Читаем без скачивания Книга миниатюр - Дмитрий Чугунов

Зимой на полях аграрного университета накатывают лыжню, которая то бежит по краю этих необозримых белых пространств, то ныряет в овражки и перелески ботанического сада, раскинувшегося рядом. Там всё и случилось. Я миновал небольшое редколесье, выехал на открытое место, и прямо передо мной в воздух поднялась странная стая чёрных птиц. Никогда не страдал мистичностью мировосприятия, а тут вдруг подумалось: такая вот туча бесов нас и окружает! Странно, зловеще всё выглядело. Я один на лыжне, ровный зимний свет, белёсое небо – и эти хрипло кричавшие чёрные птицы. Бесы гордыни, бесы самомнения, хитроумия, превосходства над другими, бесы жадности… Взлетели с лыжни, покружились и сели на деревья. Еду мимо, а они внимательно смотрят сверху. И тишина…

Такая история, её он и вспомнил. Ну и хорошо. Всё равно ведь я её сам не использовал нигде. А он написал.

Кстати, это была его последняя заметка о ставках.

Хлебушек

Лето, июнь, обеденное время, мы с бабушкой вдвоём за столом. Неторопливо едим, иногда переговариваемся о чём-нибудь. В плетёной корзинке лежит хлеб. Я смотрю на него и говорю:

– Вот ты представляешь: были времена, когда эти кусочки ценились на вес золота, а сейчас мы и не думаем о них, лежат – и хорошо.

Бабушка хорошо помнит эти «времена». Она родилась ещё до революции, о многом может порассказать. Она и рассказывает. Я жалею, что в таких случаях у меня никогда не оказывается диктофона под рукой. Ведь как без него передать все оттенки её историй?

Первый голод она пережила в двадцать первом. Одно из ярких детских воспоминаний: мама перемалывает жёлуди в муку.

– Вот из них и пекли хлеб. Добавляли отруби ещё и пекли. Хлеб получался тяжёлый такой, чёрный. Ну, какой был… А однажды к нам приехал мамин брат. Он с женой в деревне жил, недалеко от Борисоглебска. Там, конечно, посытнее жилось. И на прощанье мама ему целый каравай дала, она в этот день его выпекала. У нас их два лежало, один мы уже начали есть, а второй она ему в чистую тряпочку завернула и дала. Он взял, вышел из дому, за угол завернул и оглядывается – не смотрит ли кто. Мама хозяйством занялась, а я во дворе оказалась, он меня не заметил. Так вот мамин брат тряпочку развернул и хлеб этот… лошади своей скормил. Мне потом так горько стало: голодно ведь жили, не приведи господь! И ведь знал же, что у мамы трое маленьких на руках, не брал бы хлеб, а он его – лошади…

– Ты ей потом сказала?

– Нет, даже не знаю почему. Сама поплакала в уголочке, а ей ничего не говорила.

Ещё бабушка часто вспоминает войну. Хлеб только на золото меняли. У неё все украшения ушли барыгам, единственное, что осталось, – это фамильное кольцо от мамы. А все серёжки, перстеньки – разлетелись на рынках.

– А карточки? – спрашиваю я.

– Да с карточками тоже беда могла приключиться. Послала за хлебом твою маму с дядей, они маленькие были, но уже ходили в магазин самостоятельно. А продавщица им хлеб отвесила, а карточки не отдала. Они пришли домой, я спрашиваю, где карточки, а они плачут. Я в магазин. А продавщица отпирается: всё она отдавала, это, мол, они их потеряли по дороге. Ну что тут сделаешь? Две недели без карточек и без хлеба. На рынке он дорогой, а денег не было. Ох, и голодно было…

Я вспоминаю, как сам захватил эпоху перестройки и карточек. Хлеб всё-таки можно было купить. По карточкам – сахар, сигареты, водка, крупы, но хлеб был доступен…

– И ещё не забуду, как я прихожу домой, – продолжает бабушка, – а малыши еды ждут. Вот я им хлеба кусочки отрезаю, остаток убираю, и садимся суп кушать. Они смотрят, что у меня хлеба нет, и с двух сторон мне свои кусочки – на, мама! Приходилось обманывать, говорить, что свой кусочек я уже съела. А что там эти кусочки – съешь и не заметишь…

Так, за разговором, мы доедаем борщ. Смотрю на плетёную хлебницу перед собой. Я даже не откидывал с неё оберегающую от мух салфетку. Я редко ем хлеб, но у бабушки с давних-давних лет такой ритуал: хотя бы один кусочек хлеба должен лежать на столе…

Человек, у которого ничего не было

Забежав погреться в «Макдональдс», мы сели у самого окна и принялись смотреть на идущий снег. Город засыпало уже второй день, везде выросли пушистые сугробы, пешеходы вязли в белой целине, с трудом расходясь друг с другом на узких тропинках. До Нового года было ещё далеко, но в душе уже поселилось весёлое и радостное ожидание его. Мы были красивы и молоды, мы сидели у окна в круглой башне этого кафе, смеялись и смотрели на по-зимнему чудесные, залитые огнями улицы города.

