Читаем без скачивания Убить демиурга! - Юлия Фирсанова

Словом, как-то раз подвыпивший Инзор, возвратившийся из затяжной торгово-посольской поездки, выдвинул самую логичную из пестрого вороха версий: НЕГАБАРИТ. То есть, камень, раздобытый предком, был забракован архитекторами, как негабарит, а чтоб их за возражения Владыке не отправили на эшафот, они спешно изобрели почетный способ использования раритета в качестве алтаря Родового Храма. С тех пор и повелось.

Именно на алтарный камень неопознанной конфигурации была водружена Родовая Чаша. Тому, кто умудрился ее разместить почти параллельно плоскости пола, тоже следовало бы поставить персональный памятник.

Чаша была Артефактом, чьей силе Владычица дозволяла проявляться в Альрахане. Или, точно утверждать никто бы не взялся, могущество Чаши проистекало из того же истока, что и власть Владычицы, и потому власти над ней у правителей не было.

Между собой альсоры рассуждали о загадке Чаши, так же, как и камне-алтаре, но только между собой. Иным, непосвященным, не принадлежащим к семье Владычицы, сам вход в Храм был закрыт и в переносном, и в прямом смысле слова. Чужак не смог бы подняться на крышу, вернее, поднимающийся — Пепел как-то раз провел несколько следственных экспериментов — оказывался на соседней крыше, где ничего, кроме красивого флюгера и черепицы не имелось. Подопытные кролики, разумеется, так ничего не поняли, потому живые объекты эксперимента Эльсор устранять не стал. Не любил лишней жестокости. В мирах и без того ее хватало.

В Храме на крыше, в отличие от прочего Альрахана, всегда было ясно. Днем без пощады било в глаза ослепительное солнце, заливая камни расплавленным золотом, ночью искристый звездный покров не скрывали тучи и облака. Вот и сейчас закатное солнце полоскало крышу, а плиты замкового двора столь же усердно полоскал ливень.

Если бы Родовой Храм был хоть чуть более уютным и менее торжественным местом, пожалуй, с троицы сыновей Аны сталось бы бегать сюда загорать. Однако, даже в отрочестве такое не приходило в буйные головы альсоров.

Сейчас они, торжественно печатая шаг, проследовали от входа на крышу до алтаря и закатали рукава. Глеану, как старший, положил руку на камень рядом с чашей и практически сразу ощутил леденящий холод костяной рукояти длинного ножа.

Лезвие тоже было из кости. О происхождении его в семье ходили легенды: то ли оружие сделали из незамурованной в фундамент частицы первого предка, то ли из великого демонического монстра, коего предок прикончил к вящей славе рода. Никогда не тупящееся, остротой превосходящее добрую сталь и появляющееся на алтаре лишь по зову одного из рода Владычицы, оружие было великолепно, вне зависимости от его этиологии.

Лед провел кончиком клинка по ладони и передал его Пеплу. Альсор повторил действия брата, настала очередь Инзора. Тот тоже не стал мешкать. Костяной клинок был так остер, что лишь когда Искра закончил порез на ладони, кровь тонкой красной линией украсила кожу Льда.

Последний из братьев, завершив ритуальное членовредительство, не глядя, отпустил ритуальный клинок на алтарь. Смотри, не смотри, им ни разу не удавалось увидеть, как и куда исчезало призванное оружие. Может, просто рассеивалось в воздухе, как и внимание альсоров.

Три руки взметнулись над алтарем и переплелись. В Чашу заструилась кровь мужчин. Обычная, тускло-серая, больше всего похожая на невзрачный ночной горшок без ручки, емкость преобразилась с падением первой же капли живительной влаги. Она начала наливаться светом, подобным прохладному сиянию луны. По стенкам Чаши заструились письмена и узоры, завораживающие, приковывающие взор и абсолютно нечитаемые. Каждый, кто смотрел на них, в тот миг, когда видел, чувствовал, что понимает их смысл и значение во всей полноте. Но стоило свету угаснуть, а узорам истаять, как и великое знание об их сокровенной сути испарялось из памяти, как вода с раскаленного песка пустыни.

— Я принимаю Веронику из рода Соколовых мира Террон, в род Гиалов сестрою! — в унисон прозвучали голоса трех альсоров.

В тот же миг случилось кое-что незапланированное: из-за уха Льда сорвался заложенный за ухо цветок мэальны. Он рухнул точно в Чашу и погрузился в бурлящее содержимое. Почему-то жидкости всегда было куда больше, чем жертвовали те, кто вставал у алтарного камня. Возможно, предполагал Инзор, при проведении ритуала в Чаше появлялась кровь тех, из рода Владык, кто соизволял откликнуться на ритуальный зов. Трое мужчин застыли, не представляя, как отреагирует Чаша на добавление в нее чего-то еще, кроме крови. Вдруг, рванет, да так, что никому пронесшему инородные предметы в священное место мало не покажется?

Лед зажмурил один глаз и успел горько пожалеть, что не оставил сокровище из мира Оэле вне Храма. Пепел наблюдал за происходящим с самым расслабленным видом. В собственной реакции и способности увернуться от магического выброса он был абсолютно уверен. Альсор доверял чутью и считал, что все происходящее закономерно и правильно. Искра следил за творящимся с восхищенным вниманием ученого, нежданно приглашенного на редкий эксперимент. Он давно уже гадал, что случится, если в чашу добавить что-нибудь, кроме крови. Лишь трезвое опасение остаться неоцененным в творческом порыве удерживало Инзора от интригующего эксперимента.

Ручка у мамы, при всем внешнем изяществе и хрупкости, была на редкость тяжелой и подзатыльники отвешивала метко. С полгода назад гоняла Ана сына по танцевальной зале и долбила по макушке веером, да еще успевала давать пинки за то, что альсор разыграл девушку из посольства, нацелившуюся на титул его альсораны.

Все бы ничего, но розыгрыш вышел неожиданно масштабным, потому как в момент исторического признания лоана Роксалдина ухитрилась использовать дозволенный к ношению амулет громкой речи, испрошенный у Владычицы из-за горькой жалобы на охрипшее горлышко, не совсем по прямому назначению.

— Вы очаровательны, лоана! — во всеуслышание (речь на балконе транслировалась в зал, как через рупор) заявил Искра. — Будь я иным, не искал бы прекрасней девы, с которой готов соединить тропы жизни, сердца и судьбы! Увы, я изгой среди любящих и любимых, ибо навеки душа моя отдана жаркому пламени безнадежной страсти к лоану Шейхору.

В общем и целом, Инзору повезло лишь в одном: старый хромой и кривой на один глаз вояка Шейхор был вдобавок и тугоух, но так скор на расправу, что передать ему подробности шутки не решился ни один придворный. Сплетни сплетнями, а свой хребет дороже! На вынужденное молчание записных трепачей Искра и рассчитывал, когда затевал розыгрыш.

Словом, лоана, введенная в заблуждение изящным обращением Искры, обхаживающим посольство, и рассчитывающая на немедленную официальную помолвку, осталась несолоно хлебавши. Но мама! О! Мама была в ярости! А Лед, подлюка, еще и нотацию братцу прочел, чтобы тот в не свое дело не лез, раз не умеет удерживать дамочек на хрупкой грани романтических сомнений. Вот после этого шоу Инзору и дали благословение на избранную по сердцу и уму партию. Пусть уж лучше имеет официальную альсорану, во избежание повторных розыгрышей.