Читаем без скачивания Маленький портной и шляпник - Жорж Сименон

Кашудас не посмел уйти из страха, что шляпник тут же покинет кафе и пойдет за ним следом. Итак, он пил. Он делал это напрасно, но справиться с собой не мог. Два или три раза он заметил, что господин Лаббе поглядывает на бледный циферблат часов, висящих между двумя зеркалами, но не спросил себя почему. Лишь таким образом он узнал, что было ровно пять часов семнадцать минут, когда шляпник поднялся и стукнул монетой по мраморному столику - так он обычно подзывал Фирмена.

- Сколько?

Если, здороваясь, пожимали друг другу руки, то, уходя, прощались со всеми сразу. Одни говорили: "До завтра!", другие - "До вечера", поскольку некоторые вновь собирались здесь после ужина, чтобы сыграть еще одну партию.

- Он подстережет меня на улице де Премонтре и набросится в каком-нибудь укромном месте...

Только бы поскорей заплатить, выйти сразу вслед за шляпником и не потерять его из виду! Из них двоих он ниже и худее. Бежать он сможет быстрее. Лучше всего следовать за шляпником на небольшом расстоянии и при малейшем подозрительном жесте пуститься наутек.

Оба мужчины вышли один за другим с интервалом в несколько секунд. Любопытно, что играющие не посмотрели вслед шляпнику, а оглянулись как раз на маленького портного, который, похоже, был не в своей тарелке. Кто знает, не прошептал ли кто-нибудь: "Вдруг это он?"

Ветер дул все сильнее. На углах улиц он хлестал с такой силой, что заставлял согнуться вдвое или опрокидывал назад. Шел дождь. У маленького портного стало мокрым лицо, и он дрожал в своем тонком плаще.

Это не имело значения. Он шел по следам шляпника. Надо было держаться к нему поближе. Это единственный шанс на спасение. Еще триста метров, двести метров, сто метров, и он будет дома, он сможет укрыться, запереться до завтрашнего утра, до прихода комиссара.

Он считал секунды, и вот шляпник миновал свой магазин, где за прилавком смутно виднелась рыжая голова приказчика. И Кашудас тоже, сам того не замечая, прошел мимо своей мастерской, потому что некая сила заставляла его следовать дальше.

Как и незадолго до этого, никого, кроме них, на улице не было. Никого, кроме них, не было на улицах все более пустеющего квартала, куда они углублялись. Каждый ясно слышал шаги другого, как эхо собственных шагов. Значит, шляпник знал, что за ним идут.

А Кашудас умирал от страха. Он мог бы остановиться, повернуть назад, возвратиться домой? Несомненно. Может быть. Только такая мысль не пришла ему в голову. Как ни странно, он для этого был слишком испуган.

Он шел следом. Он шагал позади своего попутчика в двадцати метрах от него. Иногда у него вырывалось в пространство, в дождь, в ветер:

- Если это он...

Разве он еще сомневался? Не для того ли, чтобы выяснить все до конца, он решился на это преследование?

Время от времени оба с интервалом в несколько секунд проходили мимо освещенной лавочки. Затем друг за другом снова ныряли в темноту, и единственным ориентиром им служил шум их шагов.

- Если он остановится, я остановлюсь...

Шляпник остановился, и он остановился. Шляпник двинулся дальше, и маленький портной, с облегчением вздохнув, зашагал вновь.

По городу ходили патрули, масса патрулей, если верить газете. Чтобы успокоить население, полиция ввела в действие, как считалось, сверхнадежную систему надзора. Действительно, они - сперва Лаббе, потом Кашудас повстречали троих в мундирах, ступавших тяжелой походкой, и Кашудас услышал:

- Добрый вечер, господин Лаббе!

А ему в лицо направили луч фонарика и ничего не сказали.

Старых женщин на улицах не было. Даже интересно, где преступник находил своих старушек. Они, наверное, скрывались дома, выходили только днем, и их по возможности сопровождали. Осталась позади церковь Святого Иоанна с едва освещенным порталом. Но вот уже три недели, как старушки, наверное, не приходили сюда за спасением.

Улицы становились все уже. Виднелись пустыри и дощатые заборы между отдельными домами.

- Он выманивает меня из города, чтобы убить...

Кашудас не был смельчаком. Ему делалось все страшнее. Он готов был кричать "спасите!" при малейшем движении шляпника. Если он и следовал за ним, то помимо своей воли.

Тихая улица с новыми домами, все тот же шум шагов, потом вдруг - ни звука. Ни звука - потому что Кашудас остановился в то же мгновение, что и человек, за которым он шел и которого не видел.

Куда же делся шляпник? Тротуары были темны. На улице горело всего три фонаря, вдалеке один от другого.

Светилось несколько окон, и из какого-то дома доносились звуки фортепианных аккордов.

