Читаем без скачивания Вид с дешевых мест (сборник) - Нил Гейман

Бывают плохие дни, когда я начинаю бояться, что это происходит и со мной.

Но потом я смотрю на Джоффа Ноткина и выдыхаю.

Правда, в одном из ракурсов он теперь на одно лицо со своим отцом, Сэмом Ноткином, который и в мои юные годы был настолько крут, что мы с ним запросто обсуждали американскую фантастику 40-х. Но во всех остальных ракурсах я вижу, что Джофф есть Джофф, и он совершенно не изменился.

В 1976-м Джеффри Ноткин был порывистым, блестящим, одержимым и ужасно забавным подростком. Его легко было рассердить, но еще легче он забывал о том, что только что на кого-то сердился. В школе нас обоих держали за белых ворон: Джоффа – потому, что он был американцем только наполовину, меня – потому, что я жил книгами. Сошлись мы с ним на музыке и комиксах. Я сводил Джоффа на концерт Лу Рида в «Нью-Викторию», и мы решили создать свою гаражную панк-группу. Прямо у него в гараже, ага. Джофф барабанил потрясно – со всей страстью.

На скучных уроках – то есть почти на всех – мы сидели с ним на задней парте и рисовали комиксы. Мы с Джоффом были из тех маленьких умников, которые плюют на школу и учатся сами, потому что так веселее (нам обоим нравились художественные студии, а мне – еще и школьная библиотека). Нас забавляло, что учителя нас не любят, и, по существу, мы оба так и остались без высшего образования.

Мы дружили. Мы встречались с одними и теми же девчонками (правда, в разное время). Мы читали одни и те же комиксы и слушали одну и ту же музыку (и вот это уже часто делали одновременно). Как-то раз мы даже вместе перекрасились в блондинов (ну, или попытались). Предки Джоффа ему на это ни слова не сказали. Мой отец сказал, что с оранжевой головой ходить не годится, и заставил меня покраситься сверху в черный. Получилось еще страннее. Потом мы с Джоффом пришли на студию и записали кое-что из нашего щенячьего панка. По счастью, нашу музыку никто больше не услышит: возможно, у Джоффа где-нибудь в кладовке и завалялись старые пленки, но если я сдам это предисловие в срок, надеюсь, они там и останутся. Джофф в два счета домчал меня до клиники, когда мне пришлось накладывать шов на лицо – после того, как один недовольный слушатель в запале швырнул в меня банкой пива (неоткупоренной)… Думаю, после того инцидента с пивом я и расстался с мечтами о карьере рок-звезды.

Теперь мы с Джоффом видимся раз в несколько лет: наши жизни мигают, как в стробоскопе. Вот я встречаюсь с его родителями, показываю им свою новорожденную дочку Холли и узнаю, что я прощен за все неприятности, которые случились на одной злосчастной вечеринке у Джоффа. Вот я умираю от зависти к Джоффу, который учится у самого Уилла Айснера в Школе визуальных искусств и лично знает не только Айснера, но и Арта Шпигельмана, и Харви Курцмана[50] – богов и полубогов 24-летнего лондонского журналиста, грезящего, что в один прекрасный день он тоже будет делать комиксы. Вот Джофф Ноткин прожигает жизнь в дорогих ресторанах, а я приезжаю в Нью-Йорк и пытаюсь пробить себе дорогу в мире комиксов. И вот, наконец, мне приходит электронное письмо: Джофф едет в Сибирь искать метеориты…

Честно говоря, до того дня мне и в голову не приходило, что бывают люди, которые ищут метеориты специально. Я думал, метеорит замечаешь только тогда, когда он приземляется тебе на крышу дома или машины – ну или на газон, и там лежит, весь такой зеленый, и зловеще пульсирует, а потом превращается во что-нибудь жуткое. В общем, я не думал, что люди действительно отправляются в экспедиции на поиски метеоритов, вооружившись редкоземельными магнитами и специфическим родом безумия.

Я посмотрел выпуск «Людей-метеоритов»[51], потому что там участвовал Джофф, и с удовольствием убедился, что мой друг по-прежнему (и настолько явно, что это чувствуется даже сквозь телеэкран) порывист, блестящ, одержим и чертовски забавен. И все так же способен ужасно смешно вспылить на ровном месте – и тут же обо всем забыть и простить. Казалось бы, чего еще желать? Но я продолжал смотреть дальше, потому что Джофф поймал меня на крючок: как и всякий хороший самоучка, он обожает знания – и его любовь заразительна. Он не перестает удивляться чудесам вселенной, а кратчайший путь в неизведанные части вселенной – это, как он полагает, найти что-нибудь такое, что прилетело к нам оттуда само. Собственно, как метеорит. На мой пятидесятый день рождения Джофф подарил мне метеорит с дыркой.

