Читаем без скачивания Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому я вручил Владимиру Вениаминовичу удочку и отправил его на мостки — наловить окуней, плотвичек и любой другой мелкой рыбы.
Рустам, ожидая нас с охоты, переколол и сложил все оставшиеся дрова. Я показал ему лежавшие за домом кирпичи, которые частично уже вросли в землю. Они остались ещё от старого егеря.
Из этих кирпичей Рустам сложил что-то, вроде открытого очага. Развёл в нём огонь и поставил на кирпичи большой котёл с речной водой.
Это ещё одно непременное условие хорошей ухи — вода, по возможности, должна быть из того же водоёма, что и рыба.
Пока грелась вода, я выпотрошил и почистил пойманную вчера щуку. Отрезал голову, хвост и плавники, а похожую на торпеду тушку разрезал на порционные куски.
Голову и хвост я положил в котёл. Когда они сварились, деревянной ложкой на длинной ручке выловил из котла и выбросил. Есть там нечего — вся польза только в наваре.
К тому времени Владимир Вениаминович надёргал с десяток окуней. Их я чистить не стал — вырезал желчные пузыри, чтобы уха не стала горькой, завернул рыбёшек целиком в марлю и опустил на десять минут в кипящий бульон.
К тому времени над всей округой разнёсся умопомрачительный запах варёной рыбы. Откуда-то прилетела чайка и стала выписывать над костром круги. Временами птица хрипло и сварливо вскрикивала, словно жаловалась на несправедливость судьбы.
Я вытащил из котла марлевый узелок с завёрнутой рыбой и положил на траву остудиться. Чайка кружила чуть ли не над самой головой, требовательно крича.
— Погоди ты, — сказал я чайке. — Пусть остынет.
Бульон к этому времени стал мутным, белесоватым. Но так оно и должно быть.
Я посолил бульон, бросил в котёл мелко покрошенную картошку и разрезанную на половинки крупную луковицу. Добавил два листа лаврушки и несколько горошин чёрного перца.
Никакой крупы! Рис или перловка, конечно делают еду сытнее, наваристее. Но они превращают уху в обыкновенный рыбный суп.
Когда картошка наполовину сварилась, опустил в бульон куски щуки. Плотное бледно-розовое мясо на глазах побелело. Я отодвинул котёл от огня, чтобы уха только чуть-чуть побулькивала, а не кипела ключом. Иначе нежное рыбье мясо отстанет от костей и развалится.
Чайка изнемогала, стремительно выписывая в воздухе круги.
Я развернул марлю, взял одну рыбёшку и высоко подбросил. Птица спикировала и на лету подхватила добычу, не давая ей упасть в воду. Жека с задорным лаем помчался вдоль берега вслед за птицей.
Через десять минут я подцепил палкой с сучком проволочную дужку котелка и совсем снял его с огня.
Открыл приготовленную заранее бутылку «Московской особой» и влил стопку водки в горячую уху. Бульон посветлел, рыбная муть и мякоть осела на дно. На поверхности заиграли круглые, едва заметные лепестки жира. Зачерпнув ложку бульона, я осторожно попробовал обжигающе-горячее варево.
У-м-м!
Сладковато-солоноватый наваристый бульон расплескался по нёбу, чуть обжёг кончик языка перечной остротой, обдал запахом лука и лаврового листа.
— Готово! — громко объявил я.
Ели тут же, на улице. Вместо стола положили несколько широких досок на спинки двух стульев, а сидели на принесённых от дровяного сарая чурбаках. Разложили на газете толсто нарезанные ломти ржаного круглого хлеба, солёные огурчики, домашнее сало. Горкой насыпали соль, а рядом, на тарелке — луковицу, нарезанную толстыми кольцами.
Уху неторопливо хлебали из котелка, по очереди зачёрпывая ложками.
Владимир Вениаминович разлил водку по стопкам.
— За удачную охоту! — сказал Георгий Петрович.
Мы чокнулись и выпили. Я обмакнул кольцо лука в соль, торопливо хрустнул и закусил кусочком хлеба ядрёную горечь. Затем проглотил ложку горячего бульона.
— Хорошо! — улыбнулся генерал.
Он сидел, вытянув больную ногу, и с удовольствием смотрел на неторопливо текущую речку. Вода в Песенке уже стала холодной и по-осеннему прозрачной. Торчащий возле берега тростник пожелтел, пожух. Растущие на берегу ивы то и дело роняли в воду узкие жёлто-коричневые листья. Течение подхватывало их, и они уплывали, словно детские кораблики.
В нашем неторопливом пиршестве было что-то древнее, магическое, неподвластное быстрому бегу времени. Так первобытные люди собирались вокруг костра и хлебали из грубо вылепленного глиняного горшка горячую похлёбку.
Так ужинали наши предки и сто, и двести, и тысячу лет тому назад. И пока у нас есть время и возможность хоть изредка собираться у настоящего огня за общим столом — жизнь, несмотря на перемены, останется прежней, настоящей.
Ведь у стола собираешься только с теми, кому по-настоящему доверяешь. Неважно, какая опасность подкарауливает тебя за пределами освещённого костром пространства — саблезубый тигр, или житейские неурядицы. Когда ты не одинок, когда тебе есть, на кого положиться — ты запросто справишься, с чем угодно.
Вот только...
Если ты сам не до конца честен с близкими людьми — как ты можешь надеяться на них?
Я зачерпнул ещё ложку ухи. Неторопливо обсосал крупную щучью кость, положил её на край газеты.
— Георгий Петрович, — сказал я генералу. — Нам нужно поговорить. И... этот разговор будет долгим и серьёзным.
Владимир Вениаминович внимательно взглянул на меня.
— Мы договорились ни о чём вас не спрашивать. И договорённость остаётся в силе.
— Я знаю, — кивнул я. — Спасибо. Но бесконечно так продолжаться не может.
— Хорошо, Андрей Иваныч.
Генерал повернулся к водителю.
— Рустам, мы останемся в Черёмуховке до завтра. А потом Андрей Иванович отвезёт нас на автобус. Ты можешь ехать сегодня, а завтра у тебя выходной.
— Есть, товарищ генерал-лейтенант!
Рустам немедленно поднялся с места, но Георгий Петрович взмахом руки усадил его обратно.
— Сначала поешь спокойно, потом поедешь.
Он повернулся к нам.
— Давайте поедим, а потом поговорим за чаем.
Мы выпили ещё по стопке. Я сходил в дом, принёс чайник и поставил его на угли. В такой вечер неохота тесниться в душной кухне.
Не спеша, переговариваясь о чём-то незначительном, мы доели уху. Владимир Вениаминович сходил к речке и сполоснул котёл. Я смотрел, как он, присев на корточки, оттирает посудину песком. Психотерапевт был похож на большой серый валун, который неизвестно откуда взялся на берегу Песенки.
Для чая я наломал тонких веточек с куста смородины, который рос в дальнем углу огорода. Когда я бросил их в чайник — запахло детством, осенью и почему-то — солёными грибами.
А, вот почему!
Мама, когда солила грибы, всегда добавляла в них сушёный смородиновый лист.
Я подумал, что ещё могу успеть набрать грибов. Надо непременно это сделать
