Читаем без скачивания Максимы и мысли узника Святой Елены - Наполеон Бонапарт

В течение восьми месяцев (до 20 июля 1817 г.) Лас Каз находился на мысе Доброй Надежды под надзором англичан и затем тяжелобольным он был доставлен на английском судне, где с ним обращались как с пленником, в Лондон. Более трех месяцев длилось это путешествие. Наконец 15 ноября 1817 г. Лас Каз прибыл к берегам Темзы, но, когда он сошел на берег, полиция конфисковала все бумаги, даже не дав ему возможности составить их опись (Las Cases. Memoires… P. 50. Историки не обратили внимания на то обстоятельство, что в "Мемориале Святой Елены" не сообщается, когда Лас Каз получил обратно свои бумаги с о. Св. Елены. Следует предположить, что бумаги были возвращены Лас Казу на мысе Доброй Надежды, поскольку по пути в Англию корабль с Лас Казом на борту на о. Св. Елены не заходил).

Беспокоясь о судьбе своих бумаг, Лас Каз дважды писал государственному секретарю Великобритании по делам колоний лорду Батусту; оба письма Лас Каза остались без ответа. В надежде, что ему будет наконец позволено составить опись своих бумаг, Лас Каз написал министру внутренних дел лорду Сидмуту, в чьем ведении и подчинении находилась полиция (Las Cases. Memorial… P. 642–644), но и это письмо осталось без ответа.

Из Англии Лас Каз был выслан на континент, в Остенде. Во Францию ему путь был закрыт, и, изгоняемый отовсюду, Лас Каз наконец смог найти себе убежище во Франкфурте (декабрь 1817 г.), где ему разрешили поселиться имперские власти после обращения Лас Каза к австрийскому императору. 1817–1821 гг. он провел сначала во Франкфурте, затем в других городах Германии и Бельгии. В эти годы, оставаясь доверенным лицом Наполеона, Лас Каз был занят пересылкой на остров Св. Елены денег, а также книг, необходимых Наполеону для работы над воспоминаниями. В эти годы Лас Каз неоднократно писал в европейские столицы, в том числе Александру I, и крупнейшим дипломатам, заседавшим на Ахенском и Лайбахском конгрессах, обращая их внимание на то положение, в котором сказался Наполеон на Св. Елене под чрезмерной опекой британских властей (Ibid. P. 648–650, 663, 665–666, 685). Лас Каз обращался с письмами и к Марии-Луизе, сохранившей за собой титул императрицы, пытаясь получить от нее поддержку и добиться смягчения положения ее мужа.

Все эти годы Лас Каз не забывал о своих бумагах и пытался получить их обратно. Однако его письма, в том числе и большое письмо к лорду Батусту и обращение к британскому парламенту (Ibid. P. 650–661), остались без ответа.

Кончина Наполеона вновь открыла Лас Казу дорогу во Францию. Вскоре благодаря посредничеству одного из. британских пэров, ему удалось получить назад свои бумаги и среди них рукопись, над которой он трудился на протяжении восемнадцати месяцев пребывания на острове Св. Елены. В 1823 г. Лас Каз начинает публиковать свой "Мемориал Святой Елены".

Что же касается рукописи, названной в английском ее издании "Максимы Наполеона", то с большой долей уверенности можно судить о том, что перед нами обладающий известной степенью достоверности источник, хотя и дошедший до нас в переводе, на другой язык. Оставшаяся без пояснений фраза в предисловии издателя ("Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись — действительно принадлежала перу этого верного слуги") позволяет сделать вывод о том, что у самого издателя были сомнения в авторстве этого сочинения, но затем, по прошествии некоторого времени, были получены дополнительные сведения насчет подлинности рукописи и всякие сомнения относительно принадлежности ее перу Лас Каза отпали.

