Читаем без скачивания Маленький портной и шляпник - Жорж Сименон

Если он скуп, возможно, двадцать тысяч франков его соблазнят?

Пусть он обвинит Кашудаса... Ладно! Поначалу все с ним согласятся. Потому что Кашудас как раз из тех людей, которые легко вызывают подозрение. Потому что он не из этого города и даже из другой страны. Потому что у него странная физиономия и голову он держит как-то набок. Потому что он окружен оравой детей, число которых все растет, и его жена почти не говорит по-французски...

Но потом? Зачем бы стал маленький портной нападать посреди улиц на старых женщин, не потрудившись даже забрать у них драгоценности или сумочки?

Так говорил сам себе Кашудас и тут же возражал:

- А почему бы вдруг господину Лаббе, ему, в его шестьдесят с лишним лет, живущему жизнью образцового гражданина, понадобилось душить людей на темных улицах?

Все это было ужасно сложно. Даже привычная обстановка "Кафе де ла Пэ" и присутствие комиссара Мику больше не действовали успокаивающе.

Пусть станут утверждать, что это Кашудас, и Мику поверит.

Пусть ему скажут, что это господин Лаббе...

Об этом следовало поразмыслить серьезно. То был вопрос жизни и смерти. Разве убийца не заявил через газету, что вполне может напасть на мужчину?

И предстояло преодолеть эту улицу де Премонтре, которая едва освещалась! И жил он прямо напротив шляпника, откуда тот мог следить за всеми его действиями!

Наконец, нельзя было сбрасывать со счетов и двадцать тысяч франков. Двадцать тысяч! Больше, чем он зарабатывал, сидя за своим столом, за полгода...

- Послушайте, Кашудас...

Ему показалось, будто он возвратился на землю откуда-то издалека, к людям, о присутствии которых он на некоторое время забыл. Не узнав по голосу, кто к нему обращается, он непроизвольно повернулся к шляпнику, который наблюдал. За ним, жуя свою сигару. Но окликнул его не шляпник. Комиссар.

- Это правда, что вы быстро шьете и берете недорого?

В долю секунды он оценил, какая ему выпала неожиданная удача, и чуть не повернулся вновь к господину Лаббе, чтобы убедиться, что тот не видит радости на его лице.

Пойти в полицию - он бы не осмелился. Написать - он бы тоже не решился: письма остаются и могут навлечь неприятности. И вот просто чудом главный начальник, представитель порядка, закона, сам в некотором роде предлагает прийти к нему.

- По случаю траура я делаю костюм за сутки, - сказал он, потупив взгляд.

- Тогда допустим, что это траур по шести старушкам, и сшейте мне так же быстро. Я почти ничего не захватил с собой из Парижа, а из-за этого дождя оба моих костюма в ужасном виде. У вас-то хоть есть чистошерстяное сукно?

- Для вас будет лучшее альбефское сукно.

Господи! Как быстро работала мысль маленького портного! Возможно, давали себя знать четыре стакана белого вина? Ну и пусть! Он заказал пятый, и его голос прозвучал уверенней, чем обычно. Сейчас произойдет чудо. Вместо того чтобы возвращаться домой одному - разве не умирал бы он от страха при мысли о господине Лаббе, минуя темные уголки улицы де Премонтре? - он пойдет вместе с комиссаром, чтобы снять с него мерку. И наконец-то у себя дома, за закрытыми дверями...

Чудесно, негаданная удача. Он получит вознаграждение. Двадцать тысяч франков! Ничем не рискуя!

- Если у вас найдется пять минут, зайдемте ко мне, это совсем рядом...

Его голос слегка дрожал. Бывают удачи, на которые надеешься, не очень-то надеясь, если ты Кашудас и на протяжении веков привык к злым шуткам судьбы и к пинкам под зад.

- ...Я сниму с вас мерку и обещаю, что завтра вечером в это же время...

Как прекрасно воспарить таким образом! Все препятствия преодолены. Все устраивается, словно в волшебной сказке.

Люди, которые играют в карты... Славная физиономия Фирмена - в такие мгновения у всех славные лица, - который наблюдает за игрой... Шляпник, на которого стараешься не смотреть...

Комиссар пойдет... Они выйдут вместе... Прикроют дверь в мастерскую... Никто не может услышать...

- Послушайте, господин комиссар, убийца - это... Хлоп! Достаточно одной коротенькой фразы, чтобы все разрушить.

- Это не горит...

Ему, комиссару, тоже хочется сыграть в белот, и он знает, что, как только партия закончится, кто-нибудь уступит свое место.

- Я зайду к вам завтра утром... Вы, наверное, всегда на месте?.. К тому же по такой погоде...

Конечно, прекрасная сказка пошла прахом. А ведь все было так просто! Но завтра утром Кашудас, возможно, будет мертв. Его жена и дети не получат эти двадцать тысяч франков, на которые он имеет право.

Ибо он все больше понимал, что имеет на них право. Он сознавал это. Он взбунтовался.

