Читаем без скачивания Негасимое пламя - Катарина Причард

И все же эти малые войны могут стать теми искрами, которые воспламенят весь мир и развяжут термоядерную войну, несущую с собой полное опустошение и безмерный ужас. По этой причине необходимо пресекать преступные замыслы агрессоров, останавливать малые войны в самом начале, требовать мирных переговоров, убеждать людей всего земного шара, что разоружение и укрепление дружеских связей между народами — единственный путь к установлению мира, то непременное условие, при котором должно жить и воспитывать новые поколения цивилизованное человечество.

В течение последующих дней Дэвид продолжал свои странствия по трущобам Фицроя, Коллингвуда, Ричмонда и Южного Мельбурна, заводя разговоры со всеми, кто не отказывался с ним говорить. Некоторые нищие кварталы, где тесной грудой лепились друг к другу старые полуразрушенные дома, поражали его сходством с заброшенным ульем. Он видел однажды подобный улей и вспомнил, как опытный пчеловод возмущался нерадивым хозяином, который содержал своих пчел в таких условиях, что у него выводились самые жалкие рои.

Среди бродяг и старых пенсионеров, которые грелись на солнышке, сидя на скамейках, чаще всего велись разговоры о скачках и футбольных матчах. Ко всем другим темам они относились с полным безразличием.

Обойдя Флемингтон и скотные рынки, Дэвид отправился в Футскрей и на его окраинах в зловонных сыромятнях встретил людей, которые проклинали войну и ее поджигателей.

— Я так считаю, — сказал высокий смуглый парень в рваных башмаках, с худым лицом и гноящимися язвами на тощих длинных руках, — мы так же беспомощны, как черви на падали! Сделать ничего не можем. А начнись завтра война, все бросимся на фронт подыхать на поле боя. И это лучше, чем наша работа, — ведь надеяться-то нам не на что!

Дэвид убедился, что так же думают и банковские клерки, и продавцы. Им казалось, что война избавит их от скучной повседневности, даст пережить приключения, сулящие славу и награды, предоставит увлекательное путешествие за океан и пожизненную пенсию в случае увечья или слепоты.

Многие из этих молодых парней почти ничего не знали о первой мировой войне, о тысячах убитых и раненых и тех жалких калеках и полупомешанных, которые, вернувшись с фронта, доживают в больницах свои дни. Да и вторая мировая война тоже становилась смутным воспоминанием для людей, слишком молодых, чтобы принимать в ней участие.

Порой какой-нибудь старый солдат, вроде Мика Бирнса, который вернулся с войны слепым, глумился над неведением молодежи: разве знают они, что такое война для тех, кто сражается на фронтах! Весь ужас и смертоносную ярость атак, мучения от ран, когда искалечено лицо, разворочен желудок, пробиты легкие! Представляют ли поле боя под ураганным артиллерийским огнем, усеянное телами убитых и раненых! Большинство ветеранов забыло эти страшные картины и пережитые страдания. Они помнят только боевую дружбу, товарищество походной жизни, мужество и сплоченность людей, сообща переносящих трудности и защищающих друг друга.

Празднование победы, парадные марши под гром духовых оркестров, развевающиеся знамена, приветственные клики толпы, радостные часы возвращения домой — этого оказалось достаточно, чтобы сгладить воспоминания о преступлениях войны, о тысячах загубленных жизней: двадцать пять тысяч в Галлиполи и четыреста тысяч в Позьере навсегда остались лежать на полях битвы.

— Мы, те, кто остался в живых, — говорил Мик, — должны бы потребовать, чтобы богачи и политики, которые хотят войны, сами отправились на фронт, в окопы. И тогда бы войнам сразу пришел конец. А мы вместо того пляшем под дудку генералов и полковников, которые окопались в тылу. Да еще оберегаем их покой и позволяем посылать под пули новое поколение юнцов.

— Несчастное дурачье! — ворчал он с состраданием. Его закрытые веки над пустыми глазницами напоминали белые гипсовые глаза статуй. — А отставные полковники и прочая сволочь, которая умудрялась держаться подальше от фронта, теперь пьянствуют и подымают шум на собраниях Клуба ветеранов, словно настоящие герои — это они!

