Читаем без скачивания Новые идеи в философии. Сборник номер 13 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первоначальную общепризнаваемую точку зрения на отношение познания к познаваемому Гартман именует точкою зрения наивного реализма, главные положения которого он формулирует так (стр. 14): 1) То, что воспринимается, суть самые вещи, следовательно, не просто их действия и еще менеe простые порождения воображения. 2) То, что воспринимается в вещах, действительно таково в вещах, каким оно в них воспринимается. 3) То, что взаимодействует, суть самые вещи, и эта причинность вещей сама есть предмет восприятия. 4) Вещи таковы, какими они воспринимаются, даже тогда, когда они не воспринимаются, хотя в этот промежуток времени действием достаточной причины в них может происходить изменение; восприятие показывает нам, следовательно, вещи такими, каковы они суть и независимо от восприятия или в себе, т. е. воспринимаемые вещи суть вещи в себе. 5) Так как всеми воспринимающими воспринимаются вещи в себе, то объекты восприятия для всех одни и те же; этот один и единый мир вещей в себе, как общий объект восприятия, образует поэтому также связующее звено, причинное посредство и вспомогательное средство понимания для мыслей и стремлений различных сознающих субъектов».
По поводу этого изложения начал «наивного реализма» следует заметить, что ошибка Гартмана состоит, прежде всего, в признании наивного реализма за некоторое гносеологическое учение. Наивный реализм есть то, что предшествует всякой продуманной, последовательно развитой гносеологии; это – существующий до науки и философии голос обычного здравого смысла. Поэтому его нельзя, как делает Гартман, формулировать в точных положениях, нельзя уже потому, что входящие в эти положения термины, както: «вещь», «действие», «причинность» и т. п., на этом уровне развития сознания лишены точности и определенности. Так, первое положение наивного реализма гласит по Гартману, что воспринимаются самые вещи, а не их действия. Правильнее было бы сказать, что наивный реализм не различает точно вещи от ее действия на способность восприятия, и потому при желании можно приписывать ему и то, и другое убеждение. Некто видит камень – и, конечно, убежден, что видимое им есть вещь, именуемая камнем; но он также убежден, что видит эту вещь, следовательно, что она как-то, неизвестным для него способом действует на его зрение. Он трогает камень и находит его горячим, – несомненно, что он мыслит о камне, как о горячей вещи, но несомненно также, что у него есть мысль о том, что теплота камня действует на него во время прикосновения. Таким образом у него нет догмата: я воспринимаю вещь, а не ее действие, но мысли о вещи и действии ее существуют в его сознании в смешении, которого он не старается и распутать. Далее, что касается второй половины проводимого Гартманом первого положения наивного реализма, именно, что воспринимаемое не есть простое порождение воображения, то и она выражена с излишнею догматическою исключительностью. Наивный реализм, несомненно, знает, что многое, воспринимаемой им, только кажется ему реальным. Несомненно, что уже на этой ступени развития сознания у него есть критерий реальности воспринимаемого – вещественное сопротивление предмета. Для того, чтобы убедиться, что перед ним не призрак, человек трогает видимый предмет рукою. Он убеждается в том, что видимое им в зеркале или в воде изображение не реально, реальна же лишь отражающая это изображение среда, на том основании, что, пытаясь коснуться этого изображения или провести рукою по его очертанию, он осязает лишь поверхность зеркала или сопротивление воды. Слыша звук, обоняя запах, испытывая вкусовое ощущение, человек ищет их вещественных носителей и, не найдя таковых, остается в недоумении и приписывает их своему воображению. Всякая реализация воспринимаемого совершается через посредство испытываемого или предполагаемого вещественного сопротивления. Если солнце, луна, звезды еще до всякой науки считаются не призраками, а действительными вещами, то единственно потому, что в них предполагается сопротивление при прикосновении. С другой стороны, понимание неба как тверди, или радуги как покрова Изиды обусловливалось стремлением к той же (в данных случаях ошибочной) реализации.
Итак, с одной стороны, неосновательно приписывать наивному реализму догматическое убеждение, будто воспринимаемое есть непременно вещь, а не действие ее или порождение воображения, а с другой стороны, необходимо признать, что уже на этой ступени развития сознания из состава всего воспринимаемого выделяется, как признак реальности, вещественное сопротивление, которое и образует основу для понятия вещи. Следовательно, первоначального безразличия в реализации воспринимаемого, как то утверждает Гартман, вовсе не существует. Наивный реализм оказывается, с одной стороны, менее догматичным, а с другой, более проникнутым мыслью – чем предполагает Гартман. Наивный реализм не есть выработанное учение о познании, но он, во всяком случае, проникнут суждением о нем, а не представляет собою непосредственного подчинения свидетельству чувственности. Правильнее сказать, что самому акту чувственного восприятия уже изначала, следовательно, и на ступени наивного реализма, присущ элемент суждения, элемент мысленного различения реального и нереального, или, по крайней мере, такого, реальность чего сомнительна. Это обстоятельство весьма важно для критической оценки дальнейших рассуждений Гартмана, так как все они проникнуты тем заблуждением, будто ступень наивного реализма есть ступень непосредственного доверия восприятию.
