Читаем без скачивания Охота на колдунов - Виталий Крыръ

  Клевоц задумался об ином, о тайном проникновении, краже предметов, которые легко вынести тайком и которых, если повезет, хватятся далеко не сразу.

  И жрица его поняла:

  - Ты хочешь лишиться любого посмертия, во что бы кто ни верил? - невольно испугалась девушка. - Не думай, будто тебя ждет в храме обычная смерть. Благочестивые учителя не пожалеют Силы на наказание.

  - Зато тогда одна маленькая, несчастная жрица освободится, - подмигнул Изабелле Клевоц. - И не нарушит обещания Вышнему. Твой рассказ сам по себе не может считаться вредом Северу, что бы с нами не случилось в храме, ведь идти или не идти туда - только наш выбор...

  Так знание Холмина о ловушках дополнилось сведениями о расположении келий первых лиц храма и о том, кто из них за что отвечает. Подозрения плененного наемника оказалось возможно проверить, сверив с разделением полномочий среди иерархов. Оставалось только придумать, как не попасться на краже свитков. Свитков, которые, возможно, не только выявят всех недругов, но и убедят императора (в отличие от чьих-либо признаний, данных под пыткой) приструнить жрецов.

  А Изабелла уверовала в скорое избавление и на радостях даже начала планировать дальнейшую жизнь.

  Некоторые из 'высших жрецов обзаводились приговоренными к смертной казни слугами. Постоянно обновляемая волшба обеспечивала абсолютную преданность - ее запретили применять к живым, но смертники как бы вычеркивались из их числа. Рабство официально преследовалось, тем не менее существовал вот такой элегантный способ обойти закон.

  'Попрошу Клевоца у моего отца в 'помилованные для искупления'. Папе не посмеют отказать', - девочка таким образом пожалела Холмина, решила спасти от мучительной казни и волшебного уничтожения души, определив в вечное услужение.

  Из-за сложности с сохранением эмоций и воображения у подчиненного человеческого существа колдовской невольник у одной или одного 'высшего мог быть только один. И жрица решила предназначить это место Клевоцу. Обладавшей мизерным жизненным опытом юнице оказалось не по силам хладнокровно отправить за грань человека, прожившего с ней бок о бок самые насыщенные дни за все девочкины шестнадцать вёсен. И, на свой варварский лад, неплохо к ней относившегося. Да и было в Клевоце нечто привлекательное даже по меркам стольного града. Изабель чуть было всерьез не смирилась с необходимостью сойтись с ним как женщина с мужчиной, изыскала романтическое оправдание - спасение от костра... До того как узнала о северянке-жене.

  Вдобавок хотелось проучить невежу, показать, на кого он замахнулся, вынудить изо дня в день лицезреть всё недосягаемое изящное великолепие быта столичной верхушки общества. И тут не только стремление поставить на место неодаренного двигало Изабеллой. Хотя даже в самых потаенных мыслях не призналась бы себе в этом: потому еще хотела выставить себя в выгодном свете, что искала восхищения Холмина, которое неожиданно оказалось ей не безразлично.

  'Высшая жрица очнулась от грёз и обнаружила, что северяне говорят уже совсем о другом:

  - Если пойдут сегодня, то, похоже, с одними лестницами. Коневоды, что с них взять, - презрительно кривится Дан. - Первое время на донжоне будет нечего делать, да и потом, когда число врагов скажется и наши начнут кое-где сворачивать флажки, никаких особых тонкостей в направлении подкреплений не предвидится. Таких, которым нужно было бы учиться на практике. Разве что, если будут упорно штурмовать до самой ночи, может где-то горожан и потеснят, тогда найду чему тебя интересному поучить. А пока айда на стену, Вызим здесь и сам управится.

  Стрелы с железными либо костяными наконечниками градом ударили по деревянным галереям, венчающим каменные стены, выступающим, нависающим с их внешней стороны. Степь издавна славилась своими лучниками и, прежде всего, их количеством. Хотя большинство попаданий пришлось в древесину, но время от времени оперенные вестницы влетали под слегка приоткрытые, приподнятые вверх ставни, призванные защищать бойницы, и поражали Фойерфлахских стрелков.

  Из-под ставней вырывались ответные стрелы, находили свои жертвы: лучников (большие осадные щиты спасали далеко не всегда) и, конечно, бесчисленных спешенных коневодов, сразу во многих местах засыпающих ров (их прикрытие было организовано похуже).

