Читаем без скачивания Русский пятистатейник - Андрей Милов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этимологическое родство между просторечными «варягами» и литературной «русью» проясняют слова летописца, почему некогда варяги Русью сами звались да с чего бы тех варягов когда-то Русью бывало называли:
Ни единой донатяжки – нет сомнений ни в одном звуке в частности, ни в грамматических формах в целом. Главные русские слова «русь» и «варяг» объясняются именно законами развития древнерусского языка, но не домыслами норманнистов или славянофилов. А самое поразительное заключается в том, что этимология обоих слов поддаётся исторической хронологии.
Полагаю, что вскрытая форма и значение слова самоочевидны как аксиома, ибо варязи, как частное в совокупном множестве, олицетворяют собой Русь в общем и целом на хронологической ступени 862 года и много прежде, произрастая из общего корня. Кстати бы задуматься: быть может, современники Нестора как раз понимали суть сказанного, ибо слово могло быть живым, пускай как тень уже, но контрастного ещё абриса, оттого и не утруждали себя всякого рода толкованиями – ясно, мол, как день Божий, ведь по-русски же писано, а вот как прервалась связь времён в половине века XIII, то спустя века… – всё и смешалось в доме русском. К сожалению, ответа на этот вопрос у нас нет.
Так что на рубеже XIV–XV веков и позже, уже как независимая словарная единица, со своими обновлёнными грамматическими категориями имени существительного 1-го склонения твёрдой разновидности, по типу древней основы на ŏ, и мужского рода (поскольку означало свойства мужского начала на Руси), слово «варягъ» изменяется по числам и падежам в согласии с парадигмой таких слов, как родъ, волкъ, столъ…
Да, всё так! Но краткие прилагательные (покуда в них жив ещё дух прилагательности), в отличие от существительных, изменялись не только по числам и падежам, но и родам, а стало быть, краткое прилагательное могло выступать в форме «варяга» и значить грамматический жен. р. ед. ч. в и. п. «В древнерусском языке было три категории кратких прилагательных – качественные, относительные и притяжательные; все они изменялись по родам и числам и склонялись как существительные муж. и ср. р. с древней основой на ŏ твёрдой и мягкой разновидностей и как существительные жен. р. с древней основой на ā…»50.
«Двоерук» и «двоерука» – в обозначение рода: он варягъ и она варяга.
Более того, краткое прилагательное могло выступать как определение или объект и как сказуемое или субъект, так что вот ещё одно объяснение строкам летописей, где говорится о прямой связи между варягами и Русью. Кстати, полное прилагательное от краткого: варяга – варяжья, варяг – варяжий. Так что Ольга, ежели от рода варяжьего, из династии потомственных двоеруких вояк, – из Руси, то бишь русская. История «кратких… была связана с утратой ими склонения, эта утрата происходила постепенно и в относительно поздний период»51. Процесс начался века этак с XIII, но в XV всё ещё фиксируются разные падежные формы кратких прилагательных. Да и сейчас нет-нет, да услышишь: далече ли до Велика, мол, Новгорода пути?
Кроме того, как уже было сказано, во втором своём значении «ва» являлось падежной формой местоимения «вы» – и.-в. п. дв. ч. Стало быть, пара «вы» + «рука» образовывала различные словосочетания в речи, которые, пожалуй, трудно даже счесть, но главное, что необходимо бы особо отметить, так это то, что во втором значении «ва» подкрепляло устойчивость словосочетания: ты варягъ – ва варѧга – вы варязи: «ва» (вы) + «ва» (оба/двое) + rankà (рука), то есть как калька, как аналог в современной речи – «вы оба».
И не забыть бы при этом притяжательность значения, подмеченное Преображенским, что в истории развития языка создавало поистине всеобъемлющее поле значений для словосочетаний ва+рука… как просторечной формы, согласно Скилице, при слове-термине «русь».
Но вот ведь оказия какая! Прямо-таки исторический казус приключился. «Варягъ», будучи именем мужского рода единственного числа, в этимологическом смысле, то бишь по происхождению и живой ещё аналогии, восходит-то к женскому роду (рука) и двойственному числу (ва). У языка, в отличие от некоторых его носителей, отнюдь не куриная память. И перебить речью этимологическую память, конечно же, можно, что часто и случается, но вот только этимологический инстинкт окончательно не изгладить, и дремучая первородная муть будет неизменно давать знать о себе, всплывая со дна сквозь толщу наслоений и всякий раз вводя в недоумение – откуда, дескать, прёт?! Гены, должно быть, как говорят порой о человеке. Этимология сказывается через века и тысячелетия – как ни корёжь ты слово. В результате мы имеем форму «варяга» – реликтовую, я бы так выразился. Как память об исконно женском начале слова «рука», как грамматический послед.
Так, в и. п. ед. ч. имени мы получаем наряду со словом «варягъ» и слово «варяга», скорее всего, разговорную форму.
Но, опять кстати же, в значении краткого прилагательного женского рода (двоерукая – двоерука) мы должны были бы иметь слово «варяга» в ряду с добра, храбра… Краткое прилагательное изменялось по родам.
Однако ж мы не знаем амазонок среди варягов, то бишь женщин-воинов. Были? Может, да, а может, нет… Пойди, как говорится, спроси у княгини Ольги – варяга она на самом деле была или же просто – варяжка? Оттого, быть может, обое+рука даёт мужской по сути род, как и Ольга «от языка варяжского» была «мужественна», но от женского формального начала – «доброзрачна».
Иными словами, перед нами в едином слове исторически совпали различные формы. А кроме того, греческий послед: ежели грека, то почему бы и не варяга? Дескать, ехал грека через реку, видит грека – в реке рак, сунул грека в реку руку – рак за руку греку цап.
Грамматическая природа слова «варягъ/варяга» крайне сложная с современной, то бишь перфектной, точки зрения не только ввиду двоякости формы, но и по грамматическим признакам: здесь и смешение родов (муж./жен.), и смешение числа (ед./дв.), и смешение имён (сущ./прил.), и сопряжение различных частей речи внутри уже единого целого, которое мы как сложное слово не готовы воспринимать на языковом, аналитическом уровне, ну и, конечно же, греко-русское нетленное наследие. Не отсюда ли проистекает вариативность живого словоупотребления – путаница с грамматическими формами, попросту говоря? Какой иной язык вынесет такое, кроме русского?! Потому путаница именно в головах наших, а не в слове. Путаница оттого, что живые процессы, происходившие в кратких прилагательных, омертвели, застыли, – исчезло слово «ва», а корнеслово rankà изменилось до неузнаваемости, в современном языке представляясь нам как слово «рука», где на месте AN – У, более того, палатализационные