- Если бы вы зашли сегодня вечером, я мог бы воспользоваться...

Не получилось. Шляпник, наверное, смеялся. Партия как раз закончилась, и страховой агент уступил место комиссару Мику. Комиссары не должны иметь право играть в карты. Комиссары должны понимать с полуслова. Не может, однако, Кашудас умолять его снять мерку сегодня.

Как же теперь уйти? Обычно он оставался в "Кафе де ла Пэ" не больше получаса, иногда чуть дольше, но ненамного. Это его единственное развлечение, единственная роскошь, которую он себе позволял. Затем он возвращался домой. Детвора в полном сборе: младшие вернулись из школы и устраивают адский шум. Дом наполнен запахами кухни. Дольфина - у нее до смешного французское имя, хотя она едва изъясняется на этом языке, - кричит на малышей пронзительным голосом. А сам он шьет долгими часами у себя на антресолях, за своим столом, приблизив лампу к шитью...

От него плохо пахнет, ему это прекрасно известно. От него исходит запах чеснока, который они дома потребляют в большом количестве, смешанный со специфическим запахом шерсти, с которой он работает. Были люди в "Кафе де ла Пэ", которые отодвигались, когда он подсаживался к столику завсегдатаев.

Не по этой ли причине комиссар не пошел с ним сейчас же? Если бы только кому- нибудь было с ним по пути! Но всем, кто находился здесь, надо в сторону улицы дю Пале. Все сворачивали налево, тогда как он должен был свернуть направо.

Вопрос жизни и смерти...

- То же самое, Фирмен...

Еще стакан белого вина. Он так боялся, что шляпник выйдет за ним следом! Потом, уже сделав заказ, он подумал, что если шляпник выйдет первым, то, вероятно, для того чтобы устроить ему засаду в каком-нибудь из темных уголков улицы де Премонтре.

Уйти раньше - опасно.

Уйти после - еще опасней.

Но не мог же он, однако, оставаться здесь навсегда?

- Фирмен...

Он пребывал в нерешительности. Он знал, что делает это напрасно, что будет пьян, но он уже не в состоянии поступить иначе.

- То же самое...

Не на него ли станут смотреть с подозрением?

МАЛЕНЬКИЙ ПОРТНОЙ ПРИСУТСТВУЕТ ПРИ КОНЧИНЕ СТАРУШКИ

- Как Матильда?

Кто-то произнес эти два слова. Но кто? К этому времени голова у Кашудаса стала тяжелой, и, возможно, он заказал уже седьмой стакан белого вина? Его даже спросили, не отмечает ли он рождение очередного младенца. Вероятно, эти слова произнес Жермен, бакалейщик. Впрочем, это не имело никакого значения. Все они были почти одного возраста, от шестидесяти до шестидесяти пяти лет. Большинство учились вместе сначала в школе, а затем в коллеже. Вместе играли в шары. Обращались друг к другу на "ты". Были гостями друг у друга на свадьбе. Наверное, у каждого из них лет в пятнадцать или семнадцать была подружкой та, которая потом стала женой друга.

Были тут и другие: группа мужчин от сорока до пятидесяти лет, готовых принять эстафету, когда старших не станет, которые играли в карты в левом углу "Кафе де ла Пэ". Они были чуть более шумные, приходили позднее, около пяти, поскольку еще не добились соответствующего положения.

- Как Матильда?

Эту фразу маленький портной слышал почти каждый день. Вопрос произнесли с неохотой, как спросили бы:

"Дождь все идет?"

Потому что Матильда - жена шляпника - уже целую вечность стала чем-то вроде легенды. Верно, она тоже была молоденькой девушкой, как другие. Быть может, кое- кто из играющих здесь ухаживал за ней и целовался с ней в укромных уголках. Потом она вышла замуж и, наверное, каждое воскресенье в десять часов, принарядившись, отправлялась к мессе.

Вот уже пятнадцать лет она живет на антресолях, таких же, как у Кашудаса, прямо напротив него. Занавески на окнах раздвигались редко. Ее он не видел, лишь бледное пятно ее лица едва угадывалось в дни генеральной уборки.

- Матильда? Хорошо...

Иначе говоря, ей не хуже, она по-прежнему парализована, ее все так же усаживают каждое утро в кресло, укладывают каждый вечер в постель, но она еще не умерла.

Говорили о Матильде и о других вещах. Об убийце - немного, потому что в "Кафе де ла Пэ" делали вид, будто не слишком интересуются подобными делами.

Кашудас не посмел уйти из страха, что шляпник тут же покинет кафе и пойдет за ним следом. Итак, он пил. Он делал это напрасно, но справиться с собой не мог. Два или три раза он заметил, что господин Лаббе поглядывает на бледный циферблат часов, висящих между двумя зеркалами, но не спросил себя почему. Лишь таким образом он узнал, что было ровно пять часов семнадцать минут, когда шляпник поднялся и стукнул монетой по мраморному столику - так он обычно подзывал Фирмена.