Читаем без скачивания Рука Москвы - записки начальника советской разведки - Леонид Шебаршин

Если взять сотню самых примечательных фотографий нашего века, то среди них обязательно окажется и эта - Сталин, Черчилль и Рузвельт во время Тегеранской конференции 1943 года. Несколько широких ступеней ведут к парадному входу в посольство СССР. Перед дверьми просторная площадка, где и разместилась вся группа - три союзных лидера и их сопровождающие. Здание посольства принадлежит истории. Однако здание реконструировали, заменили старые высокие двери стеклянными прямоугольниками, изменили форму колонн, словом, произвели пластическую операцию благородного старого лица, оно стало моложе, но утратило свою неповторимость. Здание как будто заставили сделать заискивающий шажок в сторону модерновых стеклянных коробок, торчащих на тегеранских, московских - всемирных улицах.

И все равно фасад посольства выглядит весьма привлекательно. Редкими стали приемы в посольстве после исламской революции, но дипломатическая жизнь продолжается, и время от времени вспыхивают огни, и взмывает ввысь упругая водяная струя, и идут по дорожкам чинные, в праздничных нарядах гости.

В центральной части здания - старинный, с шестиметровой высоты потолком, с камином и огромным зеркалом над камином, белоснежный, строгий и в то же время очень уютный парадный зал. Ежегодно 7 ноября, за исключением тех лет, когда приемы отменялись в связи с чрезвычайными обстоятельствами, у входа в этот зал советский посол с супругой встречают гостей.

Нескончаемая вереница приглашенных направляется во второй зал, где разносят угощение, где слоится сизый дым от десятков и сотен выкуренных сигарет и стоит ровный громкий гул десятков и сотен голосов. В исламские времена перестали подавать на приемах спиртное, указывая потихоньку страждущим (не мусульманам) укромный уголок, где можно неприметно для сотрудников местного МИДа, поглядывающих за поведением хозяев и гостей, выпить рюмку-другую водки. В малом зале пониже потолки, но и он просторен и уютен. Картины, тяжелая мебель, ковры. В вестибюле служебного входа, в правом крыле здания, две мраморные доски. Медными буквами на фарси и на русском напоминали доски, что в 1943 году здесь, в этом здании, происходила историческая Тегеранская конференция. В 1980 году толпа разбила вдребезги одну из досок, но вторая - на фарси - оказалась не из мрамора, а из какого-то более дешевого и прочного материала. Она сохранила вмятины и рубцы от ударов налетчиков. Эта мемориальная доска - единственное напоминание о Тегеранской конференции в посольстве. Ни на стенах, ни в библиотеке, ни в архивах (поскольку архивы посольствам не положены) нет ни единого упоминания ни о былых событиях, ни об истории самого посольства, ни о послах, которые были до нас. Правильно ли это? Получается, что все ниоткуда появилось и никуда канет. Во главе всей материальной посольской цивилизации стоят завхоз и наименее способный к дипломатической работе советник. (Ловлю себя на том, что вместо описания людей, вещей и времени скатываюсь на сетования по поводу нравов. Не могу, однако, жаловаться на то, что они портятся. За тридцать лет наблюдений за дипломатическими нравами могу твердо сделать вывод - они абсолютно неизменны. В последние годы среди работников внешнего фронта стало меньше хронических алкоголиков, но это, равно как и увеличение числа кандидатов наук, признак изменившихся административных предпочтений.)

Новая служебная постройка посольства - шестиэтажная плоская коробка поставлена так, что представительское здание закрывает ее от глаз посетителя, вошедшего в центральные ворота. На уровне вторых этажей оба здания соединяются крытым узким переходом. По мере того как нарастали буйства исламской революции, а враждебность хомейнистов к нам приобретала все более заметный характер, в посольстве появилось все больше металлических дверей и решеток. Переход между зданиями перекрылся наглухо тремя массивными дверьми со смотровыми глазками. С лязгом плотно западает в пазы металлический брус, и дверь можно выбить только взрывом. Поставили металлические решетки на окна первого этажа, где жили шифровальщики посольства, и на окна второго этажа, куда легко можно добраться снизу.

Постепенно по обилию железа, предназначенного для стеснения свободы передвижения, посольство стало напоминать что-то среднее между зоопарком и тюрьмой. Предосторожности оказались нелишними. Пригодились и сирены, и гранаты со слезоточивым газом, и решетки, и телевизионные камеры. Об этом речь дальше.

