Читаем без скачивания Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов - Мари-Франсуа Горон

На левой руке уцелел узенький браслет, а тоненькая золотая цепочка с бриллиантовым крестиком глубоко врезалась в зиявшую на шее рану.

Положение трупа, так же как и маленькое кровавое пятно на краю матраса доказывали, что удар был нанесен в ту минуту, когда она сходила с постели.

Над кроватью виднелось кровавое пятно, казавшееся черным на красной обивке. Жертва так сильно рванула за шнурок звонка для вызова прислуги, что наполовину оборвала его… По всей вероятности, Анетта Гремери, разбуженная этим звонком, поспешила к своей госпоже, но убийца встретил ее на пороге столовой.

Господин Крено приказал оставить трупы в том положении, как они были найдены, и запретил что-либо трогать в квартире. Затем, когда доктор Пиетри составил медицинский протокол, Крено послал в префектуру телеграмму, чтобы уведомить сыскную полицию.

Процедура составления протокола нарушалась только жалобным воем двух маленьких собачек, которые забились под диван, откуда их никакими силами нельзя было выманить.

— Дик! Лили! — позвала кухарка.

Заслышав знакомый голос, оба крошечных мопсика перестали выть и выглянули из своего убежища.

Тогда привратница первая сделала замечание.

Как могло случиться, что этих собачек, которые при каждом звонке поднимали лай, нынешней ночью вовсе не было слышно?

Это был день карнавала. Когда господин Тайлор и я садились в фиакр, чтобы отправиться на улицу Монтень, нам попадались навстречу экипажи с сидевшими в них масками.

Женщины, дрожавшие от холода в своих легких декольтированных костюмах, бросали нам увядшие цветы, — и я машинально сохранил в руках маленький букетик, поднимаясь по лестнице дома номер 17 на улице Монтень.

Немного сконфуженный своей рассеянностью, я с досадой бросил цветы в передней, и букетик упал как раз в лужу крови около дверей столовой.

Еще на лестнице, где мы несколько минут ожидали прибытия господина Бернара, прокурора республики, и господина Гильо, судебного следователя, Крено предупредил нас о страшном зрелище, которое предстанет перед нашими глазами. Мне уже приходилось констатировать несколько убийств, но никогда еще я не видел такой бойни.

Когда мы вошли, господин Бернар сделал замечание, что мы буквально ходим по крови, а вечером, раздеваясь, я заметил, что края моих брюк были испещрены мелкими красными пятнышками.

Господин Крено получил от прокурора республики маленький выговор за позднее уведомление судебных властей. Преступление было открыто в семь часов утра, а прокурор узнал о нем только в двенадцать. Тогда отчасти в передней, отчасти на площадке лестницы между комиссаром полиции и магистратами произошло объяснение. Скоро прибыл префект полиции господин Граньон, также только что узнавший о чудовищном преступлении.

Только тогда все объяснилось. Крено отнюдь не был виноват в этом опоздании. Тотчас по составлении протокола он приказал своему секретарю телеграфировать в префектуру, и тот немедленно исполнил это.

Оказалось, что телеграфист все перепутал. Не умея пользоваться аппаратом, он телеграфировал:

«Три женщины подверглись нападению (assaillies) на улице Монтень», вместо: «Три женщины убиты (assassinees)…», и, конечно, никто не обратил большого внимания на такой банальный случай. Видя, что из префектуры никто не является, господин Крено был вынужден послать туда одного из своих агентов.

В тот день я понял, насколько смешны рутинные порядки нашей полиции, если в таком большом городе, как Париж, начальник сыскной полиции не имеет телефона!

С тех пор прошло много лет, я оставил сыскное отделение, на мое место поступил господин Кошефер, но и он также не имеет телефона.

Злоумышленники могут сговариваться между собой по телефону, они могут получить быстро и просто уведомление о прибытии полиции, тогда как нужен целый ряд формальностей, прежде чем начальник сыскной полиции и судебные власти будут уведомлены о преступлении, совершенном в Париже.

Господин Гильо был очень энергичный и преданный своему делу судебный следователь. Для установления истины он не брезговал ничем и очень обстоятельно расспрашивал у доктора обо всех технических подробностях, которые могли ему пригодиться.

Все три несчастные жертвы были убиты одинаковым способом и, по всей вероятности, одной и той же рукой. Убийца действовал, что называется, «в приступе безудержной ярости». Он зарезал трех женщин точно баранов. Схватив их за волосы, он быстро запрокидывал им голову и перерезал горло.

Уже с первого осмотра стало очевидно, что мотивом преступления был грабеж. Мы нашли на полу разорванный портфель, в котором порывисто и нетерпеливо шарил убийца, оставивший на нем следы окровавленных пальцев. Маленькая копилка была разбита, связка ключей еще оставалась в денежном шкафу, который негодяю не удалось открыть, по всей вероятности, по незнанию замка. Около замочной скважины виднелись кровавые следы его пальцев.

Чтобы совершить убийство, злодей принял предосторожности и совершенно разделся. В салоне около ковра виднелся след босой мужской ноги. Отпечатки пальцев были вполне ясны.

Очевидно, убийца несколько часов буквально топтался в крови. Ежеминутно мы находили на паркете пятна еще не просохшей крови. Затем убийца отправился в уборную и там тщательно умылся. Вода в ведре была красная, и несколько запачканных полотенец свидетельствовали об его старательном омовении.

Один агент, кажется — Жом, которого мы привезли с собой, нашел под рукой госпожи де Монтиль окровавленную мужскую манжетку, в то же время доктор Пиетри принес нам другую, которую он вынул из-под головы Анны Гремери.

Со своей стороны, я заметил на полу длинную полосу стеариновых капель, составлявших как бы дорожку от стула к стулу, и, следуя по этому направлению, я дошел до окна. Машинально подняв штору, я увидел мужской желтый кожаный пояс, на внутренней стороне которого было довольно ясно написано китайскими чернилами: «Гастон Геслер».

Журналисты уже запрудили лестницу, огромная толпа народа теснилась у подъезда, жильцы и слуги соседних квартир пробрались в переднюю. Мы были вынуждены закрыть двери, чтобы остановить наплыв любопытных.

Господин Тайлор в полуоткрытой шифоньерке нашел письмо, положенное на довольно видном месте и написанное на простой почтовой бумаге. Это письмо было помечено 14 марта, и подле находился конверт со штемпелем городской почты того же числа. Господин Тайлор прочел нам это странное послание:

«Дорогая моя Гин!

Я только что приехал из Нанси. Если ты не отправишься в театр, я зайду к тебе завтра утром. Во всяком случае, если Поль не намерен тебя сопровождать, я буду у тебя в одиннадцать часов утра. Твой портрет почти уже готов, так как у меня было достаточно времени окончить ретушевку твоего платья.

Я заплатил пятьсот франков, которые ты мне одолжила. Это несносное животное — кредитор начинает меня раздражать. Еще раз благодарю за одолжение.

Густав сказал мне, что Мари при смерти, я навестил