Читаем без скачивания Река убиенных - Богдан Сушинский

Водитель хотел еще что-то сказать, однако, наткнувшись на цепкий взгляд лейтенанта, запнулся. Тем более что рука офицера вновь легла на кобуру.

— Слушай, козак-станичник, махры у тебя не найдется? — тотчас же впился в плечо водителя лысоватый красноармеец, один из тех троих, что пристали к их машине во время бомбежки.

— Не найдется, — резко отреагировал бывший контрреволюционер.

— А то бы угостил, — не отставал от него Лозовский, поняв, что, если сейчас не отвлечь его, тот может наговорить лишнего.

— Так, водитель, — гаркнул Штубер, — займите свое место в кабине! И ждите дальнейших указаний.

— Шоферюга. Ему бы по бабам-тыловичкам шастать, — согласился подполковник, провожая взглядом поспешливо уходящего водителя. — Так в какую дивизию тебе приказано?

— Да тут, в машине, старшина был старшим. Вот только убило его. Мне же приказали доставить их сюда. Мол, новобранцы. На передовой виднее, куда их.

— Черт знает что. Полная неразбериха. Сколько их у тебя?

— Надо выяснить. Четверо погибло. Несколько человек пересело с другой машины, которую немцы разбомбили. Думаю, человек тридцать наберется. Эй, Лозовский, посчитать людей!

— С водителем — двадцать восемь, — ответил тот через несколько минут.

— Извините, товарищ подполковник, все, что есть.

— Как думаете: больше подкрепления не будет?

— Похоже, что нет. Вы вот что, возьмите нас всех под свое начало, товарищ подполковник. Коль уж судьба свела…

— Да? — задумчиво окинул его взглядом подполковник. — А что, и возьму. У меня от полка — одно название осталось. Чехлов! — позвал он кого-то из черневшего неподалеку блиндажа.

— Я! — показался в проеме коренастый крепыш с пилоткой, одетой поперек головы, как треуголка.

— Перебрось пополнение в третий дивизион. Передай его капитану Грошеву.

— Есть перебросить в третий дивизион! — гаркнул Чехлов так, словно командовал парадом целой дивизии.

— Кстати, от дивизиона — тоже одно наименование… Два боеспособных орудия, — объяснил подполковник Штуберу. — Так что воевать личному составу придется без орудий, в окопах, по-пехотному.

— Последний заслон перед Днестром, — согласно кивнул Штубер. — Дело ясное. Если есть раненые, советую отправить их на машине на тот берег.

— Есть, конечно.

— Лозовский, — все еще не выпускал инициативу из своих рук Штубер, — проследите за погрузкой раненых! — А когда Лозовский приблизился, вполголоса приказал: — Ни на шаг от водителя. В случае чего, снимай его ножом или пулей и уходи то ли на грузовике, то ли пешком.

— Понял. Он у меня не пикнет.

Но уже через несколько минут ситуация изменилась. Как оказалось, двое раненых умерло, одного санитар не советовал везти в машине, потому что тряски он не выдержит, а вот в спокойствии может и отлежится. Еще троих легкораненых подполковник приказал оставить в батальоне.

— По закону Спарты, — объяснил он Штуберу, — раненые должны разделить судьбу всего войска.

И тотчас же приказал погрузить новобранцев в машину и доставить в батальон.

25

Холмистая равнина уводила все выше и выше к горизонту, и иногда Громову казалось, что они поднимаются куда-то в горы; уходят к каким-то лесистым вершинам, спасаясь от войны и собственного страха. Вот и тропинка становится все каменистей, подъемы круче, а трава на разрытых желтоватых склонах холмов — жестче и скуднее.

Однако чем ближе Громов и Кожухарь подходили к фронту, тем явственнее становилась артиллерийская канонада. А вскоре она разгорелась с такой силой, словно эти двое оказались в центре какого-то огромного сражения — окруженные, беспомощные, однако все еще хранимые судьбой.

Время от времени в сознание лейтенанта даже закрадывалось опасение, что фронт прорван, фашисты вышли к реке и уже форсируют ее, а дот принял бой без коменданта, который так и не сможет пробиться к нему.

Каждый раз, когда такая мысль въедалась ему в душу, Громов буквально наступал на пятки неспешно шагавшему впереди него Кожухарю, стараясь подогнать его, и, тяжело дыша в затылок, раздосадованно спрашивал:

— Ну, где он, где?! Далеко еще? Скоро покажется эта проклятая река?

— Чего же проклятая? Река как река! — обиженно вступился за Днестр связист, поправляя болтавшуюся у него за спиной катушку с кабелем. — И до пещеры нашей недалеко.

— Какой еще «пещеры»?! — возмутился лейтенант. — Это вы что, о доте?!