Процесс суждения, приводящий наивного реалиста к различению в воспринимаемом им достоверной и недостоверной реальности, не заканчивается на выделении вещественного сопротивления как признака реальности. Уже на ступени наивного реализма совершается дальнейшее развитие этого понятия, которое (развитие) Гартман странным образом совершенно игнорирует. Реальным человек начинает затем считать не только то, что сопротивляется, но и то, что преодолевает сопротивление. Таким образом, в состав убеждений наивного реализма входит также убеждение в реальности других сознающих существ, убеждение, являющееся, несомненно, результатом мысли, а не непосредственного восприятия. Это убеждение возникает через посредство убеждения в реальности внешнего мира, так как многие явления последнего могут быть всего правдоподобнее истолкованы через предположение бытия подобных мне сознательно действующих существ, проявляющих во внешних движениях свои чувства и хотения. А так как реальность внешнего мира сводится к его вещественности, то, следовательно, лишь чрез посредство этой вещественности человек уже на начальной ступени развития сознания мысленно населяет мир подобными ему сознательными существами. Чрез посредство убеждения в реальности вещества человек приходит, следовательно, к убеждению в реальности души.
Мысль о душе есть первоначально мысль о призраке, при известных условиях видимом, но не осязаемом, которого нельзя ощупать, сквозь который без сопротивления проходят вещественные предметы, который сам без сопротивления проходит сквозь них, и который, однако, обладает способностью действия на вещество, т. е. преодолевает его сопротивление. Эту психическую реальность человек постигает через ее действие на него посредством явлений внешнего мира, и потому странно читать у Гартмана, что для наивного реализма воспринимаемое есть вещь, а не ее действие. Уже на начальной ступени развития сознания человек побуждается предполагать вещь там, где восприятие обнаруживает ему разрушающее или сохраняющее и способствующее действие на вещественные предметы. Наилучшим примером в этом случае служит проявляющаяся на ступени наивного реализма реализация пламени.
Таким образом, наивный реализм вовсе не сводится к непосредственной и безразличной реализации воспринимаемого. В области последнего он различает самую вещь, ее действие и грезы собственного воображения. Во внешнем мире основою убеждения в реальности служит отличаемое им от прочих воспринимаемых свойств свойство вещественного сопротивления. Через посредство вещественной реальности он приходит к убеждению в реальности психической. Он оказывается даже в состоянии образовать на основании наблюдаемой им силы действия понятие некоторой неведомой по ее собственным атрибутам реальности, за каковую считает, например, пламя.
Второе и четвертое положение наивного реализма состоят, по Гартману, в том, что воспринимаемое нами в вещах действительно таково в вещах, каким оно в них воспринимается, и что вещи таковы, какими они воспринимаются, даже тогда, когда они не воспринимаются. Эти положения требуют, по меньшей мере, некоторых пояснений и дополнений. Что значит «воспринимаемое в вещах?» Очевидно, что это выражение не означает всего того, что испытывается воспринимающим во время восприятия вещи, так как в эту совокупность входят и чувства, например, боль при ударе о твердое тело или при обжоге, приятное или неприятное чувство некоторого вкуса или запаха и т. п. Эти чувства, конечно, не признаются наивным реалистом такими же в вещах, какими они воспринимаются. Таким образом, акт восприятия, поскольку он констатирует свойства вещей, и на ступени наивного реализма сопровождается мыслью, разделяющей вещь от того существа, которое воспринимает, т. е. тут мы опять-таки находим подтверждение сказанного выше, что и наивный реалист не погружается непосредственно в содержание восприятия, а подвергает последнее рассудочной обработке. Последствием этой обработки является понимание воспринимаемых свойств как состояний вещей, в отличие от чувств как моих собственных состояний. Засим, несомненно, что неискушенный наукою и философиею человек, говоря вообще, приписывает воспринимаемые им свойства самим вещам, т. е. полагает, что колокол гудит, солнце светит и греет и тогда, когда он их не воспринимает. Но так как наивный реализм не есть выработанное и последовательно развитое философское учение, то и в определении свойств вещей по восприятиям он представляет колебания и изъятия. Чем воспринимаемое им теснее переплетено с чувствами, тем менее оказывается основания приписывать его вещи, как ее свойство. Например, вкусовые ощущении и наивный реализм не переносит на самые вещи. Для него невоспринимаемый сахар остается белым, но не остается сладким.