Играли одно и то же, видимо, этюд - Кашудас не разбирался в музыке, непрерывно повторяемый учеником, с неизменной ошибкой в конце.

Дождь перестал? Во всяком случае, он больше не замечал, что идет дождь. Он не отваживался ступить ни вперед, ни назад. Его тревожил малейший шум. Он боялся, что этот проклятый инструмент помешает ему услышать шаги.

Та же музыкальная фраза, пять раз, десять, и внезапно - стук закрывшейся крышки рояля. Ясно. Урок закончился. Из дома донесся шум, крики, верно, маленькая ученица, получив свободу, присоединилась к своим братьям и сестрам.

Кто-то одевался, собираясь уходить, и говорил, по-видимому, мамаше:

- Она делает успехи... Но левая рука... Ей необходимо разрабатывать левую руку...

И этот кто-то - дверь раскрылась, нарисовав желтый прямоугольник света, - этот кто-то оказался старой дамой.

- ...Уверяю вас, мадам Бардон... Из-за тех ста метров, что мне надо пройти...

Кашудас не смел даже дышать. Ему и в голову не пришло крикнуть:

- Оставайтесь на месте!.. Не двигайтесь!..

Между тем он уже знал. Он понимал теперь, как это происходило. Дверь закрылась. Старая дама, видимо, все же испытывая смутную тревогу, спустилась с трехступенчатого порога и засеменила по улице, держась поближе к домам.

Это же была ее улица. Она почти у себя дома. Она родилась здесь, на этой улице. Она играла на всех порогах, на тротуарах, знала каждый ее камень.

Легкие, быстрые шаги... потом - никаких шагов!

Это почти все, что было слышно. Отсутствие шагов. Тишина. Непонятный звук, вроде шуршания одежды. Смог бы он пошевелиться? Изменилось бы что-нибудь от этого? А если б он крикнул, отважился бы кто-нибудь выйти из дома?

Он вжался в стену, рубашка прилипла к спине - не из-за дождя, насквозь промочившего плащ, - до того он вспотел.

Уф!.. Это вздохнул он. Возможно, вздох испустила и старая дама - тогда последний - или убийца?

Вновь послышались шаги, мужские шаги, человек возвращался. Шаги приближались к Кашудасу, к Кашудасу, который был уверен, что бегает быстрее шляпника, только никак не мог оторвать подошвы от тротуара!

Сейчас тот, другой, его увидит. Но разве тот, другой, и без того не знал, что он здесь, не чувствовал его присутствия от самого "Кафе де ла Пэ"?

Это не имело значения. В любом случае маленький портной был в его власти. Именно такое ощущение испытывал Кашудас и не пытался с ним бороться. В его глазах шляпник вдруг вырос до сверхъестественных размеров, Кашудас готов был упасть перед ним на колени и поклясться, если надо, молчать всю свою жизнь. Несмотря на двадцать тысяч франков!

Он не двигался, а господин Лаббе приближался. Сейчас они соприкоснутся. Появятся ли у Кашудаса в последнюю минуту силы, чтобы броситься бежать?

И если он сделает это, не его ли обвинят в убийстве? Шляпнику стоило только позвать на помощь. Беглеца станут искать. Поймают.

"Почему вы бежали?"

"Потому что..."

"Признайтесь, вы убили старую даму..."

На улице были лишь они вдвоем, и, в сущности, ничто не говорило за то, что виноват скорее тот, а не этот. Господин Лаббе был умнее маленького портного. Он - важная персона, родился в этом городе, с разными чиновниками - на "ты", кузен у него - депутат.

- Спокойной ночи, Кашудас!..

Может показаться невероятным, но это все, что произошло. Господин Лаббе, верно, едва различил в полумраке его съежившуюся фигуру. Если уж говорить всю правду, то Кашудас стоял на каком-то пороге и держался за шнур от звонка, готовый дернуть изо всех сил.

А убийца спокойненько обратился к нему слегка глуховатым голосом, ничуть, однако, не угрожающим:

- Спокойной ночи, Кашудас!..

Он тоже попытался заговорить. Следовало быть учтивым. Он испытывал настоятельную необходимость быть учтивым с таким человеком, как этот, и ответить на его пожелание. Напрасно он раскрывал рот. Ни звука из него не вылетело. Шаги уже удалялись.

- Спокойной ночи, господин шляпник!..

Он услышал, как произносит эти слова, он произнес их слишком поздно, когда шляпник был уже далеко. Имени он не назвал из деликатности, чтобы не скомпрометировать господина Лаббе. Именно!

Он так и стоял на пороге. И не испытывал никакого желания пойти взглянуть на старую даму, которая еще полчаса назад давала урок музыки, а теперь навсегда отправилась в мир иной.