Под близкие раскаты грома укрепляли мы свою крепость, с горечью и опасением наблюдали, как пинками отбрасывались казавшиеся незыблемыми нормы международной дипломатии: неприкосновенность территории, личности, почты и т. п.; уповали на то, что наше посольство иранцы тронуть побоятся, но не очень верили в их благоразумие. Те из нас, кто не утруждался попытками проникнуть в сложности жизни, ратовали за решительные военные меры. "Одна танковая дивизия должна войти со стороны Мешхеда, а другая - через Тавриз... Надо высадить воздушный десант в Тегеране... Вот когда-то Ляхов... Наш полк пройдет весь Иран за три дня..." и т. п. (Надо сказать, правда, что афганские уроки были еще впереди.)

Хотелось бы верить в прогресс цивилизации, в то, что наступит время, когда иностранный дипломат перестанет быть легкой добычей для экстремистов, авантюристов, когда ворота посольств будут вновь распахнуты и охранять их будет домашнего вида, невооруженный и добродушный страж. Совсем недавно так и было. Пока же продолжается соревнование сил наступления и обороны, снаряда и брони. Террористы вооружаются, посольства уходят в глухую защиту.

...Нападение на посольство не было неожиданным. Первая попытка налета была предпринята в новогоднее утро 1980 года. Я плохо помню этот день. Группа (кого? - бандитов? налетчиков? иранцев?) проникла к зданию посольства и небольшими силами полиции была выкинута за пределы парка. Существенных потерь от действий противника мы не понесли. Правда, поспешили уничтожить кое-какие бумаги и оборудование связи в посольстве, хотя можно было этого и не делать.

Следующий налет - 27 декабря 1980 года, в годовщину ввода в Афганистан наших войск (ограниченного контингента советских войск, пользуясь официальной терминологией того времени), причинил нам серьезные неприятности.

...Вой сирены выбивает человека из равновесия, это истошный голос надвигающейся беды. Сирена запомнилась с 1941 года. В начале войны она каждый день выла в Москве, и мы прятались в наспех отрытом во дворе бомбоубежище. В нашем районе падали только зажигалки, их быстро гасили, и самым страшным в воздушных тревогах был именно вой сирены, установленной на крыше школы. Четырехэтажное здание школы было самым высоким среди деревянных домишек Марьиной рощи.

Сирена в посольстве была установлена летом 1980 года. Полагали, что дежурный комендант в будке у основных ворот включит ее тогда, когда произойдет вторжение на нашу территорию.

Мы отслеживали движение толпы. Она двигалась к посольству со стороны площади Фирдоуси. Подкатили грузовики с полицией, грузовики со стражами. Стражи рассыпались по пустынной улице у посольских ворот. Толпа вышла к дальнему углу посольского парка, мимо английского посольства двинулась к нашим воротам. Здесь столкнулась с полицейским заслоном. В это время из переулков улицы Мирзы Кучек Хана вырвалась группа в полсотни человек и решительно направилась прямо к воротам. На наших глазах охрана расступилась. Группа моментально перемахнула через ажурные металлические ворота, и охрана вновь сомкнулась перед надвинувшейся толпой.

Именно в этот момент и взвыла заполошным, истерическим воем сирена. Наши дежурные отступили от комендатуры и укрылись за железными дверьми посольства. Налетчики ворвались в представительское здание, за ними проследовали на посольскую территорию силы поддержания порядка.

Состояние этих сил, если немного отвлечься от налета, точно соответствовало общему положению дел в Иране. Стражи ненавидели лютой ненавистью исламских комитетчиков и не доверяли полицейским, полицейские презирали и тех, и других, комитетчики доверительно предостерегали нас в отношении стражей. Такая охрана внушала не меньшие опасения, чем сами налетчики, но выбора у нас не было, а единственным оружием оставалась бдительность.

Толпа размеренно бушевала за воротами, стражи делали вид, что готовы грудью стать на защиту иностранных дипломатов, полицейские прикидывались, что гоняются за налетчиками, налетчики тем временем крушили наше историческое здание, а мы в бессильной ярости прятались за железными решетками и дверьми. Слушали, как били окна в представительском помещении. (Кстати, не было выбито ни одного стекла ни в здании консульства, в которое упиралась своим флангом наружная толпа, ни в служебном шестиэтажном здании. Налетчики не были ни фанатиками, ни хулиганами, они работали.)