Читаем без скачивания Любовь неукротимая - Хизер Сноу

Глаза Лилиан округлились.

– Совсем?

Пен быстро кивнула. Не сказать, чтобы она вновь испытала то самое потрясение, однако теперь память рисовала ей каждый изгиб тела Габриэля, каждую его черту с непревзойденной точностью.

– Да, – торопливо ответила она, надеясь, что кузина не станет пытаться связать с этим признанием румянец на ее щеках. – И он словно пытался содрать с себя кожу, как будто это не кожа, а одежда, которая мешает ему.

Лилиан задумалась, внимательно посмотрев на сестру.

– Но он был не в поту? – спросила она.

– Нет. Его кожа была горячей, но сухой. Вообще он выглядел совершенно иссушенным. Казалось, сколько воды ему ни дай, ему все равно окажется ее недостаточно.

Пенелопа с трепетом вспоминала его мольбы дать ему воды. В тот момент он казался ей таким беспомощным.

– И его зрачки были расширены, – продолжила она, – так сильно, что глаза выделялись черными провалами. И они оставались крайне чувствительными к свету даже несколько часов спустя.

Лилиан кивнула, прижав к нижней губе указательный палец.

– Наблюдала ли ты у него эти симптомы после?

Пенелопа вздохнула.

– Нет.

– Ну… я ничего не знаю о психическом состоянии Габриэля, и с первого взгляда он мне показался здоровым.

Лилиан откинулась на спинку канапе и задумалась, сплетя пальцы. Пенелопа взволнованно ждала ответа кузины.

– Очень похоже, что организм Габриэля не принимал какого-то вещества: того, с чем он соприкоснулся, или того, что он проглотил.

От удивления у Пенелопы перехватило дыхание.

– Что?

– Ты же сама говорила: все известные тебе симптомы его безумия больше похожи на две совершенно разные болезни. Это и показалось тебе странным. А я скажу следующее: если причина приступов не кроется в помешательстве, то логично было бы поискать другой источник. Например, его организм.

По рукам Пенелопы пробежали мурашки, но она велела себе успокоиться. Она пододвинулась к краю кресла и наклонилась к кузине, не в силах подавить зародившееся в сердце предчувствие.

– Такое возможно? Правда?

– Конечно. Организм человека – тайна – почти так же, как разум. Мы можем изучать его веками, но так и не постигнем глубин.

Боже правый! Если приступы Габриэля – это не безумие, а нечто совершенно иное…

«Нет необходимости воздерживаться от поцелуев с ним», – прошептала предательская частичка рассудка Пенелопы. «Никаких поцелуев!» – ответила она самой себе. Господи, да неужели она сама сошла с ума?

– Но что может вызвать такую реакцию?

– Вот этого я не знаю, – развела руками Лилиан. – Не могу вспомнить ни единого средства, способного вызвать все те симптомы, что ты перечислила.

Пенелопа разочарованно опустила плечи, откидываясь на спинку кресла.

– Что до расширенных зрачков… На глаза влияет настойка опия. Только вот она сужает зрачки едва ли не до размеров булавочного укола, так что этот вариант не походит. Не знаю ни одного средства, которое могло бы настолько расширить зрачки.

Проклятье!

– Изнуряющую жажду может вызвать множество снадобий, так что тут даже бесполезно угадывать. – Лилиан вновь поводила пальцем по нижней губе. – Ты говорила, лорд Бромвич сильно чесался. Ты не заметила на нем сыпи? Может, укусов насекомых или ожогов?

– Нет, – ответила Пенелопа. – Зуд словно исходил изнутри.

– Странно, – задумалась кузина. – Я предполагала также, что это могла быть реакция на что-то съеденное, но тогда на коже были бы видны какие-либо внешние признаки. Но это еще не значит, что мы ошибаемся. – Она прикусила нижнюю губу и погрузилась в размышления.

Пенелопа старалась обуздать нарастающее разочарование.

– Даже если мы не сможем объяснить всех симптомов, скажи мне, есть ли такое средство, которое может заставить видеть человека несуществующие в действительности вещи?

– Определенно, да. Спорынья вызывает ложные видения. Даже манию. А также жар и жажду.

И вновь надежда одержала верх над унынием в сердце Пенелопы.

– Это ведь грибок, который поселяется в колосьях ржи, так? И если Габриэль вновь попробует хлеб из больных зерен…

– У него начнутся приступы рвоты и, вероятно, судороги. То же станет и с любым, кто разделит с ним такую трапезу. Нет, я сомневаюсь, что это отравление спорыньей. Тем более, как ты сама говорила, приступы у него регулярны. Все-таки есть в природе средства, способные вызвать помешательство у здорового человека. Только вот я не знаю среди них таких, что смогли бы вызвать все перечисленные тобой симптомы.