  Время от времени со скрипом и глухим стуком разряжались городские катапульты, отремонтированные (правильнее сказать, воссозданные) накануне приступа. С каждым залпом в поле разлеталось в щепы несколько осадных щитов, кто-то из осаждающих бежал к уцелевшим укрытиям, кто-то полз, а кто-то оставался лежать неподвижно.

  Но наконец надсадно завыли изготовленные из бычьего рога горны и люди в кожаных куртках, преодолев ров, прихлынули к городу. Лестницы прикоснулись к галереям на гребнях стен, буквально облепили город, быстро не оставив и одного аршина свободного места между собой, оказались по высоте как раз в пору - всё было рассчитано заранее. Штурмующие сноровисто рванули вверх, под кипящую смолу и воду, камни и скатываемые с крыш галерей бревна.

  Тем коневодам, кто несмотря ни на что достиг цели, угрожали не только мечи защитников, но и стрелы, всё так же плотным роем летящие снизу, зачастую не разбирая своих и чужих. Но кочевники не обращали внимания на помехи - тыкали заточенной сталью в бойницы, ломали ставни, рвались внутрь. Многие добирались по лестницам до самого верха, оказывались на крышах, разбирали покрытие и спрыгивали на защитников. Или, оставаясь пониже, вбивали в деревянные стенки галерей металлические штыри с привязанными пеньковыми (конопляными) веревками: как только закрепленных веревок оказывалось достаточно, внизу пришпоривали лошадей и с их помощью пытались выломать целые фрагменты галерей, обнажить каменный парапет.

  Тяжелые, придерживаемые внизу длинные лестницы сложно оттолкнуть от стен, но множество коневодов и так срывалось с них от ничтожных как для боя в чистом поле ранений. Другие разбились на смерть и вовсе без помощи защитников - упав с крыш. Третьи, думая свалиться на головы заполонивших галереи горожан, оказывались приняты на короткие копья, припасенные на этот случай. И еще многими и многими способами убивали коневодов. Северяне собрали на длинных Фойерфлахских стенах, нигде не оставляя слабину, неожиданно большое количество сравнительно неплохо вооруженных защитников, предварительно кого воодушевив, внушая надежду или уверенность в успешном исходе дела, а кого и напугав, так как сражаясь можно выжить, а бежать в начале штурма - значит уж точно быть повешенным.

  Однако кочевники не обращали внимания на судьбу сотоварищей и всё лезли, лезли без оглядки - дисциплина ли оказалась тому причиной, или беззаветная храбрость, но безумная атака продолжалась. Вызим на донжоне наслаждался наблюдением за флажками: враг продолжал щедро оплачивать выходящих из строя имперцев, а подкрепление городским всё нигде не требовалось.

  В то же время окажись на стенах меньше защитников в расчете на каждую сажень длины, и со временем штурмующие ворвались бы, закрепились там или тут, таким слаженным оказался атакующий порыв. И можно ли было бы отбросить кочевников назад, в то же время сдерживая натиск в остальных местах, - решала по большому счету твердость духа большинства, с которой у местных подданных императора, подавленных известиями о недавних поражениях, обстояло всё же не очень.

  Клевоц разил врагов коротким мечом быстрыми колющими ударами. Перед ним мелькали лица - яростные, злые, испуганные, воодушевленные - и брызгала кровь. Северянин потерял счет отправленным назад, вниз коневодам, но понимал, что сегодня много, неожиданно много побед приходится на одного неопытного мечника. А рядом сражались бывалые вояки и тоже раз за разом переправляли чужаков за грань.

  То, что гибли и свои, в тот день Холмин как-то не охватывал разумением. Он ощущал себя попавшим в сказание, будто седая слава предков направляла тело. Будто бил не он, а весь гарнизон единым многоруким существом в общем порыве изничтожал врагов. Будто с каждым удачным движением руки северянина умирал не один враг, а по числу защитников - сотни и сотни.

  Затуманенный разум растворился в происходящем. Здесь сражался не Клевоц, нет, он на время превратился в былинного героя древности, неожиданно прервавшего посмертие. И северянин не хотел лишиться ощущениея мощи, что сама по себе и сила, и мудрость. Он желал, дабы бой продолжался вечно...

  Тут вдруг кто-то схватил Клевоца сзади за плечи и дернул, может и не очень сильно, зато неожиданно и в неподходящий момент, а оттого едва не опрокинув навзничь. Клевоц отступил на шаг, разворачиваясь, приноравливаясь ткнуть мечом в сторону неожиданной - ведь там должны были находиться свои - угрозы.