Когда после утренней смены фабрики выплескивали из ворот толпы рабочих и они ручейками растекались по узким улицам, устремляясь к дому или к автобусным остановкам, Дэвиду было нетрудно заводить с ними разговор. Рабочие жаловались на дороговизну и на нежелание хозяев повысить зарплату. Они хорошо знали, какие прибыли получают крупные фирмы и сколько миллионов затрачивает правительство на военные нужды. Эти люди понимали, что они, как и рабочие других стран, стала жертвами гонки вооружений и что в любой момент правительство может бросить их «в мясорубку войны», в интересах политики Соединенных Штатов, вынашивающих планы мирового господства.

Где бы ни заходил разговор на эту тему, возмущение и недовольство рабочих было единодушно. Но стоило кому-нибудь завести речь о мире между народами и о путях его достижения, как поднимались яростные крики и споры. Находились люди, которых пугало само слово «мир»: они боялись, что их сочтут причастными к всемирному движению в защиту мира, которое их духовные и партийные пастыри объявили коммунистическим.

— А раз так, видно, они и впрямь сильны, эти коммунисты! — кричал здоровенный седой котельщик в замасленном комбинезоне во время одного из таких споров, вспыхнувших в присутствии Дэвида в обеденный перерыв. — А вы готовы пресмыкаться перед хозяевами и попами, лишь бы не думать своей головой!

После мрачных промышленных районов Дэвид решил обойти тихие тенистые улицы, где жили состоятельные люди в больших красивых особняках, окруженных лужайками и садами, за которыми помещались их гаражи.

Многие из этих особняков давно стали частными пансионами или сдавались под учреждения. Дэвид понимал, что ему будет нелегко установить контакт с кем-нибудь из жителей этого района, — такая возможность могла бы представиться разве что на поле для игры в гольф, на скачках или же на вечерах и званых обедах, где ему прежде приходилось встречаться с людьми этого круга.

Дэвид бродил по обширным предместьям, раскинувшимся в трех-четырех милях от моря, где дома старой архитектуры из коричневого кирпича с арками окоп, напоминающими оплывшие старческие животы, соседствовали с деревянными особняками, недавно окрашенными в яркие тона.

Чуть подальше на пустырях выросли целые кварталы новых, похожих на коробки жилых построек, с крышей из красной черепицы или рифленого железа, выкрашенного в тот же цвет. Розовые, голубые, сиреневые, желтые и зеленые, они напоминали веселые кукольные домики, но казались просторными и уютными молодым парам, которые снимали их или покупали в рассрочку. Годами ютясь на верандах или в тесных комнатушках, вместе с родственниками, они с радостью вселялись в эти новые дома, где можно было разбить свой садик и растить детей на приволье.

Улицы кишели детьми, но молодые матери, катившие колясочки или легкие прогулочные тележки, избегали вступать в разговор с незнакомцем, и Дэвид, не имевший обыкновения заговаривать с посторонними женщинами, чувствовал себя очень неловко, когда, при попытке завязать разговор, встречал их недоверчивые взгляды.

Несколько раз, вежливо приподняв шляпу и улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой, он пробовал узнать их мнение по интересующей его теме. Но стоило ему начать задавать вопросы, как молодые матери обычно восклицали: «Я не интересуюсь политикой!»

Вопрос о мире был связан для них с политикой. Дэвид и не собирался их в этом разубеждать, а они никак не хотели понять, что политика имеет самое непосредственное отношение к жизни их детей и безопасности их семей. Они и слушать не хотели, что их малютки, которыми они так гордились, могут стать жертвами рака и лейкемии, или что их крепкие здоровые мальчуганы, которых они растили с такой заботой, могут не вернуться с поля боя, если люди всего мира не приложат усилий к тому, чтобы предотвратить войну и остановить гонку вооружений.

Постучав в один из домиков, Дэвид попытался вступить в разговор с миловидной круглолицей женщиной с волосами, накрученными на бигуди, которая открыла ему дверь.

— Я уже купила холодильник и стиральную машину, и мне не нужна ни новая швейная машина, ни утюг, — сердито сказала она.

Когда Дэвид объяснил ей, что он не собирается ничего продавать, а только хотел бы узнать ее мнение по одной важной проблеме, она взглянула на него с недоверием.

— А вы не из этих ли иеговистов? — спросила она. — Если да, то вашими делами я нисколько не интересуюсь.

— Нет, — терпеливо ответил Дэвид и задал ей свой первый вопрос. Она заморгала, уставившись на него круглыми, удивленными глазами.

— Будет ли новая война? — раздраженно переспросила женщина. — Неизбежна ли она? Откуда мне знать? Я никогда не думала об этом. И вообще у меня нет времени на пустую болтовню.