Читаем без скачивания Не любо - не слушай - Наталья Арбузова

Ага, фашист, угадали. Тряситесь, ублюдки (Виктор).

Уже попадает и Тёме (автор).

Все говорят в один голос – самые разные люди: я похудела и похорошела. А ведь любовь моя накрылась – так вроде бы не с чего. Мужчины стали ко мне внимательны, и собственный сын сказал: «Знаешь что, мама? давай разводись. Я согласен на тот размен, что ты предлагала».

Вика явилась к нам на ВЦ, закинула ногу на ногу – сапог на сапог – на улице двадцать пять, аномально жаркий сентябрь. Сказала: я знаю, за что он тебя… он запал, а я не с ним – я с тобой. Я молчал, но только теперь догнал, как много в ней Тёмкиного… улет.

Как они все обрадовались моему будущему разводу, засуетились!

Освобождается одна мужеединица (Нина).

Стали предлагать всевозможные варианты размена в мою пользу – я отмалчивался.

Не фига… на чужую кровать рот не разевать (Нина).

Моя жестокая жена бегала по квартире, пела свою тонкую рябину неподходяще счастливым голосом. Владик ходил довольный – спрашивается, чем?

Тёмка остался прежний – Вика и я изменились. Хоть бы меня еще раз, только не до смерти – пусть, если за это так любят. Вика сказала: не надо… буду любить всю жизнь. – Что ты об этом знаешь? жизнь длинная. Мои предки вроде любили друг друга – теперь такая байда… как у всех. – У всех, только не у нас. – Молчи, постучи об стол.

В материной квартирке возле Филевского парка – на улице Алябьева – мне спокойно. Комнату в коммуналке, полученную при разводе, сдал. Живу тихо, в платных изданиях не участвую. Работай – и будешь востребован, рано ли, поздно ли. До пенсии далеко, там гонорары пойдут.

Откуда, несчастный? (Нина)

Знаешь что, моя персонажиха? отселила его – отцепись. Всяк по своему с ума сходит. Не фига висеть в воздухе промеж тополей возле балкончика, на котором со времен твоей свекрови свалены трехлитровые банки.

Тёмкины предки прикололись: уезжая на год в Швейцарию, элитную квартиру закрыли, а Вику выперли к брату. Про меня даже не спросили – не стали себя грузить. Сделали ей кредитную карточку: деньги будут каждый месяц перечислять на счет. Хорошо, что ей еще нет восемнадцати. Они, блин, вообще перестраховались: покупая год назад новую хату, выписались вдвоем, а хрущёвку оставили как коллективную собственность детей. Крутые все хитрожопые. Будешь хлопать ушами – не больно-то разбогатеешь. Там какой зять попадется, какая невестка. А тут уже схвачено. Всё в шоколаде. Идет холодный дождь, я раскладываю в три тарелки макароны по-флотски, и мне улыбаются дружно два похожих лица.

Я одна в двухкомнатной квартире на Щелковской – Уральская улица, за окном темнота. Моя нагота отражается в зеркале – я красива. Меня теперь никто не сможет в этом разубедить. На рынке мельканье ненужных лиц и досадная суета. Но я не спешу, я знаю: чудо бывает. Чуть-чуть не хватило до чуда. Теперь чуть-чуть подождем.

Снег ложился и таял. Приближался новый две тыщи первый год – настоящая календарная смена миллениума. Вика повторяла римское право к зачету. Тёмка учился аккомпанировать себе на гитаре – в детстве его насильно учили на фортепьяно. Тихонько пел в углу: Владимирский централ, и ветер северный. Я чистил картошку. Было так клёво, что даже стрёмно: не оборвалось бы. Заиграл Тёмин мобильник: союз нерушимый республик свободных. Тёмка нажал на зеленый, потом сказал, не глядя на нас: Павлин… передозировка… не откачали.

Я носил свои стихи во все уважаемые журналы – и никакого разбора, никакой критики. Иногда рукопись просто отодвигали мне обратно через стол со словами: завалены материалом. Или же, подержав немножко, отвечали: в настоящее время опубликовать не имеем возможности. Еще так говорили: не наш формат. Я пытался найти у них на страницах стихи, сходные с моими. Не удавалось: мои значительно отличались.

Пока в худшую сторону, мой друг (Нина).

Тебе-то что? радуйся жизни и заткнись (автор).

Я заметил: каждый журнал без конца тасует свою колоду имен.

Парень не лишен наблюдательности (автор).

В таких условиях нужно создать нечто исключительное, чтоб тебя впустили в круг.

В добрый час… только откуда оно, это исключительное, возьмется? ты еще только начинаешь дорастать до общих мест. Потом, почему ты решил, что они жаждут исключительного? они все сами пишут, и очень средне. Раскинь мозгами – сравнений не в свою пользу никто не любит (Нина).

Следит, сволочь. Витает над его письменным столом, не имея даже ключа от квартиры. Пошла, пошла прочь! занимайся своей внешностью (автор).

