. Я был не то чтобы совсем новичок – за новичка у нас сходил Сеньор Лун со своим Невероятным Волнистым Попугайчиком, – но тоже где-то в конце программки. Но это было ровно до тех пор, пока не явился Харлан.

Он нашел меня в «Хакни Эмпайр»[45], где я тщетно пытался проинтуичить серийный номер на десятишиллинговой банкноте одного крестоносца трезвости.

– Забей на ентот твой менталистский бред и держись меня, малыш, – заявил мне он. – У тебя клешни барабанщика, а я – тот, кому как раз нужен барабанщик. Вместе мы двинем по миру и непременно добьемся успеха.

И мы правда двинули – в Гул и Сток Поджес, и в Аккрингтон, и в Борнмут. И в Истборн двинули, и в Саутси, и в Пензанс, и в Торки. Мы с ним занимались литературой: эдакое театрализованное повествование на набережной, на потеху лижущим свои мороженки толпам. Их мы благополучно сманивали и у клоунов в штанах мешком, и у девочек с канканом, и у фальшивых негров с песнями, и у фотографов с обезьянками тоже сманивали.

Мы были хит сезона, куда бы ни заявились. Я колотил в барабан, чтобы собрать побольше народу, а Харлан влезал повыше и рассказывал одну из своих историй. У него была одна, про парня, который звался Паладином Утраченного Часа, и другая – про парня, который привез Кристофера Колумба на веслах на берег. Потом я шел по кругу со шляпой или просто собирал деньги с рук у оглоушенных зевак, которые так и торчали там, рты пораскрывав, когда Харлан заканчивал, пока ему на смену не подваливал чувак с Панчем и Джуди, – тут уж они в смятении сбегали к киоску со всякими морскими гадами.

Так вот, как-то раз в Блэкпуле за рыбой-с-картошкой Харлан поделился со мной своими планами.

– Поеду-ка я, – говорит, – в Америку. Вот где меня оценят!

– Но Харлан, – возражаю, значит, я, – у нас же тут шикарная карьера, все пляжи наши. Ентот твой новый драматический монолог про паренька, у которого не было рта, а кричать все равно надо, – нам же за него почти тридцать шиллингов в шляпу навалили!

– Америка, – гнул свое Харлан. – Вот оно где, будущее, Нил.

– Тогда тебе придется кого-нить еще себе найти, американские набережные окучивать, – сказал я ему в сердцах. – Я тут остаюсь. Что такого есть в Америке, чего ты по-любому не найдешь в том же Скегнессе или в Маргейте, или в Брайтоне? Они ж там все на бегу, в Америке, все куда-то торопятся. Они ж даже постоять спокойно не могут, чтобы твои истории послушать. Вот хотя бы ту, про парня в тюрьме, который мысли читал, – тебе ж почти цельных два часа надобно, чтобы ее рассказать!

– Так в том-то, – твердил Харлан, – и простота моего плана. Чем по городам и весям шляться, я стану свои истории записывать, чтобы люди их, значит, читали. И будут читать – по всей Америке будут. Сначала по Америке, а потом и по всему миру.