"Максимы и мысли" представляют собой сборник, содержащий 469 высказываний, касающихся политической истории и современности, литературы, философии и т. д. Высказывания не систематизированы, и определенная последовательность в их череде обнаруживается крайне редко, лишь иногда заметна связь между двумя рядом стоящими максимами, не более, — так, например, между высказываниями ХС a XCI, между максимами CLV1 и CLVII; Но это скорее исключение, нежели правило. Какой-либо хронологической последовательности в изложении событий, которые упоминает в своих высказываниях "узник Св. Елены", мы также не найдем, перед нами свободное течение мысли, не стесненное заранее обусловленной формой повествования и системой изложения. Вероятно, эти высказывания записывались дань за днем по мере того, как появлялись, и в этом смысле близость между "Максимами и мыслями" и "Мемориалом Святой Елены" кажется более чем правдоподобной, ибо, как известно, и в "Мемориале" высказывания Наполеона, который, естественно, был всегда свободен в выборе предмета беседы, записывались Лас Казом по мере появления этих за завтраком, на прогулке, во время отдыха и т. д. Ограничившись этими самыми общими наблюдениями, обратимся к содержанию книги и приведем некоторые из наполеоновских высказывании, сравнив их с теми, что помещены в "Мемориале Святой Елены".

"Фридрих (Фридрих Великий. — С. И.) взял на труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов" (ССССII). Обратившись к основному произведению Лас Каза, мы не найдем в нем ни одного высказывания Наполеона, касающегося знаменитого флорентийского гуманиста, тогда как в "Максимах и мыслях" их наберется еще пять. Но здесь весьма возможно предположение о том, что у Наполеона — редактора "Мемориала" были свои причины избегать упоминаний о Макиавелли: и роялисты, и либералы не раз обвиняли его в политическом макиавеллизме.

"Мир — это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов" (CCV). В "Мемориале Святой Елены" Наполеон неоднократно высказывается о Мольере, причем Лас Каз сообщает, что Наполеон не раз читал "Тартюфа" после обеда в присутствии придворных и однажды выразился об этой пьесе как о неподражаемом произведении великого писателя, но в то же время сказал, что не поколебался бы запретить постановку этой пьесы, если бы она была написана в начале XIX в., ибо некоторые сцены, по мнению Наполеона, весьма грешат против нравственности.

Обратимся к другим высказываниям Наполеона о древней и современной ему литературе.

В "Мемориале" зафиксированы слова Наполеона о Гомере. Это не удивительно, ибо на протяжении всей своей жизни он не раз перечитывал гомеровский эпос и даже брал Гомера с собой в походы, а когда у Наполеона возникла идея создания походной библиотеки, то в списке книг, составленном лично императором для своего библиотекаря Барбье, значились поэмы легендарного слепого певца. "B своих творениях, — записывал Лас Каз слова Наполеона, — он был поэтом, оратором, историком, законодателем, географом и теологом; воистину, это — энциклопедист своей эпохи" (Fain Agathon-Jean Francois. Memoires du Baron Fain, premier secretaire du cabinet de I'Empereur. Paris, 1908. P. 69–73. Las Cases. Memorial de Sainte-Helene. P. 426). В "Максимах и мыслях" — Наполеону приписывается такой пассаж: "Если бы Илиада была написана нашим современником, никто не оценил бы ее" (XVIII), или такое высказывание: "Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма — едва ли не единственный памятник той далекой эпохи" (CCCLXXXVII). Едва ли приведенные высказывания противоречат одно другому, скорее наоборот — они взаимно дополняют друг друга.

10 ноября 1815 г. Лас Каз записал в "Мемориале", что Наполеон беседовал с жительницей острова мадам Стюарт о ее родине Шотландии и "много говорил об Оссиане". У Лас Каза больше не упоминается о легендарном шотландском поэте, волновавшем воображение и молодого Бонапарта, и императора Наполеона, а в "Максимах и мыслях" Наполеону приписывается такое высказывание: "Я люблю Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это — северный Гомер; поэт в полном смысле слова, поелику трогает душу и потрясает ее" (СССХСП). Такое высказывание, хотя и не находит эквивалента в "Мемориале", вполне укладывается в череду литературных пристрастий Наполеона: известно, что том Оссиана был с Наполеоном на пути в Египет.

В записи от 1 июня 1816 г. "Мемориала" уделено много места суждениям Наполеона о Шатобриане, его отношении к религии и политических убеждениях знаменитого французского писателя. "Во время катастрофы 1814 г. господин де Ш… прославился памфлетами, столь пылко-страстными, столь злобными и полными бесстыдной клеветы, что, надо полагать, теперь он сожалеет о них, и такой прекрасный талант уже не станет опускаться до того, чтобы делать сию клевету достоянием гласности". В "Максимах и мыслях" мы обнаруживаем следующее:."Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но отнюдь не справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину, это — гениальный человек" (CCCXI). В последней фразе угадывается каламбур: Шатобриан в то время был известен в первую очередь как автор сочинения "Гений христианства".