Читаем без скачивания Зона поражения - Василий Орехов

Значит, драться. Ну, назвался сталкером — полезай в Зону, как говорят в баре «Шти». В принципе, выпутывались мы и из более сложных ситуаций, как тот страус.

— Не останавливаться, — вполголоса предупредил я.

Мы приблизились к слепым собакам, сидевшим у нас на пути. Они нехотя уступали нам дорогу, разбегались в стороны, чтобы тут же замкнуть кольцо за нашими спинами. Стоит только остановиться, и они примут это за проявление неуверенности и малодушия. Тогда они нападут сразу же.

— В круг, — негромко скомандовал я. — Дистанция три шага.

После некоторой заминки мы образовали нечто вроде неправильного овала со мной и Хе‑Хе в крайних точках. Ладно, кривовато, конечно, но так хоть не перебьем друг друга и не будем друг другу мешать, когда начнется потеха. Наше с помощником напряжение передалось охотникам, они то и дело озабоченно поглядывали на нас. Но главным образом глазели они, конечно, на собак, нахально вьющихся вокруг. На людей с менее крепкими нервами этот уродливый зоопарк вполне мог произвести самое угнетающее впечатление. У некоторых животных ноги были разной длины, и они передвигались враскачку, ковыляли, высоко подбрасывая лоснящиеся от гноя, покрытые пакостными язвами зады. Из глазниц некоторых выпирали рудименты глаз — огромные, тусклые, налитые черной кровью, бессмысленно таращащиеся в пространство, покрытые вздувшимися и лопнувшими капиллярами. Одна из собак имела две головы — они расходились у основания шеи и мешали друг другу, поэтому обе смотрели в разные стороны. Смердело это стадо радиоактивного мяса немногим меньше, чем кладбище мутантов возле Периметра.

Я надвинул на глаз целеуказатель и внимательно оглядывал окрестности. В сложившейся ситуации эта штука вряд ли понадобится, бить придется по увертливым целям с близкого расстояния, но через нее было видно, как через хороший бинокль, и в случае необходимости я мог зумить изображение, визуально приближая выбранный предмет. Мне необходимо было найти вожака этой необычайно большой стаи.

А вот он, голубчик.

Чернобыльский пес неподвижно стоял на пригорке неподалеку от оврага и, злобно скалясь, смотрел прямо на нас. Это была матерая тварь с почерневшими, обвисшими сосками на брюхе. Баба, значит. Она была больше обычного пса и явно побывала уже не в одной схватке. На боку у нее виднелся уродливый серпообразный шрам, омерзительное фиолетовое месиво из плоти — на мутантах вообще всякая рана заживает ужасными рубцами, струпьями, язвами, это неизбежная плата природе за невероятную скорость регенерации. Голова твари была словно выщерблена сверху — когда‑то, видимо, поймала гранатный осколок, и потом рана как попало стянулась, собрав в единый тугой узел кожу, мясо, осколки кости и вылезшие наружу мозги…

И я даже знал, осколок чего поймала головой чернобыльская сука.

Во имя Черного Сталкера!.. У меня встала перед глазами картина недавней карательной акции нашего клана в Собачьей деревне. Я запускаю руку в нору и за шкирку по очереди достаю оттуда четырех щенят. Щенята совсем маленькие и мало похожи на своего огромного свирепого родителя, но уже сплошь покрыты гнойными радиационными язвами. Если их пощадить, через полтора года в Зоне будет на четыре стаи слепых гиен больше. Я передаю щенят Патогенычу, он швыряет их на землю и простреливает каждому лобастую башку из «хай пауэра». А на поваленном сарае неподалеку стоит, подавшись к нам и вздрагивая от выстрелов, огромная черная тварь с уродливой лысой головой, торчащими наружу зубами и отвратительным наростом на груди и спине, похожим на львиную гриву. Тварь внимательно наблюдает за происходящим. На голове у нее внушительная кровоточащая рана, на боку широкий черный разрез в виде полумесяца — зацепило осколками, когда Муха с Монахом бомбардировали затаившихся в сарае собак гранатами. Сыпь и Мельник издали стреляют по твари из автоматов, но она яростно воет, ее вой невыносимо выбрирует в барабанных перепонках, и прицел у сталкеров сбивается, руки начинают дрожать, стволы автоматов ходят ходуном. Она даже не сходит с места, совершенно уверенная, что пули пройдут мимо. Тварь неотрывно смотрит на нас с Патогенычем. Я начинаю ощущать неприятный иррациональный холодок в груди и тоже вздергиваю «калаш». На сей раз тварь понимает, что пора исчезнуть. До контролера ей далековато, пси‑способностей для того, чтобы одновременно сбивать прицел троим, ей явно не хватит. Однако прежде чем скатиться в овраг, она на мгновение приостанавливается, чтобы бросить на меня последний свирепый взгляд, словно сфотографировать на память, — и моя первая пуля срубает ей кончик хвоста, точно циркулярной пилой, остальные уходят к горизонту.

— Чернобылец возле оврага, — негромко произнес Хе‑Хе.

— Вижу, вижу… — пробормотал я, увеличивая изображение. Так и есть — хвост, которым нервно хлещет себя по бокам вожак стаи, на треть короче обычного. — Ищи остальных. Не может одна скотина держать столько слепцов.

