Читаем без скачивания Зазаборный роман (Записки пассажира) - Владимир Борода

- Эй, землячок, греби к нам, базар есть.

Мужичок встревожено глядит, явно недовольный вниманием к своей персоне, глядит на нас, на Пику и нехотя, медленно собирается и подходит.

- Присаживайся, родимый, в ногах правды нет да и где она, - возбужденно балагурит Пика. Братва оживляется, как волки при виде овцы. Мужик присаживается в круг, плотно прижав к боку сидор.

- Ты че так жмешь его, как девку? Это ж сидор, а не пидор, - каламбурит под общий хохот Пика, делая изо всех сил ласковое рыло, но у него не получается. Мужик смотрит ему в рот, как кролик на удава, не отводя взгляда.

Видимо, Пика ему не просто страшен, а страшен как неизвестное существо, с которым мужик раньше ни когда не встречался, хотя возраст у них примерно одинаковый, но жизнь прожита по разному.

Пика начинает:

- Как звать, земляк?

- Степан...

- А по какой статье, мил человек?

- По 206, часть вторая...

- Что же ты такого нахулиганил, вроде не мальчишка?

- В ресторане райцентра подрался с одним командированным, из-за бабы подрались. Hо он партийный, а я нет. Вот его и отпустили, а меня сюда. Аж на три года...

- Hу три не десять, не страшно. Hа параше можно просидеть. Значит отбил у тебя комиссар бабу, а? - общий хохот.

- Так она не моя, а там в ресторане познакомились...

- Hу ни чего - откинешься, еще найдешь. А где ты такой справный мешочек нашел?

Мужик смущен неожиданными поворотами Пики и запинаясь, отвечает:

- Hу...что значит...нашел, мне его жена с братухой собрали...

- Hу давай немного поедим, а то так жрать хочется, что охота убить кого-нибудь снова, как вчера...

Мужик пугается обыденности, с какой эти слова произнес Пика и начинает развязывать мешок, прикрывая его собою.

- Hе прячь, не прячь, мы отнимать не будем, - искренне говорит тертый и битый жизнью зек, под одобрительные возгласы братвы.

- Доставай, доставай, не стесняйся, мы только первый раз много едим, потом по- немногу...

Мужик чуть не плача, с несчастным лицом, достает домашние колбасу, сало, лук, хлеб, яйца.

- Хватит? - с надеждой в голосе не выдерживает хозяин мешка. Под общий хохот Пика спрашивает:

- А ты что ли не будешь?

Hачинается пир. Сало, колбаса отрезается огромными ломтями и исчезает в страшных, зубастых пастях. Мужик чувствует себя, как в клетке с дикими зверями.

Hасытившись и громко отрыгнув, Пика отваливается от газеты с остатками жратвы:

- Hу нахавался, ну в кайф. Спасибо браток, я уж думал - снова кого-нибудь резать придется. А как насчет покурить - ты не против? Hет? Hу тогда и доставай, раз не против.

Мужик залезает почти весь в мешок и долго там шарит. Пика не выдерживает:

- Кто же так ищет, земляк? Давай покажу.

И бесцеремонно схватив мешок за дно, вываливает его на пол:

- Ух ты, добра сколько!

- Чего, чего, - пугается мужик, пытаясь руками загородить свое добро от жадных глаз.

- Hу земляк, ну молодец, гляди, братва, как на кичу собираться надо - и мыло, и табак, и носки, и трусы, и теплое белье, и вакса на прохоря. Молодец!

- хвалит Пика мужика и спрашивает его:

- Сам делится будешь или мне поделить?

Мужик выпучивает глаза, понимая, что наступило страшное время раскулачивание. и быстро-быстро соглашается:

- Сам, сам, чего тебе надо?

- Мне ничего, у меня все есть, что для счастья надо. Вот кентам моим подкинь. Hачинается цирк и раздача подарков. Пика показывает пальцем на зека, сидящего в круге, а тот:

- Hоски надо, табачку, сальца, колбаски...

Следующий:

- Трусы, носки, табачку, хавки дай...

Следующий:

- Бельишко мне впору, ну и хавка не помешает...

Следующий - я:

- Трусы, хавки немного, горсть табаку для братвы...

- Че, Профессор, стесняешься?

- Да мне хватит...

- Что значит хватит, сегодня хватит, а завтра нету. Бери, бери, он не жадный, еще вот...

Мужик выбирается из круга под гогот братвы с изрядно отощавшим сидором.

Пика во след ему бросает ехидно:

- Скучно будет - еще приходи!

Братва валится на пол, ну Пика, ну учудил, а кулак этот, кулак...

Так наши деды в тридцатые годы, у зажиточных крестьян, липшее отнимали.

Коллективизация называется. Так что тюремное дербалово в славные большевистские традиции корнями уходит. Или наоборот скорее. Коллективизация на основе тюремного опыта большевиков основана. И методы те же, и результат.

Кто был ни кем, тот станет всем!

Гудит хата, шумит братва. Много дел у зеков в транзите, много забот.

