Читаем без скачивания Лошадь на крыше - Наталия Терентьева

Что все когда-нибудь вернется,

И, как приходит утром солнце,

Ворвешься ты в мой ад кромешный.

В закономерности возврата

Есть ощущенье высшей силы…

Дальше Комаров никак не мог связать концы с концами. Я тоже несколько раз бралась за него, даже заменила одну строчку своей, про ад, но закончить не получилось.

У меня рвется логика во всех рифмах к слову «возврата». Все получается плоско, безутешно. И все неправда — «разврата», «утрата», «расплата»…

Но я знаю, что просто еще не время. Я найду эту рифму. Она сама найдется.

И я даже знаю, в какой день.

Джампер

Я шла по Тверской улице, стараясь не встречаться глазами с таращившимися изо всех витрин модными манекенами. Еще не стемнело. Была середина июля и такая хорошая погода, что меня даже на какое-то время отпустила моя тоска.

Шла я медленно, потому что в то время, отправляясь из дома дальше булочной, всегда надевала красивые туфли на высоких каблуках, надеясь встретить где-нибудь Комарова. Я прекрасно знала, что он сейчас, пытаясь заработать все золото мира сразу, носится по меховому комбинату, из окон которого виден Ботанический сад, а мне Ботанического сада не увидеть, даже если я залезу на крышу своего девятиэтажного дома. Ну и что? Москва, с точки зрения вечности, — маленький город. И в этом городе случаются порой всякие чудеса. Главное — быть готовым к чуду. Но если судьба за ручку подведет меня к Комарову в совершенно неожиданном месте, а я при этом буду в растоптанных чёботах…

Я шла и нюхала только что купленные духи «Венеция Пастелло». Их нежный и прозрачный аромат волновал меня очень давно, и вот наконец я их купила. Наверное, так пахнет ближе к вечеру на белой яхте, если выйти на ней в открытое море и стоять, смотреть на густо-розовое у горизонта небо, облокотясь на руку Комарова… Я закрутила поплотнее крышку и подумала, что с этими духами вряд ли произойдет то же, что со многими моими горячо желанными трофеями: они не разонравятся мне тут же, как только появится возможность пользоваться ими, не жалея.

— Хорошо выглядите, — услышала я за спиной голос с сильным украинским акцентом.

Я не остановилась, но голос настаивал:

— Может, подвезти вас?

Высокий, пожалуй чересчур высокий мужчина лет тридцати пяти обогнал меня и встал на пути. Мне пришлось приостановиться. Даже на своих чудовищных каблуках я едва доставала ему до уха. Мне сразу не понравилась его лихая рубашка в оранжевых пальмах и неаккуратная лысеющая макушка, волосы с которой, видимо, были утром счесаны на лоб под видом челки.

Я обогнула его и пошла дальше.

— А выглядите хорошо. — Он опять загородил мне дорогу.

Он улыбался. Теперь уже я заметила разъехавшиеся и как будто обгрызанные передние зубы. Некрасиво… К тому же я не люблю сильной мужской инициативы.

Из чувства противоречия с самой собой — настроение все равно уже было не восстановить — я процедила:

— И что?

— Прогуляемся? — Это его звонкое «х» казалось неумелым нарочным говором.

— Прогуляемся, — передразнила я его. — Я — вот, например, иду в «Елисеевский», за продуктами. А вы, кажется, шли мимо.

Интересно, почему нас, русских, так смешит и раздражает украинский акцент? Потому что он не французский и даже не эстонский? Или же это естественно — русское ухо воспринимает украинскую речь как коверкание родного и прекрасного во всех отношениях языка?

Мужчина, как будто не услышав, что я его так недобро передразнила, оживленно закивал:

— Во-во, я мигом подъеду туда. Машина у меня такая… — Он опять разулыбался и показал, широко взмахнув длинными худющими руками, какая у него машина. — Синяя «вольво». Двухдверная… — Он подмигнул мне, как будто количество дверей в машине как-то касалось лично меня.

Ничего не ответив ему, я пошла в магазин. Через полчаса я вышла на улицу, заталкивая сувенирный пакетик с «Венецией» в большой продуктовый пакет, где лежали лишь сливки и хлеб, и уже забыв о случайном нелепом знакомом. Но тут несколько раз настойчиво посигналила машина, стоявшая прямо напротив дверей магазина, и грациозная, не похожая на своих толстозадых родственников «вольво» распахнула дверь.

Я секунду подумала и сёла в машину. «Что воля, что неволя — все одно…» — говорила заколдованная Марья-Искусница в моем любимом детском фильме.

— Рванули?

Я посмотрела на мужчину в рубашке с большими развесистыми пальмами. Он был очень доволен. Хотелось бы узнать — чем.

— А нельзя ли то же самое сказать по-русски?

Он засмеялся, наверно, не понял. А я почувствовала знакомое оцепенение, когда каждое слово достается мне как бесконечный, мучительный и никому не нужный монолог.

