Читаем без скачивания Москва – Таллинн. Беспошлинно - Елена Селестин

– А снимки Таллинна можно посмотреть? – произнесла она.

– У меня почти ничего не получилось.

– Можно увидеть то, что «почти»?

Он достал эти снимки, уже отпечатанные, и вдруг вспомнил:

– Может быть, летом из Таллинна мы ехали с вами в одном поезде? Вы были с мальчиком, вас провожали родители…

– Меня провожал только отец. И еще брат. Наверное, это была не я. Но я действительно уезжала со своим молодым человеком, – Маруся даже не улыбнулась.

И все же Стас остался в уверенности, что видел Марусю. Он поставил диск с кантатами Баха.

– Вот съемка в Пекине, в городском парке, там красивые пруды, я надеялся, что они отражаются в небе. И здесь в Москве. Небо, отраженное в воде Патриарших. Мне нравится эта пара, небо и вода, интересно снимать один и тот же фрагмент в двух отражениях, то есть измерениях… Иногда в воде появляется иное небо, не такое, как над ней. Как вода лежит на земле, и непонятно, что ее удерживает, так и небо опирается на воду. Мне интересно, изменяет оно воду или нет. Структуру, может быть.

– Но воды без неба не бывает.

– Не бывает. Это правда. В природе нет такого, в домах только. В пещерах? Или в бассейне, и она там неживая.

– Вы пробовали лежать на спине в море и смотреть на небо?

«Так любила делать Лариса, – вспомнил Стас. – Может быть, она тогда говорила мне об отражениях? Может, это она заразила меня НЕБОМ?».

– Самое трудное, когда лежишь, смотреть внимательно вверх, почему-то редко получается, – задумчиво проговорила Маруся. – Тебя начинает колотить. Наверное, потому что ты своим телом разлучаешь море и небо, может, они этого не любят, и когда лежишь между ними, да еще с открытыми глазами, тебя трясет.

– Здесь на Патриарших лебеди плавают по облакам. Когда я их снимал, вспомнил, что древние гадали по внутренностям птиц, и потом понял почему.

– Но это было наивно.

– Иногда то, что кажется наивностью – лишь утерянное знание. Птицы связаны с тремя стихиями: с небом, водой, и с землей, конечно. И та энергия, что они способны впитывать в полете – может, и есть информация, которую искали и находили жрецы…отпечаток информации в птицах…может, время, и прошлое и будущее, крутится в небе, а они выхватывают.

– Информация, отпечатанная в гусиной печени?

– Но…каким-то образом все наверняка связано. Может, именно в птицах.

Они услышали, как открывается входная дверь.

– Э-хе, то я! – прогудела Ядранка весело, сбрасывая в коридоре шуршащие пакеты. Стас поднялся, чтобы ее встретить. Маруся осталась за столом, задумчиво составляя из фотографий пасьянс.

8

Лариса сидела посреди комнаты, обставленной по-спартански, в маленькой гостинице московского представительства железных дорог Эстонии. Приехав наконец в Москву, она не чувствовала ничего, кроме робости перед чуждым мегаполисом, он сразу забрал все силы. До вечера оставаясь в номере, она вставала лишь для того, чтобы налить себе воды или прибираться.

«Как Маруся живет здесь уже полгода?», – подумала она и улыбнулась, вспомнив, как легко ей самой удалось адаптироваться здесь в восемнадцать лет. «Теряешь способность воспринимать новое», – сказала она своему отражению в зеркале туалетной комнаты. Они договорились встретиться с дочерью на Манежной площади, и Лариса, несмотря на декабрьскую темень и гололед, решила дойти до места встречи пешком.

Что изменилось в Москве? Масштаб появился нечеловеческий, с раздражением думала Лариса, это город, устроенный для машин, именно они тут тусуются, звучат, спят на тротуарах, двигаются по городским артериям и вовсю пускают газы. Несметное количество автомобилей – проявление постсоветских комплексов местных людей, которые долго были лишены возможностей буржуазного потребления, и когда дорвались, потребление приобрело карикатурный размах. Что-то жалкое есть в стремлении каждого человека заключить себя в передвижную металлическую капсулу.

Ее пугал этот город неопределенной формы, всегда расплывающийся.

Лариса поймала себя на том, что думает про жителей Москвы, и вообще жителей этой страны, – отстраненно, как о чужих, такого раньше с ней не было. «Эти русские», – когда она слышала такие слова дома в Таллинне, ей было неприятною. Но сегодня ей здесь многое казалось лишенным чувства меры, бестолковым, что ли. Раздражало, например, что при первом морозе на улицах появилось огромное количество шуб, «выход зверей», определила Лариса. Конечно, в Москве холоднее, чем в Таллинне, но массовая демонстрация скальпов животных…нельзя ли хотя бы попытаться не носить на себе шкурки убиенных?