Еще двоих мы вскоре разглядели среди полуразрушенных строений деревни. Они то высовывались из‑за углов, то снова прятались. Это были совсем молодые псы, двухлетки, которые еще не были вполне готовы к самостоятельной жизни и поэтому пока подчинялись доминирующей особи. Но уже на следующий год они разбредутся по Зоне, уводя за собой часть непомерно разросшейся стаи, чтобы на знакомом для кого‑то маршруте появился новый неприятный сюрприз.

Вернее, разбрелись бы. Теперь это им вряд ли светит. Первая пуля всегда вожаку, дальше — по обстоятельствам.

Когда мы приблизились к границе деревни, собаки перестали уступать нам дорогу. Сидя в густой траве, они гнусно сдалились, вывалив наружу розово‑серые языки. Куцехвостая тварь явно узнала меня и хотела поприветствовать.

Нам пришлось замедлить продвижение и остановиться метров за десять до них. Быстро приложив приклад автомата к плечу и наведя прицел на неподвижную фигуру чернобыльского пса на пригорке, я скомандовал:

— Огонь, бродяги!

«Хопфулы» разразились дружным треском. Если бы мы были вооружены «Калашниковыми», в ушах у меня зазвенело бы от невыносимого грохота, однако чудо современной оружейной мысли шумело значительно меньше. Бросившиеся на нас скопом собаки, видимо, тоже оказались обмануты отсутствием привычной оглушительной канонады, которой они уже приучились бояться, как огня; впрочем, возможно, в самоубийственную атаку их гнал мысленный приказ вожака, пылающего жаждой мести.

Первый ряд атакующих мы скосили, словно огромной косой. Слепые собаки тяжело шлепались на землю, отброшенные попавшими в упор пулями, с бешеным визгом кувыркались через голову, шарахались в стороны, поджимая под коричневое брюхо раздробленные конечности. В суку мне попасть не удалось — за мгновение до начала стрельбы все три чернобыльских пса разом затянули свою зловещую тоскливую песню, и моя длинная очередь ушла в молоко. Зато Хе‑Хе метким выстрелом удалось отстрелить кончик уха одному из малолетних помощников вожака: рыча от боли, пес завертелся на одном месте, и некоторые слепые твари неуверенно приостановились, начали рыскать по сторонам и нерешительно пятиться.

Тем не менее стая продолжала яростно атаковать нас. После того как первые собаки пали смертью храбрых под нашими очередями, попасть в остальных стало гораздо труднее: они начали невероятно искусно уворачиваться от пуль. Проникая своим примитивным сознанием в мозги охотников и считывая информацию из кратковременной памяти, они за долю секунды, когда пуля еще только покидала канал ствола, уходили с того места, куда она, по мнению стрелявшего, должна была попасть. Несмотря на внешнюю неуклюжесть и неповоротливость, при желании слепые собаки умели скользить с проворством теней. Теперь выжившие твари лисами вились вокруг нас, неумолимо сокращая диаметр кольца, внутри которого находился наш отряд.

Я вновь обстрелял чернобыльскую суку на пригорке, надеясь если не попасть в нее, то хотя бы спугнуть с командного пункта, чтобы она на какое‑то время потеряла контроль над ситуацией, но моя очередь вновь прошла стороной. Хе‑Хе выстрелил в нее из подствольного гранатомета, и между почерневшими домами поднялся столб дыма: недолет.

Охотники продолжали палить во все стороны, однако промахивались значительно чаще, чем попадали. Создавалось такое ощущение, что вместо каждой подбитой собаки из кустов, из лесополосы и из‑за заборов появляются две новые. Я отметил, что привычная к переделкам американская троица бьет экономно, короткими очередями по три патрона; Миша же Пустельга лупит без передыху и уже успел опустошить пару магазинов. Стеценко находился у меня за спиной, и оттуда вроде тоже доносилось привычное и разумное «двадцать два», «двадцать два».

Собаки подобрались к нам уже на такое расстояние, что сквозь пороховую гарь можно было без труда уловить вонь их гниющей заживо плоти. Припадая к земле, они прыгали прямо к нашим ногам, торопливо отскакивая назад, когда сырую глину перед их мордами разрывали автоматные очереди. От мельтешения перед глазами лоснящихся коричневых тел кружилась голова, незаметно мутилось сознание: было в их движениях что‑то гипнотическое, завораживающее, лишающее воли. Камачо вдруг с воплем шарахнулся в сторону, и на то место, где он только что стоял, приземлилась одна из собакогиен; резко развернувшись всем корпусом, Сэм хладнокровно разнес ей голову одиночным выстрелом. Одна из собак бросилась прямо в ноги Хе‑Хе и, когда сталкер встретил ее тяжелой подошвой в челюсть, впилась ему зубами в ботинок и не разжимала хватки до тех пор, пока после выстрела Донахью мозги не брызнули у нее из ушей. Чернобыльская тварь с располосованным боком, изуродованным черепом и купированным хвостом яростно вертелась и приплясывала на своем пригорке, не спуская с нас пылающего ненавистью взгляда. Ее подмастерья с опаской выглядывали из‑за домов.