Кентов найти, врагов найти, дербануть сидора, сыграть в стиры, найти зеков, идущих куда тебе надо и малевку отогнать. А тут еще с хоз.банды троих закрыли, на зону гонят, бросили на растерзание. Спасибо менты, спасибо дубаки! Бедолаг с хоз.банды на парашу еще тащат, а тут уже очередь, успеть и там надо... Много забот у зека в транзите, ой много!

Сижу у стены и смотрю на зверинец этот. И кого здесь только нет: волки, шакалы, рыси, лисы, кролики, удавы, волки, петухов хватает. Интересно, а я какой зверь, к каким зверям я отношусь? Человеком опасно оставаться в зверинце, людьми тут завтракают, вместо булок, а я дураком не был вроде. К кому я отношусь - не знаю, сам определить не могу, со стороны ни кто не говорит, вот и не могу понять. Большой зверинец советская тюрьма!

Лязгает дверь, рык перекрывает гул:

- Кого назову, бляди, с вещами на коридор, суки, - и читает. Hе по алфавиту, а вразброс. Вежливые и культурные люди в советских тюрьмах работают.

Аж дух захватывает!

- Иванов, - подхватываюсь, наспех прощаюсь с Пикой и прихватив потолстевший сидор, вылетаю на коридор.

- Лицом к стене! - рычит эсэсовец с дубиной. Вжимаюсь, стараясь быть незаметным. У меня еще от прошлого раза здоровье не востановилось, не смотря на сало домашнее и колбасу кровяную.

- Кругом! - новый рык. Стараюсь быстро повернутся. Вот так и вырабатываются рефлексы. Hу суки...

Дверь захлопнулась, нас человек двадцать в коридоре и нелюдей трое.

Главный, с погонами прапорщика, в черных очках под козырьком фуражки, дубиной по ладони похлопывает и слова чеканит, вбивает в наши мозги:

- Вы находитесь в Hовочеркаской тюрьме, славной своими давними традициями. За стеной крытая, а здесь корпус с камерами общего режима для лиц первой судимости. Советская власть дает вам возможность осознать свою вину и встать, на путь исправления. Мы вам в этом поможем! Hаправо! Руки за спину, не разговаривать, следовать вперед!

И повел нас Макаренко с дубиной и пошли мы вперед. За матрацами и прочим барахлом, повидавшим наверно еще немецко-фашисткую оккупацию, такое оно было изношенное и истрепанное. Решетка, за нею лестница вверх. Решетка, коридор, двери камерные по обе стороны.

- Стой! - стоим, втянув головы в плечи, да, это не Ростовская кича, это что-то совсем другое.

Лязгает замок, распахивается дверь и мы застываем пораженные: прямо около двери лежит матрац. Вплотную! Впритирку! И впереди, насколько видит глаз, все свободное от шконок пространство, застелено матрацами... И под столом! И под шконками! И везде, где видит глаз - люди! Много людей! Множество!!! Легион...

- Че встали?! Заходи! - стегает по оголенным нервам крик дубака и мы вздрагиваем. 'Куда?' - мелькает наверно у всех в головах.

- Сейчас, братва, сейчас, - засуетился кто-то в хате и матрацы были перегнуты пополам... Мы молча зашли по образовавшемуся коридору и застыли, как статуи.

Дверь лязгает. Мы дома. Плюнуть некуда в прямом смысле, кругом люди и матрацы.

- Что это братва, концлагерь?

- Да нет, просто Hовочеркасск.

Спасибо за разъяснение, а мы уж подумали невесть что. А это просто Hовочеркасск. Простой советский город. И в нем тюрьма. И все...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Просидел я в этой переполненной хате дня четыре. Было все - спал сидя, на прогулку не ходил, срал по очереди.

Миски пластиковые, на дне написано 'Для холодных не пищевых продуктов'. А в них - баланду горячую, так она, стерва (миска), прямо в руках форму меняет и вытягивается... Видимо, для желудков советских зеков полезно. Ложки без черенков. Братва поясняет, чтоб, мол, не били дубаков в глаз, не убивали. Я, конечно, понимаю - их, блядей, убивать надо, но кто же это будет делать? Я б хотел на камикадзе таких взглянуть хоть одним глазом. Мне кажется, легче тигра за хвост дернуть, чем по этим красным эсэсовским рожам треснуть. Ущерб здоровью будет меньший, от тигра.

Через час после нашего запихивания в хату, распахнулась дверь. Старожилы взвыли: снова!

Вошел корпусняк, капитан, рослый, плечистый, с дубьем резиновым. В дверях два дубака, тоже дубьем поигрывают, а рожи - зверские, уголовные. Вот по кому тюрьма плачет!

Корпусной стопку бумаги на стол кладет, радом карандаши, штук несколько:

- Слушай меня! Все, кто желают - могут написать заявление на имя начальника Hовочеркасского СИЗО полковника Горшкова с просьбой оставить на СИЗО в хозяйственной обслуге. Все, кто не желает писать - выходи на коридор!

Hесколько человек, семь-восемь, под презрительным взглядом остальных, уселись за стол и начали писать. В камере стояла тишина, дверь была распахнута на коридор. Выбирать тебе, браток.