Ели мороженое, запечённые кусочки куриного филе. Как всегда, неосторожно обжигались горячим кофе. Говорили о пустяках. Рассматривали тех, кто сидел за соседними столиками, таких же молодых и счастливых. Парочки, державшиеся за руки, много школьников, мамашки, приведшие своих чад на день рожденья…

В один момент я отвлёкся от общего разговора и случайно посмотрел на входную дверь. В неё бочком протискивался помятый, неопрятно одетый мужичок с большой жестяной кружкой в руках. Я знал этого бездомного побирушку, по обыкновению, он сидел на центральной улице напротив универмага и тихо попрошайничал.

– Ух ты, тоже ведь зашёл прикупить себе чего-нибудь! – сказал мой друг о мужичке и, мгновенно забыв о нём, снова повернулся к остальным.

Какую же сумму он насобирал, задумался я. Дороговато здесь просто так наггетсами питаться, когда у самого ничего нет. Да и на кофе цена кусается.

Мужичок тем временем подобрался к кассам. Девушка, оказавшаяся перед ним, уже открыла рот, чтобы привычно пропеть свою заученную речёвку, но отчего-то поперхнулась на полуслове. Я заметил её удивлённый взгляд, которым она смотрела на странного посетителя. А потом сквозь музыку и шум голосов различил негромкий стук монет, падающих в копилку пожертвований на благотворительность.

Человек, у которого ничего не было, умудрялся что-то отдавать другим…

Главное – поставить перед собой цель

А потом пришла болезнь.

Первый месяц он ходил, словно оглушённый. Ужасно раздражался, когда о нём начинали заботиться, угадывать его желания, когда в разговорах с ним непроизвольно меняли интонацию – всё это словно бы клеймо на нём ставило. «Болен неизлечимо». Родственники прокручивали мысленно месяцы назад: а если бы годом раньше прошёл обследование, когда забеспокоило? Если бы они настояли? А при нём умолкали и начинали разговаривать о чём-нибудь весёлом, от чего он тоже раздражался.

Потом привык. Нашёл себе чудодейственную методику питания. Наотрез отказывался от врачей, сходив к ним по инерции ещё несколько раз.

Пытался продолжать своё строительство. Сын был далеко, дочь – в этом же городе, но так же далеко, как и сын. Жена… Бизнес…

На его похоронах было много народа. Он уже лет десять, как не работал на заводе, однако даже оттуда приехало на автобусе человек сорок. В комнате, где он лежал в гробу, теснились траурные венки. Последние три года Сергей Иваныч строил себе дом, давнюю мечту детства, просторный, высокий, комнаты в этом доме были огромными, но венки всё равно занимали всё пространство вдоль стен там, где он лежал теперь.

Перед тем, как ехать на кладбище, покойника отпевали. Отец Олег читал молитвы звучно и чётко, кадило в его правой руке мерно покачивалось. Кончив отпевание, он повернулся к присутствовавшим и, складывая вместе епитрахиль и поручи, произнёс небольшую импровизированную проповедь. Рассказал, что делать с иконкой и освящённой землицей, разрешил пришедшим небольшое послабление в поминальной трапезе (шёл Филиппов пост), хотя и попенял на возможное наличие спиртного на столах. Не водкой поминают человека, сказал, лучше за душу его молиться и на службе побывать. С намёком вспомнил людей, которые так старательно делят наследство умерших, что потом делаются врагами на всю жизнь, братья ссорятся с братьями, сёстры с сёстрами… Бесы искушают, сказал.

Отец Олег исповедовал покойника перед смертью. Вероятно, что-то вспомнив из исповеди, он перед самым уходом бросил последний взгляд на умершего. Не унывайте, сказал потом вдове, это по маловерию нашему мы пугаемся неизвестного, а христианин радуется тому, что к Богу идёт. Покойник-то, видите, как лежит? Лицо спокойное. Он ведь много лиц на отпеваниях видел. Не у всех такое спокойное лицо бывает, сказал.

Сергей Иванович действительно выглядел, как светлая восковая кукла. Черты лица его не расплылись, не деформировались, не приобрели бурого или землистого оттенка. Он лежал действительно просто и спокойно.

Да и вообще простым человеком был. Болел душой за друзей и родных. Переживал за рождавшихся, возраставших, выходивших замуж и женившихся. Бывая в церкви, всегда приносил просфорки другим в угощение. Значит, и молебен за других заказывал. Не держал зла на обидевших его, а ведь обижали его иной раз крепко. И деловые партнёры обманывали на крупные суммы, и дети подкидывали нежданных проблем. Да и с родного завода, на котором он начинал после армии простым рабочим и где быстро взлетел до начальника цеха, вынудила его уйти банальная человеческая зависть. Однако же вот, приехали и с завода…