Читаем без скачивания Иностранные известия о восстании Степана Разина - А. Маньков

К десяти часам в ужасном грохоте стрельбы правые фланги (одному придает храбрость то, что он выступает на стороне правительства, а другому, — без сомнения, его численность) настолько сблизились, что стремительный налет и продолжавшаяся час сильная атака конницы бунтовщиков вынуждают генерала Долгорукова отступить, но его верный резерв и царская гвардия, а также хорошо поработавшая артиллерия за некоторое время поубавили ему [крылу разинского войска] перьев. Никогда еще не приходилось слышать, чтобы такой многочисленный фланг, когда он преследует, лучше ощипали, чем в этом сражении. Царь, также участвуя в бою и видя, что корона находится в опасности, прекратил упорную схватку с Demainzone и нанес преследователю, бунтовщику Разину, такой сильный удар с тыла, что разгромил его всадников и смял пехоту. Патриарх, неправильно поняв его внезапный круговой маневр и думая, что, меняя позицию, он намеревается ударить ему во фланг, развернулся в противоположную сторону, готовясь его встретить, и армия сильно растянулась по равнине прежде, чем он смог исправить это безрассудное перестроение. Бунтовщик Разин, лишенный помощи, не имел позиции для достойного отступления и не мог найти спасения бегством; но (с неслыханной решимостью) прорвался (как сын отчаяния) сквозь пехоту царя (the buryings of the Czar's Infantry) на свою первоначальную позицию и соединился с патриархом, скомандовав [затем] отступление, чтобы пополнить свои поредевшие роты. В этом бою великий государь потерял пять знамен: три — конных войск и два — пехотных; бунтовщики — тринадцать, а их шеренги вернулись безжалостно побитыми.

Тогда истинно храбрые духом московские генералы, предвидя, что с соединенными силами бунтовщиков можно сразиться более чем равным числом, воспользовались случаем сократить цифры и тем самым уменьшить число [воинов]. Они ударили всем своим войском им в тыл и добились большого успеха, нанеся огромные потери убитыми, пока бунтовщик Разин снова не встретил их во фронт и с новой яростью продолжал сражаться от двенадцати часов до трех со столь переменным успехом, сэр, что его здесь трудно описать. Но, без сомнения, бой был таким жарким, что эти армии сражались врукопашную, а некоторые полки совсем перемешались между собою. И, поверьте, никогда еще менее чем за семь часов не удавалось так подавить столь сильный бунт: ибо к четырем часам дня генерал Долгоруков полностью овладел равниной на четыре мили в глубь позиции бунтовщиков. А затем ночь задернула свой соболиный покров, под которым безоружные, рассеявшиеся остатки войска бунтовщиков в отчаянье спрятали свои головы. На следующий день генерал преследовал их шестнадцать миль, настиг и полностью разгромил, увенчав победу захватом главного бунтовщика Разина, чья казнь, которую еще предстоит определить, будет состоять в медленных пытках во устрашение всех бунтовщиков и их пособников в этой стране и, надеюсь, во всем мире. Убитых в армии государя было более 7000, из них единственным видным лицом был генерал-майор, о ком в следующем [письме] вы узнаете подробности. Бунтовщиков было убито более 16 000, а 24 000 смутьянов, участвовавших в этом нашествии, было взято в плен, а также захвачено свыше 300 повозок и орудий.

Сэр, вот самое близкое к истине, что я могу сообщить письмом. Но на памяти человечества не было одержано более крупной победы над стотысячным войском. Боюсь сказать, насколько мое неумение [писать] может умалить славу этого деяния, в то время как более точные авторы этой фактории смогут украсить эту приятную весть позолотой с пера изящности и искусными и выразительными оборотами, подходящими к каждому месту описания.

Итак, желая королю, моему государю, народу и стране никогда не знать тех страхов, которые мы здесь перенесли, а всем бунтовщикам подобного же успеха и надеясь, что вы благосклонно примете это неудачное исполнение вашего приказа сообщать обо всех делах, как частных, так и общественных, содержащее, однако, самые точные, известные об этом событии сведения, которые способен дать желающий, чтобы его считали аккуратным во всех отчетах, и готовый подтвердить это

Преданный Вам

Москва, 15 февраля 70/71

КОНЕЦ

ДИССЕРТАЦИЯ О ВОССТАНИИ С. РАЗИНА

Среди той группы западноевропейских источников XVII в. о восстании С. Разина, которые следует отнести к сочинениям о Разине, книга Иоганна Юстуса Марция занимает безусловно видное место. Своеобразие и значение этого труда состоит в том, что перед нами диссертация, т. е. ученый труд, созданный по правилам и канонам того времени. Такой факт говорит сам за себя. Сколь велик был резонанс восстания в Европе, если представитель ее образованного мира берется за написание диссертации о Разине и выносит ее на диспут 29 июня 1674 г., менее трех лет спустя после подавления Крестьянской войны! А несколько изданий книги в течение последней четверти XVII в. говорят о большом спросе на нее у читающей публики. Первое издание было осуществлено в Виттен-берге в 1674–1675 гг., в 1679 г. диссертация переиздается в Лейпциге, в 1683 г. — снова в Виттенберге, и, наконец, опять в Лейпциге в 1698 г.

