Читаем без скачивания План по захвату профессора (СИ) - Федченко Варвара

— Не спишь?

— Уже нет, — бодро ответила Женя. — Я сегодня в ночную смену.

Сестра трудилась в крупном автосервисе. Мастерская работала круглосуточно, предлагая в числе прочего выезд механика на место: на трассу и в отдаленные районы города. Всем членам семьи эта работа казалась опасной. Периодически, когда случалось очередное чрезвычайное происшествие или громкая авария, мама начинала старый разговор "Ах, как жаль, что Женя не стала инженером-машиностроителем на заводе…". Мол, сидела бы себе на заводе, чертила гайки с резьбой и…

И сдохла бы от скуки, — заканчивала фразу Евгения.

Родители еще не знают, что их младшая дочь таксует… Вот крику бы было! Маша хранила эту тайну во имя мира и спокойствия в большой русско-еврейской семье Петровых-Натансон.

— Дед дома?

— Нет, его вызвали консультировать на операцию. А бабушка к тебе уехала.

— А я сегодня у родителей. Не успела на автобус. Мама уже спит, папа на дежурстве.

— Как там твой профессор?

— Профессор — хорошо. Я — плохо.

— Рассказывай! У меня все равно никого нет. Тухлая смена. Одно пробитое колесо и сигналка с глюками. Прикинь, баба два часа в тачке просидела! Ждала, что двери сами чудесным образом откроются. Я ей говорю: «Надо диагностику по полной делать». Она мне: «Нет, я тороплюсь. Разблокируйте двери». А аккумулятор…

— Жень, — остановила ее сестра. — На слове "рассказывай" надо было остановиться и слушать меня. В общем, я решила больше не встречаться с Андреем.

— Я даже не спрашиваю почему. Мне больше интересно как? Если вы работаете вместе.

— Тут такое дело… — Маша сделала паузу и вздохнула. — Он не знает, что мы вместе работаем.

— Это как?

— Он не знает, что Мариам и Мария Владимировна это один и тот же человек.

— Он у тебя слепой что ли? — хохотнула Женя.

— Мы на работе ни разу не виделись. Я его избегаю.

— Эм-м… А зачем?

— Сначала хотела поиграть, потом позлить его, потом стало страшно, а вчера… А вчера он сообщил, что не сильно будет страдать, если мы больше не встретимся. Кстати, у меня вчера был секс, — Маша вздохнула. — Очень хороший секс… А завтра я спрошу декана, как мне уволиться.

— Мариам, ты такая дурочка, что я таки не уверена, что мы родственники, — Женя пародировала бабушку. — Вы в нашем миллионном городе умудряетесь на каждом углу сталкиваться! Разве это не судьба? Или ты что, переезжать собралась, лишь бы его больше не видеть?

— Я пока решила попробовать прожить хотя бы пару дней, не думая о нем.

— Ну, попробуй, — хмыкнула сестра. — Заранее говорю, что не верю в успех этого предприятия. O, я пошла! Там бабу с сигналкой на эвакуаторе привезли. Говорила же, надо машину оставлять, диагностику делать. А аккумулятор…

Женя отключилась, не договорив и не попрощавшись. Ее ждала любимая работа и полное отсутствие душевных терзаний. Сестра сама выбирала мужчин и сама же ими крутила, как гайками шкива. Впрочем, ее подход к отношениям тоже не принес ей большого успеха на этом поприще.

Мариам уселась на подоконник, сонно уставившись на знакомый пейзаж. Окна бывшей детской комнаты выходили на парк. Были видны верхушки сосен и покрытое инеем колесо обозрения, которое Женя в детстве звала «колесом оборзения». Девушка закрыла глаза, вспоминая, как Нагорный бродил по двору театра, ожидая ее появления. Как-то глупо все получилось… В самом начале Маша была так воодушевлена, буквально летала на крыльях. А теперь готова была рыдать от собственной глупости и страха.

Семинарские занятия у третьего курса закончились. В начале недели Мария Владимировна зашла к декану и спросила, возможно ли ее увольнение в конце первого семестра. На его неизбежный вопрос, с чем связано такое решение, она дала казенный ответ: «В связи с семейными обстоятельствами». Вавилов обещал подумать, как это лучше оформить и, конечно же, настаивал на том, чтобы она обдумала это решение.

Сегодня (как и во все остальные дни недели) она как раз обдумывала это, вяло мешая утренний кофе. Есть не хотелось. У нее вообще в последние полгода были такие перепады настроения, что становилось страшно. Однако о причинах этих перемен долго думать не приходилось. Подъемы бывали во время и после встреч с Нагорным, а спады — во время последующих дум, как жить дальше. Так и до маниакально-депрессивного синдрома недалеко.

