Читаем без скачивания Наедине с футболом - Лев Филатов

Если мальчику твердить: «Играй, как Мюллер (или Эйсебио, или Гарринча, или Бест)», то это дурость и обман. У тех игра предопределена телесными особенностями, нестандартным сложением. Наказ «играй, как Чарльтон» допустим и полезен. В выносливости и быстроте Чарльтона, в отточенности его пасов и ударов, в его ориентировке, когда он среди толпы игроков не блуждает и не спотыкается, а словно разгуливает по подметенным дорожкам своего сада, – во всем этом прежде всего угадывается, что он честно служит футболу, проник в его суть и научился лучшим образом делать то, что могут и другие на его месте, если поставят себе такую же цель. Он не кажется «родившимся Чарльтоном», он кажется «сделавшим себя Чарль-тоном».

Кому-то может померещиться, что автор несправедлив к Чарльтону. Я говорю лишь о своем впечатлении и охотно поверю доводам знатоков, которые укажут, что у Чарльтона были с детства какие-то исключительные задатки, чтобы стать идеальным диспетчером, атакующим, стреляющим и как орехи щелкающим любую тактическую задачу. С трибун «Уэмбли», Гвадалахары и Лужников я их не заметил. Да и не вдруг взошла его звезда. Фамилию Чарльтона можно встретить в списке англичан, приезжавших на чемпионат мира в 1958 году. Однако там на поле он не выходил. А было ему тогда 20 лет. В этом возрасте Пеле и Беккенбауэр уже были знаменитостями.

Все же я дорожу своим впечатлением. Слишком уж много промелькнуло перед глазами игроков, пусть и наделенных талантом, но мало, почти ничего не сделавших для футбола, оставивших нам на память о себе одни сожаления и обманутые надежды… Талант ничего не гарантирует, требуется совпадение таланта и характера. Наблюдая за Чарльтоном, я всегда видел в нем личность. Прежде всего личность. Человека, который не способен был подвести ни команду, ни футбол, ни нас, зрителей. Верность каждого его шага и движения на поле воспринималась как верность игре. Право же, такие цельные люди встречаются реже, чем способные дриблеры и бомбардиры.

…Если Чарльтон самый простой из «звезд», то бразилец Гарринча самый необычайный. Защитники, играющие против него, как один восклицали: «Ничего не могу понять!» Привыкнув отгадывать следующее движение форварда, следя за его ногами, с Гарринчей они действовали невпопад, потому что не могли найти связь между тем, что он делал в это мгновение и в следующее. Низенький, сутулый, широкогрудый, с простодушным малоподвижным лицом, на котором трудно было что-то прочесть, он довел до полного правдоподобия свой коронный финт, и хотя все знали его механику, все же клевали на него, как пескари. Гарринча делал падающее движение влево, которое по всем разумным правилам можно было только продолжить в ту же сторону, – защитник перекрывал это направление, а Гарринча непостижимым рывком перебрасывал тело вправо и мчался с места в карьер дальше. Этот финт и мгновенно набранная скорость позволяли ему прокатываться вдоль продольной линии поля, по сути дела, беспрепятственно. Вечная угроза прорыва на правом фланге заставляла оттягиваться в ту сторону центральных защитников, и партнеры Гарринчи получали вольготную жизнь.

Неправильная, не как у всех, конфигурация ног (странно, в одну сторону, изогнутых в коленях) зачаровывала защитников, отнимала у них все привычные навыки, а нужное решение не приходило. Это было даже смешно, когда защитник кидался влево, а Гарринча вправо, словно их игра в том и состояла, чтобы быстрее разбежаться по сторонам. Но мяч оставался у Гарринчи, а защитник превращался в мотоциклиста из почетного эскорта. Догнать себя бразилец не позволял, он был не из тех, кого удавшийся фокус поощрял на повторение.

Лучшего крайнего форварда трудно вообразить. С виду простейшая фигура – прямой угол: пробежка до линии ворот, и мяч, посланный вдоль нее. Но когда эти перпендикулярные линии вычерчивались Гарринчей, то воспринимались они как линии, по которым можно предсказать победу – настолько резко они были проведены и никакими другими не пересекались.

Следом за медлительным диспетчером Диди вместе с остальными крайними форвардами, придерживавшимися того же рисунка, был поставлен под сомнение и Гарринча. Во всяком случае, многими европейцами. Бразильцы же от него не отказались. Они на его место поставили молодого Жаирзиньо, терпеливо ждали, когда тот возмужает, и дождались. На мексиканском чемпионате мира он стал одним из героев. Он нисколько не похож на Гарринчу – стройный, атлетически развитый. Да и рисунок игры он себе выбрал более вольный. Стали говорить: «Вот это современный край!» А он просто другой человек, и удобна ему другая манера игры. Как Гарринча, он сыграть не сумел бы, да и Гарринча Жаирзиньо не указ. Но и при том и при другом правое крыло бразильской атаки нависало над противником как неотступная угроза.