Что касается автора работы, то таковым длительное время по недоразумению считали Конрада Шурцфлейша, поскольку оп первым значится на титульном листе книги. «Шурцфлейшева диспутация» — так назвал эту книгу еще Ф. И. Соймонов.[8] В первой обстоятельной работе по истории восстания С. Разина авторство данной книги приписано опять-таки Шурцфлейшу.[9] Вслед за А. Поповым это же утверждал и советский исследователь Б. Н. Тихомиров.[10] Однако еще ранее В. И. Веретенников путем правильной интерпретации заглавия книги и аналогичных заглавий других книг, приведенных им для сравнения, пришел к выводу, что автором этого сочинения правильнее считать Иоганна Юстуса Mapция. Суть дела состоит в том, что в заглавиях диссертаций, печатаемых в то время в Германии, обычно ставились два имени — председательствовавшего на диспуте (президента) и соискателя ученой степени (респондента). В данном случае председательствующим был К. Шурцфлейш, а соискателем, он же автор, — И. Марций.[11] На том же основании авторство И. Марция признают С. Коновалов[12] и И. В. Степанов.[13] До настоящего времени каких-либо сведений о И. Марции не имелось. И лишь разыскания, предпринятые А. К. Гавриловым в связи с работой над публикуемым в данном сборнике переводом сочинения Марция, дали о нем ряд биографических сведений, позволяющих точнее и глубже определить значение его труда как отклика современника на Крестьянскую войну 1667–1671 гг. (см. с. 25–30).

Труд Марция выходит за рамки только описания событий Крестьянской войны. Первые два параграфа его книги объясняют повод и задачу сочинения. С третьего параграфа и по девятый в краткой форме дается история русского народа и России, начиная с древнейшего времени и кончая событиями XVII в., непосредственно предшествующими возникновению движения С. Разина. В этой своей начальной части диссертация И. Марция является одним из самых ранних западноевропейских ученых сочинений по истории России.[14] В значительной части третьего параграфа на основе обильной литературы автор излагает взгляды западных авторов, ведущих происхождение русских непосредственно от древнейших племен Причерноморья — скифов, роксоланов, мосхов. (Тенденция связывать происхождение русских-московитов с близкими им по созвучию племенами, известными из свидетельств античных авторов, была широко распространена в Западной Европе с XV в.[15] При изложении истории с конца XV в. у И. Марция наблюдается попытка самостоятельного подхода к оценке событий и деятелей того времени. Говоря об особенностях труда И. Марция, отличающих его от ряда других сочинений или записок о России XVI–XVII вв., созданных преимущественно послами или членами посольств, побывавшими в России,[16] следует отметить обилие ссылок на литературу, которые или вовсе отсутствуют у других авторов, или наличествуют в минимальной мере. Ссылки на авторов и их сочинения (обычно в сокращенной форме) Марции включает в текст своего труда и дает их в ходе изложения. Им использованы 5 античных авторов и 71 автор средневековья и нового времени. Поскольку отдельные авторы привлекаются по нескольку раз, общее число ссылок доходит до 150. В отдельных случаях изложение принимает вид сплошной библиографической сводки (см. с. 53–55). Для читателя нашего времени эта сторона книги Марция представляет несомненный и даже первостепенный интерес — перед нами если не полная, то во всяком случае значительная библиография западноевропейской литературы того времени о России.

Отчасти с первых страниц, но особенно это заметно начиная с Ивана III, изложение носит сложный характер — автор нередко приводит по тем или иным вопросам внешних сношений и внутреннего состояния Русского государства различные литературные мнения, сталкивает их и только после этого выносит свое суждение, которое либо совпадает с одним из мнений, либо является самостоятельным. Так, касаясь вопроса о царском титуле и взаимоотношений русских царей с римскими папами, Марции резко критикует автора «Галльского Меркурия» за неточности и противопоставляет ему Габриеля Грамонда и отчасти Павла Иовия и Павла Пясецкого. Но тут же он ставит под сомнение некоторые утверждения Иовия и Пясецкого, ссылаясь на Герберштейна. Более того, Марции изобличает П. Иовия в противоречивой оценке взаимоотношений Василия III с папой и императором (с. 56). В итоге критического разбора литературы Марции приходит к правильному пониманию изменений в великокняжеском и царском титуле как выражения роста территории и могущества государства, персонифицированного в лице великого князя или царя. Вопрос о титуле, правильности его написания занимал одно из первостепенных мест во внешних сношениях России. Вот почему западные авторы, а вслед за ними и Марции уделяют большое внимание состоянию вопроса о титуле.