Читаем без скачивания Год в Касабланке - Тахир Шах

Время от времени, когда я пробегал через гостиную, закрыв глаза ладонями, прораб останавливал меня, прикладывался губами к моим щекам и насильно пожимал мне правую руку.

Когда Камаль увидел, как этот старик приветствовал меня, он рявкнул ему что-то на арабском.

— Он всего лишь хочет показать свое дружелюбие, — сказал я снисходительно.

— Он всего лишь хочет получить от вас денег, — резко возразил Камаль. — На следующей неделе начинается священный месяц Рамадан. Старик надеется, что вы оцените его пресмыкательство и щедро его вознаградите.

Камаль поинтересовался, что представляет собой архитектор. Я ответил, что Мохаммед — добрый человек, любящий хорошие кубинские сигары.

— Не платите ему пока никаких денег, — предостерег меня помощник.

— Но я уже заплатил ему за все вперед, — растерянно пробормотал я. — Он так попросил.

— А этот Мохаммед дал вам какую-нибудь расписку?

— Нет, я перечислил деньги на его парижский счет.

Камаль закатил глаза.

— Марокканцу можно платить вперед только в одном случае — если вы хотите увидеть его затылок.

В прежние времена, еще до переезда в Касабланку, главной темой моих размышлений в утренней ванне было, как бы побыстрее отчалить от английского берега. Мне нравилось подолгу мокнуть в ванне и размышлять о жизни, регулируя кран с горячей водой большим пальцем ноги. Теперь, когда великий побег уже был совершен, мне требовалась ванна, в которой я мог бы вымачивать себя долго и упорно, размышляя при этом о будущем. Она должна была быть просторной, красивой и созданной в то время, когда люди ценили роскошь утренних омовений.

Когда я поинтересовался у Камаля, где можно купить антикварную ванну, он обещал сводить меня в лучший салон в городе. Я предположил, что салон этот находится в Маарифе.

Но Камаль сморщил нос и сказал:

— Маариф — это для шлюх.

Прежде чем отправиться в поход за ванной, я попросил Камаля взглянуть на наш неисправный корейский джип. Он стоял в гараже с того времени, как сломался двигатель. Камаль открыл капот и осмотрел механизм, после чего ознакомился с документами и проверил пробег. Затем он послал за механиком. И вскоре у нас в гараже появился хорошо сложенный мужчина с темными злыми глазами и неряшливой седой бородой. Он был одет в комбинезон настолько замасленный, что я затрудняюсь определить, какого он был изначально цвета.

— Марокканские автомеханики — это самые опасные бандиты на целом свете, — сказал Камаль. — Большинство из них убьет вас не задумываясь.

— И что, неужели у вас все механики такие?

Камаль закурил сигарету и кивнул, окутав себя облаком дыма.

— Все, — подтвердил он. — Все, за исключением одного.

Он указал горящим концом сигареты на человека со злыми глазами.

— Вот, Хуссейн — единственный из них, кому можно доверять.

— А как вы нашли его?

— Он проигрался в карты в пух и прах, и его семье пришлось бы голодать, не устрой мой отец его на работу. От Хуссейна можно не ожидать удара ножом в спину.

Пока злые глаза Хуссейна изучали двигатель, я спросил у Камаля, с какой стати марокканским автомеханикам коварно убивать своих клиентов.

— О, для этого особых причин не нужно, — сказал Камаль многозначительно. — Повод может быть какой угодно: один позавидует тому, что вы его богаче, другой затаит обиду против кого-нибудь из вашей семьи. Если такое случается, жди беды.

— Какой беды?

— Вы небось думаете, что Касабланка стала современной из-за всех этих разговоров на модные темы и шикарных автомобилей? Ничего подобного! За ярким фасадом скрывается первобытная Африка, племенные предрассудки! Никогда не забывайте об этом. Стоит только сделать один неверный шаг, и эти предрассудки тут как тут.

Я подумал, что предостережение Камаля не лишено смысла.

Тем временем механик закончил осмотр. Он скосил свои темные глаза на Камаля и сказал несколько слов по-арабски.

— Я так и думал, — вздохнул тот.

— Что такое?

— Двигатель на машине — не родной. Этому джипу три года, а хламу под капотом — лет десять, и к бабушке не ходи. Куда вы только смотрели? Последний владелец продал двигатель на сторону за приличные деньги, а вам всучил груду металлолома.

Он закурил сигарету и глубоко затянулся.

— Это классическая замена двигателя.

— Замена двигателя?

— Ну да. Это старый трюк.

Жизнь в Соединенных Штатах здорово изменила Камаля. И когда он вернулся в Марокко за несколько месяцев до второго конфликта в Персидском заливе, ему пришлось вновь возвращаться к старым привычкам. В Штатах он привык делать все быстро и эффективно: быстро двигаться, оперативно договариваться, заниматься несколькими вопросами одновременно, а здесь, в Марокко, жизнь шла по инерции, как это было уже тысячи лет. Даже мне стало ясно, что здесь для того, чтобы сдвинуть что-то с места, нужно долго упираться в это, как бык рогами, иначе ничего сделано не будет. И даже если вы в течение дня настойчиво занимались чем-то и проблем вроде бы не наблюдалось, все равно ни в коем случае не следовало терять бдительность.

— Стоит только ослабить внимание, — постоянно любил повторять Камаль, — и ты мигом всего лишишься.

Его прозорливость восхищала меня. Я долго не рассказывал помощнику о проблеме с пропавшими документами, а когда наконец обрисовал ситуацию, он, казалось, даже не удивился.

— Этот дом пустовал годами. Удивительно, что эти волки не разорвали его на части.

— Им помешали джинны, — саркастически пошутил я.

— Возможно, вы и правы. Я расспросил людей в бидонвиле о Дар Калифа. Все говорят о том, что он населен джиннами, сотнями джиннов. Вы себе и представить не можете, насколько местные жители напуганы. В противном случае этот дом давным-давно растащили бы.

Мои беседы с Хичамом-филателистом продолжались. Каждую неделю я заглядывал в его лачугу, переступая через трехногого пса, и приносил с собой несколько марок в обмен на беседу. Мы говорили о его детстве, о годах, проведенных Хичамом в странствиях, когда он продавал металлический лом с тележки, запряженной ослом. Мы говорили о прошлом Марокко, о его будущем и о своих юношеских мечтах.

Хичам был из тех собеседников, которым нравилось, чтобы в разговоре были смысл и логика: начало, середина и конец. Он не одобрял болтовню ради болтовни. У меня возникло подозрение, что он воспринимал наши беседы столь серьезно еще и потому, что они были частью странного делового договора между нами. Хичам добавлял веса своим словам, равняясь на ценность принесенных мною почтовых марок, этих маленьких кусочков цветной бумаги, клеившихся на верхний правый угол конверта.