Читаем без скачивания Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

На фоне совершенно ужасных анкетных и антропометрических данных второго экипажа первый, с близоруким гастритчиком Феофановым, стал казаться далеко не столь криминальным. Поэтому после многочисленных истерик и скандалов военные позволили всё-таки лететь инженеру Феофанову (а вместе с ним – военному лётчику Комарову и врачу Егорову).

Что, как говорится, и требовалось доказать.

Москва о тех интригах ни словечка не знала, жила и шумела своей жизнью.

Говорили о молоденькой балерине Большого, восхитительно лёгкой Кате Васильевой.

О поразительной школьнице-художнице, пятикласснице Наде Рушевой, чья выставка прошла в журнале «Юность».

О спектакле четверокурсников театрального, который поставил их педагог, артист-вахтанговец Юрий Любимов, и вроде бы ему с ними собираются дать целый театр!

Говорили о выпускнике текстильного института Славе Зайцеве, который, словно французские знаменитые модельеры, сам рисует новые женские силуэты и шьёт для дам остромодные костюмы, пальто и платья.

По радио часто звучали песни молодого композитора Александры Пахмутовой: например, «ЛЭП-пятьсот – не простая линия». В журналах печатались – была тогда такая мода – слова и ноты официально одобренных песен: «В самом центре Москвы не уснул человек». Но в шестидесятые впервые началось разделение: то, что пелось с эстрады или по телевизору, переставало петься и слушаться за семейным столом. В магнитофонах всё больше и чаще звучали не допущенные на радийные и телевизионные подмостки Окуджава, Визбор, Городницкий, Галич, Высоцкий.

Москвичи, как и все советские люди, пели, влюблялись, воспитывали детей и строили карьеру. Однако о том, что творилось в высших эшелонах власти – равно как о делах космических, – никто из них ничего не ведал и не подозревал.

А в сентябре шестьдесят четвёртого два этих потока, партийно-правительственный и космический, слились в один.

На полигон в Тюратам (космодром Байконур) прибыл в первый и, как впоследствии оказалось, в последний раз первый секретарь ЦК и председатель Совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущёв.

Одновременно там готовили запуск нового, трёхместного корабля, и поэтому на космодроме пребывал Владик Иноземцев.

Разумеется, близко к персеку и предсовмина его не допустили, но издалека он Хрущёва и окружавшую его челядь наблюдал.

Никита Сергеевич, толстый, круглый, весёлый колобок, пребывал в прекрасном настроении. Ни о чём не ведал и не подозревал. Тем более что космические дела, которые ему демонстрировали на полигоне, шли блестяще. Ему показали запуск с королёвской площадки, затем – как летает новая боевая ракета Янгеля, потом изделие Челомея. Разумеется, вокруг Хрущёва крутились творцы всех этих ракетных достижений, секретные академики. Но, несмотря на успехи Янгеля и Челомея, руководитель подлипкинского КБ Королёв всё равно играл в ракетных делах первую скрипку.

В МИКе[14] Сергей Павлович продемонстрировал Никите Сергеевичу новый, из «Востока» переделанный, трёхместный корабль «Восток». Открыл в корабле люк, а там – три ложемента и, ба, на одном – накрыт стол: бутылочка коньячку, стопочки, закусочка. Рядом стоял, переминаясь с ноги на ногу, будущий экипаж, в спортивных костюмчиках: военный лётчик Комаров, врач Егоров, инженер Феофанов. Королёв понимал, что после представления самому Хрущёву никто не посмеет выкинуть последнего из команды.

Здесь же, на Байконуре, произошёл случай, который затем будет неоднократно растиражирован во множестве воспоминаний о Хрущёве и будущем перевороте. Порыв свирепого степного ветра в какой-то момент сорвал с головы семидесятилетнего руководителя партии и правительства лёгкую летнюю шляпу. И тогда за ней бросился – не охранник, не помощник и даже не кто-нибудь из многочисленных военных. Нет, за шляпой Никиты Сергеевича кинулся – лично, подобострастно, чуть не на полусогнутых – второй человек в партии, пятидесятидевятилетний бровастый и крепкий Леонид Ильич Брежнев! Нагнал беглянку, поймал, обтрусил от пыли и верноподданически протянул хозяину. Кто бы мог такого человека подозревать в заговоре!

Вот и Никита Сергеевич не смог. И не подозревал, что ему на высшем посту остаётся пробыть всего лишь считаные дни.