Каникулы. Втроем катаемся в Пиринеях на сноубордах. Балдеем от сосен, снега, солнца и высоты. Предки звонят на мобилы – не спросят, где мы… дебилы! Живы? о'кей, отбой. И занялись собой. Моя семья – брат с сестрою Томилины. Распишемся с Викой – возьму их фамилию. А предкам, тем и другим, не скажем. Сами они не воткнут.

Чудо не разгуливало на востоке Москвы – ни возле Щелковской, ни в Черкизове, где я теперь торговала парфюмерией. Вместо чуда во Владовой комнате на Уральской поселился молодой молдаванин по имени Герасим, мой новый сосед по рынку. Он таким путем экономит деньги за квартиру: дома у него трое детей. Влад с ним носом к носу не сталкивался, но вещички его видел и лишних вопросов не задавал.

Сталкивался. Это уже другой. Черный, круглоголовый, круглоплечий – он отпирал квартиру. Я прошел выше, на четвертый этаж. После спустился, свалил в туман. Ей сорок два – поколенье давно сменилось. Ну, выходи из игры… не смеши меня, мать.

Тоже Гамлет нашелся… вот тебе будет сорок два, а я на тебя посмотрю (автор).

Не могу пойти и сказать: здравствуйте, я гениален. Нужно, чтоб за меня это сказал другой. Я присмотрелся: в писательском кругу хвалят себя по кругу: Петров Иванова, тот Сидорова, Сидоров снова-здорово Петрова. Нужна группировка.

Не так уж глупо! на этот раз Юре очко. Он вообще неплохо говорит. Почему ему не приходит в голову прямо вот так и писать? (автор)

Ну как успеет развернуться? ни на чем, на дерьме. Времени у него впереди навалом… Владик дурак, он не смыслит (Нина).

Восьмое марта, капель, светлые сумерки. Туса на томилинской даче. Мы привезли Снежану с Олесей: Тёма нарыл на два курса моложе. Вика зато не поехала: будет у Златы в Черемушках. Злате исполнилось восемнадцать – предки ее вселили в двухкомнатную хрущёвку, как у вас. Не сказала: у нас. За Викой заехали двое парней в вишневом опеле. Ревность… это не по-нашему. Надо и глазом не сморгнуть, пусть все видят: тебе по барабану. Иначе ты не их человек. То есть не наш… сам не свой… я запутался. Когда Вика приехала через неделю на Речной за вещами, там уж жила Снежана, так что и повод свалить нашелся. Обо мне речи не было. Не заводись. Забей.

Стал сколачивать вокруг себя писательскую группировку – в почтовом ящике всё же был небольшой начальник.

И даже кандидат тех еще наук (автор).

Организационные навыки у меня сохранились. Собрал команду – подговорил скинуться деньжонками, раскрутить сайт и никого кроме учредителей на него не пускать. Нас оказалось пятнадцать – все поэты, кроме двоих. Меня единогласно избрали главным редактором. Мое художественное чутье определит лицо сайта.

Ну и лицо, ну и рожа будет у этого сайта! (Нина)

Уймись, женщина! обстирывай своего Герасима… вари щи для его Муму (автор).

А что, есть и Муму? (читатель)

Тёмка меня не предал. Сказал: ты клей кого хочешь, будем жить вчетвером. Ладно, Тёма, проехали. К матери с этим ее Герасимом (они завели и вправду собаку) я не поехал. Отец поставил мне раскладушку посреди комнаты и оказался вовсе уж не таким дерьмом. Ходит, бормочет в рифму… я снова чищу картошку… не за падло… голова свободна, и на дворе апрель.

Ах, какие удивительные ночи! Позавчера долбанул машину – бежим со Снежанкою через парк, на Речной. Дубы цепляются сучьями за Снежанкины волосы: она их расчесывает лишь когда моет и красит через дуршлаг. В парке не ходят пары, тут стрёмно. Нас обогнали наши же уругвайцы – их нельзя не узнать: такие носы, отпад! Торопятся в общежитие, на Фестивальную. Не получилось: их встретили в тени, между двух фонарей, сбили с ног. Я рванул туда, но Снежанка повисла на мне. Кто-то из тех сказал: девчонка, блин… и мы свалили.

Придумав несколько псевдонимов, мы стали писать на самих себя критические разборы.

Хвалебные (Нина).

Оказалось невероятно трудно. Среди нас был лишь один человек с филологическим образованьем – дама, всю жизнь,

довольно долгую (Нина),

проработавшая референтом директора НИИ.

В юности закоренелая двоечница (Нина).

Зато с пятым пунктом у всех было благополучно (Юрий).

Это утешает. Юрка, в тебе погиб кадровик (Нина).

У большинства из нас сохранились отзывы, данные на наши стихи (прозу) при вступлении в московскую писательскую организацию. Они оказались в значительной степени идентичными.