Нередко путают тактические нововведения с теми оттенками, которые вносят в исполнение одних и тех же ролей разные мастера. Жаирзиньо явился новым словом не в сравнении с Гарринчей, а сам по себе, как оригинальный крайний форвард. Но если бы сейчас снова появился юный Гарринча, никто бы не осмелился назвать его старомодным, все бы приветствовали его и, наверное, в его появлении сумели бы различить черточку прогресса атаки.

Я не ставлю под сомнение то новое, что появляется в футболе. Просто я убежден, что совершенное мастерство всегда современно.

…Герхард Мюллер смело может быть назван феноменом. Вот уж поистине форвард, много лет не уходивший с поля без гола! Он приезжал на прощальный матч Яшина, и с этим визитом связана забавная история. Здороваясь с Яшиным, Мюллер то ли в шутку, то ли всерьез сказал: «У меня завтра будет единственный шанс забить вам гол». После этого разговора Яшин обратился к Хурцилаве: «Муртаз, прошу тебя, покарауль как следует Мюллера. Не нужен мне его гол». И самолюбивый Хурцилава, обожающий противостоять «звездам», на протяжении всего матча не отходил от Мюллера и не позволил ему забить ни в первом тайме Яшину, ни во втором Пильгую. Рассказал мне об этом сам Хурцилава.

Правда, затем наша сборная натерпелась от Мюллера, забившего в трех матчах в ее ворота шесть голов, что, помоему, не удавалось ни одному другому форварду. Даже Пеле, игравший против наших трижды, забил лишь три. Впрочем, кому только Мюллер не забивал! Голов на его счету больше, чем проведенных матчей за сборную своей страны. 68 и 62 – показатель сказочный, тем более что ведь все прекрасно знали, что именно Мюллер собирается им забить, и готовились его «прикрыть».

Я видел Мюллера в составе его сборной в девяти матчах, в том числе с тремя экс-чемпионами мира: командами Италии, Уругвая и Англии. Видел, как он забил в этих девяти матчах одиннадцать голов, но чего я не видел, так это подкошенного, растянувшегося Мюллера. Если быть совсем точным, так, может быть, три-четыре раза его сталкивали с ног. Но все равно его устойчивость поразительна. Его блокируют и берут на бедро, вокруг него, как сабли, мелькают ноги, а он стоит, как неваляшка, и скорее упадет пытающийся его задержать защитник. Этим он обязан в первую очередь природе, наградившей его торсом штангиста и мощнейшими короткими ногами. Явная диспропорция телосложения (у него и руки коротковаты) сослужила ему как форварду добрую службу. Он всегда в самом пекле, всегда в толпе, в окружении, он безбоязнен, как должное принимает на свои плечи, на свои ноги всю силу и злость защиты противника и терпеливо ждет своего мгновения. Он мастер наказывать за ошибки защитников и вратарей, мастер короткого обманного рывка и быстрого изменения своего маршрута. Он не старается обстреливать ворота издали, его не соблазняет пушечный удар, он не гонится за красотой положений, он знает: вполне достаточно, чтобы мяч пересек линию между штангами. Это он и заставляет его делать.

Никакие эффектные приемы Мюллеру не свойственны, он не стремится срывать аплодисменты. Но он забивает голы, вызывающие овации, распределяющие главные призы.

На чемпионате 1974 года, проходившем на его родине, Мюллер остался как бы в тени. Больше, чем он, забили голов поляки Лято и Шармах, голландец Неескенс. А ждали, что он всех затмит. Но то, что он сделал для своей сборной напоследок (после чемпионата он вышел из ее состава), поистине на вес золота. Мюллер забил единственный гол полякам в предпоследнем матче и решающий, второй, голландцам в финале при счете 1:1. Он, мяча, как всегда, возле ворот противника, принял справа передачу Бонхофа, как бы подгреб к себе мяч, заслоняя его широкой спиной от защитников, а потом ударил вроде бы неказисто и не столь уж сильно, а мяч укатился в дальний нижний угол, тогда как вратарь стоял в ближнем. Это был типичнейший гол Мюллера.

Хотя он на этом чемпионате не был назван в числе его героев, однако если бы не Мюллер, то я не поручился бы, что распределение мест в призовой тройке было бы таким же, каким оно вошло в историю футбола.

Дважды на наших глазах, в 1975 и в 1977 годах, клуб Мюллера «Бавария» проводил ответственные матчи с киевским «Динамо», и оба раза без Мюллера. И, согласитесь, невольно создавалось впечатление, что этот прославленный суперклуб имеет смутное понятие об атаке, и было трудно представить, как он вообще может забивать голы: ничем иным нельзя этого объяснить, кроме как тем, что мюнхенцы, в составе которых Мюллер много лет, с 1964 года, избалованы своим уникальным форвардом, и в плоть и кровь их игры вошел расчет на обязательный мюллеровский гол. Факты за этот вывод: в 350 матчах чемпионата бундеслиги Мюллер забил 304 гола.