Читаем без скачивания Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

И тут на нее обрушилась фуга.

Дэнни шла непонятно откуда непонятно куда. Яркий свет заставил ее зажмуриться, и внутри у нее все перевернулось. Тут же веки раскрылись, и она зашаталась, совершенно потерянная. Вокруг нее двигались призрачные люди, толкали ее твердыми локтями и покачивающимися бедрами. Сердитый человек, одетый в коричневый твид, отчитывал свою дочь, а девочка возражала ему. Они гудели, как мухи. Ничтожные лица расплывались фосфоресцирующими пятнами. Дэнни сглотнула, раздавленная мощной силой — чем-то сродни клаустрофобии, и сосредоточилась на своих наручных часах: дешевая механическая модель со светящимися в темноте стрелками. Цифры не значили ничего, но она следила, как стрелка описывает идеальный круг, в то время как вокруг вращается мир. Она оказалась в проходе, своего рода улице из ларьков — крытых и нет. Рыночные прилавки окаймляли мостовую, полки и деревянные балки были оплетены лентами и бусинами, пеньковой веревкой, шнурами и вымпелами. Свет падал сквозь трещины в высокой кровле павильона. Вокруг пропахло сырым лососем, соленой водой, опилками и густым ароматом надушенной плоти.

— Дэнни. — Среди визга и воя вдруг раздался внятный человеческий голос.

Дэнни подняла голову и попыталась сосредоточиться.

— Нам не хватает тебя, — сказал Верджил. Он стоял в нескольких футах от нее, сияя, как гладкая слоновая кость.

— Что? — переспросила Дэнни, думая, что в этой людской массе только его лицо не меняло очертаний подобно цветному рисунку в калейдоскопе. — Что ты сказал?

— Пошли домой.

Совершенно очевидно, что этот человек не был Верджилом, хотя при здешнем освещении глаза казались очень похожими, а еще он знакомым образом растягивал слова. Верджил вырос в Южной Каролине, но всю свою взрослую жизнь пытался избавиться от этого акцента, и в конце концов тот проявлялся уже только в минуты гнева или усталости. Незнакомец посмотрел на нее, моргая, и продолжил свой путь по дощатому настилу. Его спина под рубашкой из египетского хлопка была почти такой же мускулистой, как у Верджила. Но нет.

Дэнни отвернулась и вступила в яркую, толкающуюся толпу. Кто-то взял ее за локоть.

Она вскрикнула, вырвалась и чуть не упала.

— Ты в порядке, дорогуша?

Губы, пышные волосы, глаза, как у стрекозы, — эти разрозненные детали сложились, образовав лицо Меррилл. Та носила темные очки в белой оправе, прекрасно сочетавшиеся с ее платьем цвета ванили — с широкими плечами и медными пуговицами — и перчатками в тон. Изящный нос обгорел и шелушился.

— Дэнни, ты в порядке?

— Да… — Дэнни вытерла рот.

— Выглядишь — краше в гроб кладут. Пойдем.

Меррилл повела ее прочь от этого столпотворения на небольшую открытую площадку и усадила в деревянное кресло под тенью зонтика. На площадке размещалось полдюжины торговцев, рядом, за столиками, сидели вопящие дети, перегревшиеся родители с пылающими щеками и отдыхавшие после пробежки пожилые горожане в спортивных костюмах пастельных тонов.

Меррилл купила мягкое мороженое на крошечных пластиковых тарелочках, и, устроившись в тени, дамы не торопясь ели его, пока солнце опускалось за крыши домов. Торговцы начали снимать товары с прилавков и упаковывать их до завтра.

— Ладно, ладно. Мне уже лучше.

Руки Дэнни перестали дрожать.

— Да, и с виду тоже. Ты знаешь, где находишься?

— Рынок. — Дэнни захотелось закурить. — Черт возьми, — сказала она.

— Вот, лапушка. — Меррилл вытащила из своей сумочки две жестянки Махановых импортных сигарет и пустила их через стол, состроив гримасу шпиона из триллеров семидесятых.

— Спасибо, — сказала Дэнни, закурив.

Она лихорадочно затянулась, сложив левую руку чашечкой и прикрыв ею рот, так что сбежавшие струйки дыма кипели и пенились между пальцев, словно пар от сухого льда. Никто ей ничего не сказал, хотя при входе и висел знак: «Не курить!»

— Эй, что это за мелочь? — Меррилл пристально разглядывала жучка, пригревшегося на доске настила возле ее ног.

— Это жук.

— Поразительная наблюдательность! Но какого он вида?

— Я не знаю.

— Что?! Ты не знаешь?!

— Не знаю. Или мне все равно.

— Ну пожалуйста!

— Ладно. — Дэнни наклонилась так, что ее глаза оказались в паре дюймов от застывшего насекомого. — Хм-м…

Я бы сказала, что это Spurious exoticus minor — не путать с Spurious eroticus major, хотя это и близкий вид. Вот.

