Читаем без скачивания Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

Дэнни положила вилку на салфетку — в благословенном мраке красная ткань стала черной, как вретище, — и пошла к балконной двери, на ходу машинально вытаскивая сигареты. Она хранила их в левом нагрудном кармане жакета вместе со спичечным коробком из «Карамельного яблочка».

Свет, проникавший сквозь стекло и голубой тюль, был приглушенным и тусклым даже в разгар дня. За раздвижной дверью находилась терраса с оградой, за оградой виднелся залив. Влажное дыхание воздуха было тяжелым из-за смога, дегтя и голубиного помета. Под шаткой террасой зияла пропасть в восемь этажей, уходя вниз к вымощенной темным кирпичом площади. Девяносто шесть футов до фонтана, флагштока, двух ржавых скамеек и Пикколо-стрит, где алкаши с самодельными барабанами, губными гармошками и флейтами сочиняли свои симфонии и погребальные песни.

Дэнни курила на балконе, чтобы не ссориться с Меррилл, правильной Меррилл, которая, выбирая себе яд, предпочла табаку зинфандель[4] и стремительных мужчин в прекрасных костюмах. Дэнни курила турецкие сигареты: она покупала жестянки с ними в порту, у торговавшего там на рынке выходца из Непала по имени Махан. Еще он продавал кофе в блестящих черных пачках и сувенирные ножи с кисточками на латунных рукоятях.

Дэнни облокотилась на шатающиеся перила и закурила предпоследнюю сигарету. В прорехах между кровлями, среди поросли проводов и антенн, неровными клочками повисло небо, а где-то над головой скрежетали всполошившиеся птицы — океанский бриз нес их черными клочками бумажного пепла. На пешеходном переходе остановился человек. Он задрал голову, чтобы отыскать ее в лабиринте балконов и пожарных лестниц. Помахал, развернулся, безошибочно знакомой походкой пересек улицу и скрылся из виду.

Когда сигарета догорела и потухла, Дэнни бросила окурок в пустую кадку — один из терракотовых горшков, что в беспорядке стояли вокруг ржавой решетки для барбекю. Прикурила последнюю сигарету и постаралась, чтобы той хватило до момента, когда небо совсем потемнеет, а во мраке то тут, то там поплывут городские огни — пузыри радужного газа, поднимающиеся в свинцовом приливе ночи. Тогда она вошла внутрь и сидела тихо-тихо, слушая, как колония ее муравьев скребется во тьме.

6 мая 2006 г.

(Д. Л., сеанс тридцать третий)

Сигарета Дэнни догорела, жестянка была пуста. Она начинала нервничать.

— Доктор, вы верите в духов?

— Безусловно. — Доктор Грин постучал кольцом по столу и жестом обвел заплесневелые стены. — Посмотрите вокруг. Я бы сказал, они здесь.

— В самом деле?

Доктор Грин казался вполне серьезным. Он отложил планшет, как бы показывая, что дальнейшее — не для записи.

— Почему бы и нет? Мой дедушка был миссионером. Он несколько лет жил в Конго, основал там больницу. Все верили в духов, включая моего дедушку. Просто не было другого выбора.

Дэнни засмеялась:

— Ладно, убедили. Вообще-то я неверующая дрянь. И получила по заслугам — меня преследуют призраки.

— Зачем вы так говорите?

— Несколько недель назад я привела домой одного парня. Красивый мужчина, графический дизайнер. Я достаточно выпила, а он был достаточно убедителен.

Доктор Грин выдернул пачку сигарет из внутреннего кармана своего белого халата, вытряхнул оттуда одну и вручил Дэнни. Они нагнулись друг к другу над столом, и он дал даме прикурить от своей серебряной «Зиппо».

— Ничего такого не случилось, — сказала она. — Все было очень невинно, правда.

Ложь умолчания, не так ли? Что бы подумал о ней добрый доктор, если бы она призналась, что ее обуревает жажда схватить мужчину, любого мужчину, повалить его и затрахать до бесчувствия, а удерживает только страшная боязнь последствий? Щеки горели, и Дэнни лихорадочно выдохнула, только чтобы скрыть охвативший ее стыд.

— Мы выпили — и проговорили всю ночь. И все-таки я чувствую себя грязной. А когда я ехала домой, в автобусе увидела Верджила. Нет, это был не он, но человек с его телосложением и осанкой, державшийся за кожаную петлю. Он даже не подошел ко мне, когда я пристально на него посмотрела. Но мое сердце на секунду остановилось. — Дэнни подняла взгляд от пепельницы. — Пора снова принимать таблетки, ага?

— Ну, случай, когда человек просто ошибается, не обязательно считать галлюцинацией.

Дэнни мрачно улыбнулась.