— Кто вы по профессии? — Я с трудом заставила себя выговорить вопрос, чтобы он не приставал со своими. Пусть уж лучше что-нибудь рассказывает… Мужчины так это любят при первом знакомстве — хвастаться, подвирать, рисоваться… А дальше первого свидания у меня уже очень давно дело не шло. Разобраться в человеке — а именно, понять, что это, увы, — не Комаров, обычно хватало пятнадцати — двадцати минут. А то и меньше.

Но мой новый знакомый ничего мне не ответил, рисоваться не стал, а только гыкнул, хлопнул короткими редкими ресницами и действительно с места рванул вперед.

— Не надо так гонять по Тверской. Пожалуйста.

Он, хохоча, припустил еще сильнее. Я исчерпала ресурс своих психических возможностей и вытянула вперед ноги. Нехай несется. Что воля, что неволя…

У Сокола хозяин «вольво», который, к счастью, промолчал весь путь по Ленинградке, сосредоточенно обгоняя соседей справа и слева, вдруг поинтересовался:

— И хде мы отдохнем?

Его высокий голос как будто все время попадал мимо нот. Есть такие голоса — удручающе фальшивые. А есть другие… Я усилием воли остановила свои мысли, вредные и неправильные, и вежливо ответила:

— А как вы хотите… гм… «отдохнуть»?

— Ну-у… похавать шашлыки…

— «По…» — что?

— Похавать! — Он не издевался. Он не понимал. Ему было хорошо.

Я взглянула на часы. 18.45. Сейчас Комаров мчится за своей Викой, сбрасывая на ходу тесный галстук с красными рыбками, расстегивая воротничок тонкой льняной рубашки и радостно ероша чуть начавшую седеть челку. Или уже едет с ней домой, и нежная, милая Вика загадочно молчит, а он все шутит и шутит, стараясь ей понравиться… Уже который год… . — На следующем светофоре налево. Сейчас прямо. Где Строгино, конечно, не знаете?

— А хде это?

— Это там, куда мы едем.

— А там шо?

Еще и «шо». И это ладно. «Засунь себе свой великорусский шовинизм знаешь куда?» — советовал мне как-то, осерчав, Комаров. И был, конечно, прав.

— А там как раз хавают шашлыки. Так вы кто по профессии?

При встрече с новым кавалером я стала очень осмотрительно задавать этот вопрос, после того, как один кавалер, представившись и угостив меня чашечкой кофе, спросил: «А ты вообще ворованное носишь? Я подарю».

Какое-то время мне казалось, что один из этих малознакомых и малоинтересных мне мужчин может спасти меня от трепетно и безрассудно любимого Комарова, то влюбленного в жену Вику, то скучающего с ней и влюбленного в меня.

— Я спортсмен. Высокого уровня, — ответил мой новый знакомый.

Я прикинула телосложение и догадалась:

— Прыгун? Джампер?

— High jumper[1], — нимало не растерялся тот.

— Очень приятно. Наташа. Только я не люблю, когда меня так называют. — Я правда не люблю эти свои три «а» подряд. — Лучше не называйте никак.

Джампер перелетел через строгинский мост, лихо обогнав две судорожно подпрыгивающие на неровной дороге маршрутки, и хохотнул:

— Натаха?..

Лучше бы он так не смеялся. Сильно выступающий кадык, обтянутый суховатой кожей, энергично заходил туда-сюда, и среди длинных желтоватых зубов весело блеснули металлом несколько крупных коронок. Я отвернулась.

— Послушай, быстро останови.

— Натали, и где тут шашлыки-то? — мирно улыбаясь, негромко спросил Джампер, сразу прекратив хохотать.

То, как он быстро сориентировался, показалось мне жизненным опытом и признаком уживчивого характера.

— Вам двадцать восемь лет? — не могла поверить я своим ушам.

Когда Джампер жевал шашлык, он казался еще старше, чем вначале. Глядя на сильно сокращающиеся мышцы лица, я вдруг заметила в нем непонятное сходство с бывшим мужем Мариком. В сухой, достаточно гармоничной физиономии Джампера при напряжении проступал ненавистный и слишком памятный мне образ Марика. То ли в глазах, правда не кукольно-синих, а пуговично-карих, то ли в нацеленном вверх носе, то ли в неконтролируемой улыбке.

Я шашлык не ела, а сидела и смотрела на Москву-реку.

Было почти хорошо. Если забыть, что Комаров сейчас ужинает или только что поужинал со своей женой и теперь смотрит телевизор, с удовольствием развалясь на диване и задумчиво поглядывая время от времени на Викин милый, безукоризненный профиль. Конечно, забыть, конечно. Вот какой хороший новый знакомый — спортсмен высокого уровня, уживчивый, веселый, на чей-то вкус наверняка симпатичный…