Все годы его полноценной власти, начиная с пятьдесят седьмого (когда он разгромил «антипартийную группу»), были неразрывно связаны с ракетами и космосом. Уход тоже оказался к ним подвёрстанным. А именно: заговорщики ждали как сигнала для выступления запуска на орбиту экипажа, чтобы затем, на встрече космических героев в Москве, продемонстрировать в прямом эфире стране и миру самих себя.

Ведь знал он, знал, что против него готовится заговор! Родной сын ему убедительно, с фактами, рассказывал. Почему же никаких превентивных мер не принял? Ничего не сделал, чтобы передушить (фигурально выражаясь) заговорщиков?

Несколько имеется по этому поводу соображений и догадок. Считается, что не поверил.

Как?! Ведь людей, которые против него выступят, он своей рукой поднимал из грязи в князи! Продвигал, пестовал! Соратников по Украине – того же Брежнева, Подгорного, Полянского. Молодую поросль – «комсомольцев»: Шелепина, Семичастного. А они, видишь, какой чёрной неблагодарностью отплатили. Ладно бы один или двое. Но трудно было даже вообразить себе, что предадут – все!

Полагаем, что дело заключалось в том, что система власти в России устроена таким образом, что находящийся на её вершине – неважно, как его именуют, государем императором, первым (или генеральным) секретарём или президентом, – неизбежно оказывается в своего рода вакууме. Как космонавт в безвоздушном пространстве. Все вокруг дуют ему в уши, как мудро и правильно всё, что он ни творит – и он очень быстро отрывается от реальности и начинает считать, что он великий, особенный, незаменимый. И тут должен включиться защитный механизм. Если человек нацелен лишь на сохранение, любой ценой, собственной власти (как Сталин), этот датчик срабатывает. И подобного рода люди правят, к несчастью для подданных, долгие годы, беспощадно искореняя на корню возможные и вымышленные заговоры и крамолы. Если же у товарища основное целеуказание иное – счастье народное, как он его понимает (как это было с Хрущёвым и Горбачёвым), то инстинкт сохранения власти у такого правителя развит слабее. Подобного рода люди отнюдь не цепляются за кресло любой ценой.

Вот и Хрущёв: с Байконура преспокойно перелетел на дачу в Пицунду, отдыхал и, несмотря на сигналы, никаких мер по защите собственного трона не принял. И когда в день, как полетели на «Восходе» трое космонавтов, ему позвонил из Москвы отчаянно трусивший Брежнев и предложил прибыть в столицу на пленум ЦК, он только и сказал Микояну: «Похоже, это то, о чём Сергей (сын) предупреждал». И покорно полетел в Белокаменную навстречу собственной судьбе.

А там, на пленуме ЦК, всё было расписано. И против него выступили – все. Брежнев, Шелепин, Мазуров, Гришин, Рашидов, Полянский. Все, кого он поднимал, продвигал, пестовал. Кто ещё вчера лебезил перед ним и раболепствовал. И это было так больно и обидно, что прямо на заседании «дорогой Никита Сергеевич» расплакался.

Но после всё-таки сумел взять себя в руки, сказал: «Вот, собрались, говном мажете. Попробовали бы вы так со Сталиным разобраться. Значит, что-то удалось нам переменить в партии и стране, что вы меня сейчас подобным, «демократическим» путём смещаете. Проголосовали – и готово».

О перипетиях пленума советский народ, разумеется, ничего не узнал. В «Правде» вышла лишь сухая заметка об освобождении Хрущёва со всех постов в связи с преклонным возрастом и состоянием здоровья.

Нет, он не завидовал своему непосредственному начальнику Феофанову, что тот, зажатый в тесной скорлупке «Восхода», рядом с двумя коллегами, носится над планетой. Но волновался за него (и двоих других) отчаянно. Подумать только, до этого на околоземной орбите побывали только шестеро советских людей! И вот теперь – сразу трое, одновременно, в одном корабле. Да если с ними что случится, наша космическая программа будет отброшена далеко назад!

Слава богу, миновали первые секунды пуска, когда авария ракеты означала неминуемую гибель всех троих. Слава богу, на орбите не произошло случайной разгерметизации или попадания метеорита. Но вот наступал следующий пиковый момент – посадка. Тогда, в шестьдесят четвёртом, никакого центра управления полётом не существовало, и все переговоры с экипажем и наземными службами велись из комнаты при МИКе на Байконуре. Владик присутствовал там – не на главных ролях, скорее, на подхвате.

И вот посадка. Проходит доклад: включились тормозные двигатели – в заданной точке. Связь с экипажем обрывается. Корабль летит вниз в облаке раскалённой плазмы. Все антенны сгорают.