Лучше стало то, что некоторые здания, которые она помнила умирающими, были сохранены и восстановлены. На улицах чисто, в центре появилась предрождественская нарядность: гирлянды, елки, много огней. «Но уютности, которая живет в Таллинне, делая повседневность более сносной, здесь нет в помине», – определила Лариса. Новое, чего напрочь не было здесь раньше – кафе и рестораны, даже предположить было нельзя, что когда-нибудь в Москве можно будет поесть на каждом углу. Цены жуткие.

Она впервые осмотрела ансамбль Манежной площади, он неприятно поразил; фигурки, изображающие персонажей русских сказок, показались ужасными. Скульптуры в ямах замерзших фонтанов напоминали о советских детских садиках, их соседство с архитектурой Кремля выглядело анекдотично. «Деревенская эстетика», – Лариса снова заметила, что оценивает город сторонним взглядом и слишком критично. Не сочувственно, это точно. Наконец, она увидела Марусю, одетую в пальто, кончик изящного носа дочери был красным, светлые волосы выпущены. Обычно прямые волосы сейчас лежали жесткими завитками, будто она только что распустила косу.

– Привет …волосы какие длинные. Тебе же холодно в берете, красавица моя.

– У меня теплый шарф. Ма, ты тоже хорошо выглядишь, – дочь ответила ласково, но от материнских рук уклонилась.

Какой красивой актрисой станет ее дочь!

– Выпьем кофе, согреемся заодно, – Маруся вела мать под купол торгового центра.

– Видела мишек косолапых в бронзе, Руся?

– Кошмар.

– На центральной площади! Так ты все же приедешь на Рождество домой?

В кафе Лариса разглядела, что Маруся похудела, килограмм на семь по меньшей мере.

– Не могу, возникли новые обстоятельства. Папе я пишу, и буду звонить. И тебе, ма. Но пока должна решить некоторые дела, потом, когда решу…

– Я могу узнать подробнее? Чем-то помочь… – Лариса старалась не показать, что расстроена, дочь поразила ее собранностью и даже непреклонностью.

– Могу только сказать, что жизнь повернулось неожиданно… Ты долго здесь будешь?

– Неделю или дольше, думала, ты поживешь со мной в гостинице, походим по музеям, по магазинам, и деньги у меня есть. Договорилась с директором нашей гостиницы, ты можешь не стесняться.

– Сложное время сейчас, сессия скоро…я могу быть с тобой часа два… наверное, каждый день. Или через день.

Лариса видела нежность в глазах дочери, но осознавала также, что дочь не хочет впускать ее в свое «взрослое».

– Так ты не поживешь со мной, Руся? В хорошей гостинице? – повторила Лариса, и сама услышала, что голос звучит жалобно.

– У меня сейчас…важный проект. Потом расскажу. Так у тебя есть в Москве какие-то дела?

Дочь стала сильная и – Лариса старательно гнала от себя слово, которое назойливо вертелось в голове – бессердечная? Нужно, чтобы у меня были свои планы. Девочка права.

– Пойду в одно издательство, они предлагали мне книжку, чтобы я написала…уже есть план, – Лариса будто оправдывалась. – Знаешь, после той статьи о теннисе…

– Ты присылала журнал.

– Московское издательство сразу тогда предложило книгу, так что у меня будут переговоры, – Лариса старалась говорить бодро.

– Мам, это интересно!

– И потом, у меня здесь были знакомые. Когда училась в институте. Хотела бы их найти, вернее, попытаюсь… И все же я думала, что мы пойдем в гостиницу, поживем вместе эти дни, – снова не удержалась Лариса.

– Мне надо бежать. Купи московский номер для телефона, чтобы мы могли разговаривать.

Ларисе показалось, что дочь обращается с ней как с младшей. То я ее водила за руку, теперь наоборот дочь способна поддержать меня под локоть. Не надо караулить ее судьбу, мне бы свою сделать более звонкой.

– Хотя бы посмотрим тебе теплое пальто или дубленку, Руся.

На следующий день Лариса, несмотря на декабрьскую темень, встала по-эстонски рано. Купила московскую сим-карту, позавтракала в кафе на Суворовском бульваре и отправилась по книжным. Магазины были богаты, в каждом толклись люди, – в будний день, с утра пораньше! Лариса не забывала просматривать книги издательства, которым руководил Александр Иванович Калинский. Изданий о теннисе других издательств, к ее разочарованию, было немало, но такой книги, какую могла написать она – точно не было.

Калинский за последние недели не звонил, но они успели обсудить структуру книги и первую главу подробно.