Меррилл пристально посмотрела на жука, потом на Дэнни. Взяла руку подруги и нежно сжала:

— Ах ты, проклятая обманщица! Пойдем напьемся! Айда?

— Айда-айда.

6 мая 2006 г.

(Д. Л., сеанс тридцать третий)

Очки доктора Грина были дымчатыми, как опал.

— Лагерштетт. Может, объясните?

— Голубая мечта натуралиста. Спросите Норму Фицуотер и Лесли Раньон, — с сухим смешком сказала Дэнни — Когда Меррилл только привезла меня сюда, в Калифорнию, она заставила меня посещать группу психологической поддержки. Когда же примерно? Год назад или около того. Это вроде программы двенадцати шагов, только для склонных к самоубийству. Я бросила после нескольких посещений: групповая терапия — это не мой стиль, а руководитель оказался самодовольным болваном. Но успела подружиться с Нормой, в прошлом она была наркоманкой и частой гостьей исправительных заведений, пока не подцепила богатого мужа. Но выйти замуж за богача — еще не панацея. Она заявляла, что пять или шесть раз пыталась покончить с собой. Звучало так, будто это какой-то экстремальный вид спорта. Обворожительная женщина. Она приятельствовала с Лесли, вдовой вроде меня. Муж и брат Лесли упали с ледника на Аляске. Та мне не особо нравилась. Жутковата для изысканного общества. К несчастью, у Нормы был комплекс наседки, так что избавиться от Лесли оказалось непросто. В любом случае, рассказывать особо не о чем. Мы раз в неделю обедали вместе, смотрели парочку фильмов, жаловались друг другу на судьбу-индейку. Как подружки в детском лагере.

— Вы говорите о Норме в прошедшем времени. Я прихожу к выводу, что в конце концов она все-таки свела счеты с жизнью, — сказал доктор Грин.

— А, да. В этом она преуспела. Спрыгнула с крыши отеля в Тендерлоине.[6] Оставила записку, гласившую, что они с Лесли больше не могут выносить тяготы жизни. Копы, как всегда проявившие чудеса сообразительности, пришли к выводу, что Норма с Лесли договорились совершить двойное самоубийство. Но тело Лесли так и не нашли. Копы решили, что она на дне залива или гниет где-то в лесном овраге. Но я сомневаюсь, что это так.

— Вы подозреваете, что она жива?.

— Нет, Лесли умерла при таинственных и неприятных обстоятельствах. В прессу просочилось, что копы обнаружили у нее дома признаки убийства. Кровь или что-то такое на простыне. Говорили, что засохшее пятно имело форму человека, свернувшегося в позе эмбриона; кто-то упоминал выжженные силуэты жертв Хиросимы. Но это был не просто отпечаток, след был глубоким, будто тело с силой вдавили в матрас. Все, что от нее сохранилось: часы, диафрагма,[7] пломбы, — ради Христа, слипшийся сгусток, как плацента, остающаяся после рождения. Конечно, это все бред, пища для городских сплетен. Пара фотографий в «Газетт», пустой треп в нашей жалкой компании невротиков и страдающих депрессией. Весьма неприятно, но, к счастью, столь же неправдоподобно. — Дэнни пожала плечами. — Хотя суть именно в этом. Норма предсказала все. За месяц до самоубийства она посвятила меня в свою тайну. Ее подруга Лесли, эта жутковатая дама, неоднократно видела Бобби. Тот являлся к ней по ночам, просил пойти с ним. И Лесли так и собиралась сделать.

— Ее муж, — произнес доктор Грин. — Тот, что погиб на Аляске.

— Он самый. Поверьте, при этом известии я засмеялась — немного нервно. Не могла решить, поддакивать ли Норме или бежать от нее сломя голову. Мы сидели в шикарном ресторане в окружении важных шишек в шелковых галстуках и костюмах от Армани. Как я сказала, Норма была вполне обеспеченной особой. Выйдя замуж, она породнилась с очаровательной сицилийской семейкой, ее супруг был занят экспортом и импортом, если вы понимаете, о чем я. Но при этом от души поколачивал Норму, что определенно внесло вклад в ее заниженную самооценку. Прямо посреди обеда, между хвостами омаров и эклерами, она нагнулась ко мне и поведала эту историю про Лесли и ее покойного мужа. Призрачного любовника.

Доктор Грин протянул Дэнни еще одну сигарету. И сам закурил, изучая пациентку сквозь голубой дымок. Дэнни размышляла, так ли сильно ему хочется выпить, как ей самой.

— Так как же вы отреагировали на эту информацию? — спросил он.

— Осталась невозмутимой, притворилась безразличной. Это было нетрудно. Большую часть времени я была укурена в хлам. Норма утверждала, что существует определенная степень горя, настолько абсолютная, чистейшая в своем трагизме, что она звенит на весь мир, находя отзвук от ада до небес. Живое, кровоточащее эхо. Ключ к своего рода чистилищу.