— Ото еще километр, — словно бы не слышал его слов связист, — и будем на месте. Та вы не волнуйтесь, товаришу, — забывал добавлять звание Кожухарь. — Немец же на том берегу Днестра, а мы — на этом. Кто ж ему с ходу даст такую реку перейти? С ходу ему никто не даст. Так что всегда успеем.

Говорил Кожухарь с сильным, характерным украинским акцентом, неспешно растягивая слова, словно выкрикивал их для кого-то, стоящего очень далеко. Но при этом не особенно заботился, чтобы его действительно услышали! Больше общался с самим собой. И прислушивался тоже в основном к себе.

— Да уж надо бы успеть, — в который раз мрачно соглашался лейтенант, мысленно поругивая себя за несдержанность.

— Послушайте, Кожухарь, а как вы чувствуете себя в доте? Не страшно оставаться в подземелье?

Кожухарь удивленно оглянулся на лейтенанта, покряхтел и, не спрашивая разрешения, уселся на произраставший из пригорка валун.

— Я ведь не один там буду. Одному было бы страшно. А если всем взводом…

— Но ты понимаешь, что, когда немцы прорвутся на этот берег, все мы окажемся в каменном мешке?

Кожухарь непонимающе уставился на лейтенанта, но затем взгляд его несколько прояснился.

— Если вы боитесь, лейтенант, — вдруг понизил он голос, — можете не идти. В доте скажу, что вас убило, чтобы не бросились искать да по связи спрашивать. Или нет, скажу, что вас взял с собой какой-то майор. А вы пристаньте к какой-нибудь части… Кто там потом будет разбираться.

— Надежный вы человек, Кожухарь, — не стал вдаваться в объяснения Громов. — Но все же… подъем, пора идти к доту.

«А ведь действительно, какой был бы срам, если бы вдруг не успели в “Беркут”, — подумалось Громову, когда Кожухарь послушно поднялся. — Такой срам русские офицеры смывали, только исповедуясь под дулом своего личного пистолета. Так что поскорее бы в дот, в гарнизон… Сориентироваться на местности, наладить связь с соседними гарнизонами и маневренной ротой, выяснить изменения в обстановке на участке фронта…» Его прибытие и так безобразно затянулось.

— Чтобы фриц туда раньше нас — да никогда! — мурлыкал в прокуренные усы Кожухарь, не прибавляя шагу и в то же время не пропуская лейтенанта вперед. — Там же Днестро. Фрицы его по-мирному переплыть захотят — половину перетопятся. А тут же — под пушками надо, под пулеметами…

— Разговоры, красноармеец Кожухарь, разговоры… — сдержанно проговорил Громов.

Откуда-то из-под утреннего солнца вынырнуло звено немецких бомбардировщиков. Потом еще и еще одно. Самолеты проходили почти над головами Громова и Кожухаря, но ни их, ни длинный обоз беженцев, тянувшийся внизу, по проселочной дороге, германцы не трогали, не желая тратить на них боезапас. Они медленно, угрожающе разворачивались, снова уходили к солнцу и, уже охваченные его лучами, словно пламенем, пикировали на невидимые отсюда цели.

«А ведь на доты пошли! — проскрипел зубами Громов, прислушиваясь к разрывам бомб. — Утюжат запасную линию обороны. К переправе готовятся…»

— Аккурат наши доты и бомбят, — подключился к его размышлениям Кожухарь. — Точно, наши.

— Будем надеяться, что так, с ходу, они их не возьмут. Кстати, есть там хоть одно зенитное орудие?

— Зенитное? Нет.

— Что, с воздуха доты вообще не прикрыты?

— А кто бы их там прикрывал? — по-крестьянски удивился Кожухарь.

И оба надолго умолкли, все внимание свое обращая на отзвуки воздушной атаки.

— Давно в гарнизоне дота, связист? — нарушил это молчание лейтенант.

— Неделю. Мы все там неделю, — срывающимся голосом ответил красноармеец, задрав голову и внимательно следя за самолетами, перестраивающимися для новой атаки. — И почти все такие же необстрелянные, как я. Так что войско вам досталось…

— Теперь оно всем такое досталось.

— А дот хороший. И название ладное: «Беркут»! Орел, значит. Отож и нам нужно быть орлами.

— А они? — повел взглядом по небу. — Они, немецкие самолеты, что, каждый день вот так?

— Да нет. Дальше пролетали. А то еще на город сбрасывали. Нас почему-то не тревожили. Наверное, потому, что войск возле нас мало. Да и живем мы скрытно, маскируясь…

— И все же… За все эти дни — никакого прикрытия с воздуха?

— Та какое ж там прикрытие?! Это уже, может, потом прикроют, когда фашист за берег цепляться будет. А сейчас только архангелы за нас и заступаются.