Где-то у меня в голове по-прежнему стоит 1977-й, и мы с Джоффом Ноткином бродим после школы по букинистическим лавкам и музыкальным магазинчикам, где, если повезет, могут сыскаться и настоящие американские панк-альбомы, которые так любил Джофф, и пиратские записи The Velvet Underground, в которых я души не чаял; а потом Джофф стоит на обочине и кричит вслед проезжающим машинам: «Эй, чувак, постой! Мы серьезно!» – а мы еще совсем дети, в школьной форме, и водители думают, что мы голосуем просто по приколу. Прошло тридцать пять лет – и ничегошеньки не изменилось.

Он по-прежнему совершенно серьезен – какие могут быть шутки?

Мое предисловие к мемуарам Джоффа «Падучая звезда: приключения человека-метеорита» (2012).

Кажется, шел октябрь 1983-го, мне было двадцать два, и на втором этаже холборнского паба «Роял Коннахт» бушевала вечеринка Британского общества фэнтези. Это была первая из их знаменитых вечеринок, на которую меня пригласили. Их устраивают время от времени, чтобы писатели, фаны, критики и прочие обитатели сумеречного мира книг и кино смогли в очередной раз собраться вместе, выпить лишку и поболтать в свое удовольствие. На таких мероприятиях не бывает ни программы, ни речей, ни каких-то заранее организованных увеселений – разве что иногда проводят лотерею.

Кто-то (должно быть, издатель и журналист Джо Флетчер) представил меня человеку в белой шляпе и черном костюме, сидящем как влитой. У моего нового знакомца оказались лихо подкрученные усы и карманные часики на самой что ни на есть классической цепочке, накинутой на пуговицу жилета. Он пил белое вино с содовой и излучал абсолютную самоуверенность. Ему было двадцать три, но на первый взгляд можно было дать куда больше. Для полноты картины не хватало только трости со шпагой, но прошло еще какое-то время, прежде чем я узнал, почему он ее не носит.

Мы с Кимом оба были молоды, самодовольны и – могу предположить задним числом – совершенно невыносимы. Мы померялись достижениями: Ким только что пристроил рассказ («Профессию Патриции», если память меня не подводит) в «Интерзону», а я сунулся было в «Интерзону» с одним из своих рассказов, но там его отвергли – зато взяли в «Имэджин». (Кстати, тот самый рассказ Кима вошел и в этот сборник, и он чертовски хорош, – а свой я только что перечитал и решил не включать в собственный сборник, потому что он просто ужасен.) Итак, мы были молодые (хотя на мне это было написано большими буквами, а на Киме – нет) и голодные.

Разговор закономерно переключился на книги, которые мы только собирались написать. Ким начал излагать мне замысел книжки о гигантских барсуках-людоедах, рыщущих по всей Англии. А я сказал ему, что хотел бы составить сборник цитат из научной фантастики. «Звучит неплохо, – одобрил Ким. – Ты мог бы заняться книжной частью, а я займусь кино». Ким работал кинокритиком, писал рецензии для «Сити Лимитс» и для журнала Британского киноинститута. Он недавно закончил книжку «Фильмы ужасов», которую теперь готовил к публикации один жуликоватый и вскоре обанкротившийся издатель (позже она вышла в нормальном издательстве, в переработанном и дополненном виде, и стала классическим справочником по хоррору в кино постхаммеровской эпохи).

По крайней мере, именно так мне запомнилась наша первая встреча. И так Ким вошел в мою жизнь. Мы составили план для сборника цитат и принялись за дело. Ким, естественно, закончил свою часть работы еще до того, как я приступил к своей. Когда наконец все было готово, мы назвали наше творение «Страшно, аж жуть» и разослали синопсис по издательствам. Книгу купило издательство «Эрроу», и с этого началась история нашего официального сотрудничества с Кимом Ньюманом.

Продолжалось оно лет пять.

Старшим в нашем тандеме всегда оставался Ким – как обладатель кредитки и всех необходимых навыков светского человека. Еще у него имелась электрическая пишущая машинка. И еще он бурлил энергией – наши подходы к работе различались кардинально: я всегда дожидался дедлайна, а Ким неизменно заканчивал раньше и за оставшееся время успевал сделать что-нибудь еще. Свою половину книги он дописал за пару месяцев до срока, а я свою сдал только через месяц после назначенной даты.

Наш милый и замечательный редактор Фейт Брукер описала нас в биографических справках к сборнику как «начинающих романистов». По-моему, она ошиблась. Мы были молодыми писателями, преисполненными непоколебимой (и так и не поколебавшейся с годами) уверенности в том, что среди всех многочисленных книг, которые мы рано или поздно напишем, непременно будут, в том числе, и романы. Но пока что мы хотели писать всё.