— Вы не попали на самолет и остались в живых. Все очень просто. — Доктор Грин говорил с предельной убежденностью.

— В самом деле? В самом деле просто?

— С вами бывали другие такие случаи? Когда вы принимали посторонних за Верджила? Или за вашего сына?

— Да.

Случай с человеком в автобусе, этим теплохладным призраком ее мужа, был уже пятым примером подобной ошибки за три недели. Такие происшествия случались все чаще, и видимость оказывалась все более убедительной. А еще странные истории творились прямо в квартире — на дне кувшина с водой блестело утраченное обручальное кольцо Верджила; из ванной к кровати вела цепочка сухих розовых лепестков; один из «шедевров» Кита, нарисованный цветными карандашами, оказывался прикреплен магнитом к холодильнику… Каждый из этих артефактов был недолговечным, как роса, мимолетным, как парящая паутинка, потом они словно растворялись бесследно, ничем больше не напоминая о своем существовании. Этим самым утром Дэнни мельком увидела летную куртку Верджила, висевшую на спинке стула. Сияние солнца лишь на мгновение высветило ее — и тут же растворило среди движущихся теней от облаков и колышущихся занавесок.

— Почему же вы раньше не упоминали об этом?

— Раньше меня это не пугало.

— Есть много возможных объяснений. Рискну сказать, что мы имеем дело с виной выжившего, — произнес доктор. — Вина — совершенно естественная составная часть скорби.

Доктор Грин раньше не касался ассоциаций, связанных с виной, но она всегда знала, что они сидят в засаде, готовые выскочить на сцену в третьем акте. Все книги говорили об этом. Дэнни брезгливо фыркнула и закатила глаза, чтобы скрыть внезапно подступившие слезы.

— Продолжайте, — сказал доктор.

Дэнни притворилась, что дым попал ей в глаза:

— Да больше нечего рассказывать.

— Совершенно точно, что есть. Всегда можно забраться по скалам выше и посмотреть оттуда вниз. Почему вы ничего не говорите мне о винодельне? Имеет ли это какое-то отношение к лагерштетту?[5]

Дэнни открыла рот и закрыла его. Она сидела, уставившись на Грина, а гнев и страх скручивали ее нутро.

— Вы говорили с Меррилл? Будь она проклята!

— Она надеялась, что вы, в конце концов, сами подойдете к этому. Но вы так и не заговорили, а это важно. Не беспокойтесь — она поделилась информацией добровольно. И конечно же я сохраню наш разговор в тайне, верьте мне.

— Не слишком хорошая тема для беседы, — сказала Дэнни. — Я перестала думать об этом.

— Почему?

Она внимательно рассматривала свою сигарету. Норма, бедняжка покойница Норма шептала ей в ухо: «Хочешь прижаться ухом к замочной скважине тайной комнаты? Хочешь увидеть, куда слоны идут умирать?»

— Потому что есть вещи, которые вы потом не сможете отменить. Трясущиеся руки, а в них — невыразимая тайна, и она знает вас. Она возьмет вас, если захочет.

Доктор Грин ждал, он приготовился открыть коричневую папку, которую Дэнни раньше не замечала.

На папке была сделана надпись красными печатными буквами, которую она не вполне разобрала, хотя и подозревала, что речь шла о психиатрической больнице.

— Я хочу понять, — сказал он. — Мы никуда не спешим.

— Черт с ним, была не была, — ответила она. Чувство страшного облегчения и удовлетворенности заставило ее наконец снова улыбнуться. — Признание облегчает душу, так ведь?

9 августа 2006 г.

Одеваясь, чтобы встретить возвращавшуюся с работы Меррилл у портового рынка, Дэнни открыла шкаф, вдохнула запах сырости и тлена и вскрикнула, прикрыв рот рукой. Между веселеньких блузок и строгих пиджаков с перекладины свисали несколько иссохших трупов. Почти что мешки из желтой кожи. Высохшие, съежившиеся лица были неузнаваемы: цвет и текстура вяленой тыквы. К тому же они глядели сквозь морщины и складки чехлов из химчистки, отчего искажались еще больше. Она отшатнулась, села на кровать и кусала пальцы, пока набегающие облака не закрыли солнце, а шкаф не погрузился в тень.

Тогда она вымыла руки и лицо над раковиной, не отрывая взгляда от зеркала, где отражалось ее бледное безумное подобие. Махнув рукой на макияж, Дэнни покинула квартиру и побрела к тесному, грязному лифту. Он швырнул ее в обшарпанное фойе, стены которого были расчерчены потускневшими почтовыми ящиками — скверные, неопрятные светильники, ковер в пятнах, кисло-сладкий запах пота и затхлости. Спотыкаясь, она преодолела вертушку и выбралась в большой, яркий мир.