А Пенелопа не знала человека, кто разбирался бы в фармацевтике лучше, чем Лилиан. И раз уж даже она не может дать ответ…

– Ладно, хватит об этом, – сказала Пен, надеясь, что ее голос прозвучал не слишком подавленно.

Лилиан сдержанно улыбнулась.

– Я не могу знать всего, Пен. Но в ближайшее же время возьмусь за поиски. Конечно, я не стану бродить по болотам и собирать разные травы. – Она положила руку на живот. – Теперь я не могу даже работать в лаборатории. Ты не представляешь, сколько стеклянной посуды я перебила, задевая все своим животом. Очень грустно. И дорого!

Пенелопа улыбнулась словам кузины, а та устало откинулась на спинку и вытянула ноги. Затем расслабленно вздохнула, прикрыв глаза.

Так продолжалось минуту или две. Пен подумала, что сестра задремала, но та вдруг произнесла:

– Порой наши ошибки меняют нас в лучшую сторону. Мы учимся на них и становимся мудрее. Ты должна начать доверять себе, Пен.

У Пенелопы запершило в горле, и она непроизвольно сглотнула. И лишь откашлявшись, ответила:

– Думаю, тебе нужно вздремнуть. Джеффри не сказал, когда они с Габриэлем вернутся? – Пен решила проведать племянницу, если у нее еще осталось достаточно времени до возвращения лорда Бромвича.

– Ну-у… – погружаясь в сон, протянула Лилиан. – Думаю, их не будет большую часть дня. Джеффри говорил что-то о новом руднике… Они собирались съездить туда…

Руднике? Как же Габриэль спустится в шахту? Он же едва перенес вчерашнюю поездку в тесной карете! Находиться в темноте, глубоко под землей, для него будет просто невыносимо. Стоит ему приблизиться к шахте, как в нем сразу проснется страх. «Боже, надеюсь, он не станет и пытаться!» – волнуясь, подумала Пенелопа. Но все же она вылечила уже не одного солдата и знала, как ведут себя джентльмены в присутствии других мужчин: они стараются скрыть любое проявление слабости.

Нет, племянницу Пен навестит позже.

Под приглушенный стук копыт Габриэль с небольшим отставанием следовал за Стратфордом. Они поднялись на невысокий холм. Свежий утренний ветерок ласкал лицо, прохлада наполняла легкие бывшего солдата, поднимая его дух. Габриэль чувствовал прилив сил, приятное возбуждение – так на него действовали конная прогулка, яркий солнечный свет и упоительный воздух.

Так неужели Пенелопа ошибалась, утверждая, что любые намеки на пережитое Габриэлем во время войны могут вызвать очередной приступ? Ведь он скакал на коне по открытому полю, и это могло воскресить в его памяти картины времен службы в кавалерийском полку принца Уэльского. Однако в этот момент лорд Бромвич был бодрее, чем все прошедшие месяцы.

Возможно, картины, звуки и запахи поля боя очень далеки от пасторальных видов лугов Шропшира. Но разве у Габриэля не должны зародиться какие-либо ассоциации – те самые, о которых рассказывала ему Пенелопа?

Поднявшись на вершину холма, Стратфорд придержал коня, и Габриэль поравнялся с ним.

– Вы неплохо держитесь в седле, Бромвич, – сказал граф, похлопывая по шее своего коня. И улыбнувшись, добавил: – Для кавалериста.

Габриэль фыркнул, уголки его губ приподнялись в легкой улыбке. Ему нравился Джеффри Уэнтуорт. Прежде они лишь слышали друг о друге, но пообщаться им не представлялось случая. Они закончили одну и ту же гимназию – только Стратфорд был старше Бромвича, – и воевали на одном фронте, где Джеффри был легким драгуном.

– Мужайся, друг, – с добродушным смехом продолжил граф. – Зато у вас была возможность покрасоваться в мундире с фасонным воротничком и отрастить щегольские усы.

Габриэль усмехнулся. Он ненавидел военный мундир, с изысканными галунами и затейливой отделкой. Конечно, такую форму мог придумать только Принни[3].

«Но сейчас королем стал Георг IV», – напомнил себе Бромвич. Да, за то время, что он был заперт в Викеринг-плейс, в мире произошло очень многое: в том числе и смерть безумного короля.

В любом случае эта проклятая форма была крайне неудобна в битве. Да еще усы… Кожа под ними жутко зудела. Не говоря уже о том, что вокруг постоянно скапливалась пыль, отчего во рту частенько чувствовался вкус грязи.

– Надеюсь, вы не слишком гордились, Стратфорд, – сухо ответил Габриэль. – Ведь мы ехали позади вас не потому, что вы двигались быстрее, а потому что кому-то нужно было прикрывать ваши тылы.