— Мариам, таки мы будем сидеть мечтать или начнем хоть куда-то шевелиться? — бабушка выдернула Машу из фантазий. — Если бы кто-то пораньше проснулся, то мы бы уже были в городе.

— Вот именно! — девушка набрала номер такси. — Я тебе говорила, не смотри этот сериал, он будет идти допоздна. Я в кой-то веке могла успеть на этот чертов автобус…

— Не ругайся, как та Циля! — бабушка задумалась и выдала. — Раневская говорила, что порядочная еврейка не должна бегать за троллейбусом.

— Во-первых, говорила она не так, хотя суть ты передала верно. А во- вторых, за еще одним талоном к стоматологу тебе побегать придется, если не успеем к восьми часам попасть в город.

Сегодня Маша имела все шансы успеть на работу. Но бабушка решила проспать прием к врачу. Поэтому Мария Владимировна добралась до Управления уже ближе к десяти часам (хорошо, что у чиновников нет гудка, как на заводе). День прошел быстро за обычными служебными делами и разъездами по культурным заведениям города. Вечером у нее были аспирантские лекции по философии.

На кафедре никого не было, и Маша позволила себе снять сапоги на высоких каблуках, разминая затекшие стопы. Неожиданно дверь, ведущая в кабинет заведующей, открылась и миру (а точнее Марии) себя явила баба Галя.

— Здравствуй, Мариам, — предельно вежливо начала старушка.

— Здравствуйте, Галина Васильевна.

— Андрей доволен твоей работой. Хвалил даже. Что для него совершенно не свойственно.

— Я стараюсь, — честно ответила Мария.

— А может не стоит так усердно «стараться»?

— Галина Васильевна, давайте не путать личное и рабочее?

Баба Галя не знала, что сказать, но сказать хотелось. Так и стояли молча. Старушка сложила руки на груди, а Маша переступала с ноги на ногу, светя разными носками и медленно подбираясь поближе к своей обуви. Приоткрытая дверь кафедры с шумом распахнулась, и в кабинет ввалились доцент Евстигнеев и несколько аспирантов. Громким обсуждением чьей-то диссертации они, сами того не зная, нарушили неловкое молчание. Маша, воспользовавшись моментом, попрощалась со всеми и вышла в коридор, прихватив сапоги. Обулась уже в коридоре, помотала головой, размышляя о чем-то своем, и побрела на предпоследнюю в этом семестре лекцию.

C памятного вечера в одном темном кабинете Малого театра на улице Полунина прошла неделя. Незнакомка так и не объявилась. За эти семь дней Андрей Евгеньевич был на одной выставке и на одном лектории. И там, и там он искал глазами одно единственное лицо, но не находил. В ответ его искало лицо Сонечки Ермоловой. Нагорный начал беспокоиться за жизнь и здоровье незнакомки и за их потенциально возможные встречи. Ему надоело ждать у моря погоды, и он решительно взял в руки ежедневник. Ну а какое еще может быть оружие у профессора?

Андрей по своему планеру восстановил все даты их встреч с Мариам. Это было легко, так как они совпадали с научными или культурными мероприятиями, отмеченными в его ежедневнике. Итак, первые два раза они виделись на лектории. Девушка была в числе зрителей и, как он мог тогда убедиться, вычислить ее было невозможно: списков участников организаторы не вели. Но она назвала свое имя.

Имя, кстати, весьма примечательное. Не менее примечательным было ее стремление уединиться с ним в их вторую встречу. Ничего не предвещало, как говорится… Андрей, конечно, был в «уязвимом» положении после дня рождения друга, однако, при желании мог бы и посопротивляться. Конечно, такой неожиданный выпад в свой, ну, скажем, адрес (а если говорить прямо в адрес своего члена) он получил впервые в жизни. Но Нагорный был вполне уверенным в своей привлекательности, чтобы не начать думать, что интим это способ получить от него что-то большее, чем сам интим. Да и что с него взять? Обычный профессор не самой популярной области научного знания в провинциальном вузе. Попытки затащить его "взамуж" за удила были, но он успешно отбрыкивался до сих пор и планирует продолжать в том же духе. Он, конечно, не бедствовал, нажил кое-какие связи, имел частные преференции в научной и издательской сферах. Но незнакомка ничего не просила и не требовала. Однако какое-то непонятное, смутное ощущение, что что-то здесь не так, у него все же оставалось.