Читаем без скачивания Александр Невский - Сергей Мосияш

— Зачем звал, владыка?

— О-о, узнаю гнездо Ярославово, — сказал Спиридон более с оттенком похвалы, чем осуждения. — Сразу к делу, ни слова лишнего.

Архиепископа не обидело поведение юного наместника. Слишком уж надоело ему лицемерие окружающих, и поэтому искренность княжича тронула сердце старика. Спиридон сел к столу, пригласил Александра.

— Благодарю тебя, владыка. Я постою, — отвечал с достоинством княжич.

Отказ можно было понимать двояко: уважение к старшему или желание поторопить с делом. И это отметил про себя архиепископ как признак ума и мудрости. Помолчав, Спиридон спросил:

— Тебе известны, сын мой, причины ссоры отца твоего Ярослава Всеволодича с князем Михаилом Черниговским?

— Известны, святой отец.

— И аки мнишь ты, дитя мое, есть ли корысть от этой распри? И кому?

— От распри меж русичами корысть может быть токмо поганым.

Белые густые брови Спиридона взвились в удивлении вверх.

— Истину глаголешь, сын мой. Великую истину, — обрадовался владыка. — Ибо то же самое молвит митрополит Кирилл в грамоте, кою прислал мне он из Киева.

Спиридон умолк, подталкивая тем отрока к вопросу. Но княжич молчал. И это понравилось владыке: не суетлив.

— Митрополит хочет поспешествовать в примирении князей, — продолжал Спиридон, — и меня к тому склоняет.

И опять он сделал паузу, и опять Александр промолчал.

— Я мню, дело сие вельми тяжкое, но небезнадежное, — вздохнул владыка. — Надо замирить их. До распри ли ныне, коли другой год жито не родит? Коли град наш несчастный при последнем издыхании? К братолюбию звать надо, к братолюбию, сын мой.

Спиридон истово перекрестился, обратя очи к небу.

— Всех, всех, дитя мое, звать надо, не токмо князей.

— Голод, святой отец. А в голод люди звереют, им не до братолюбия.

— Ведаю, сын мой, ведаю. Но душа смириться с тем не хочет. Аки мнишь ты — можно примирить князей Ярослава с Михаилом?

— Сие не ведаю, святой отец, ибо всего лишь наместник я. Но думаю, пусть мирит тот, кто ссорил их.

— Ты не токмо наместник, Александр Ярославич, ты и сын князя. И потом, — голос Спиридона стал вкрадчивым, — кто ссорил их — давно в скудельнице.

«Уже проведал, старая лиса», — подумал Александр, но не подал и вида, что понял намек.

— Голод никого не щадит, — отвечал он владыке.

«Наверно, не ведает отрок про казненных», — подумал Спиридон, а вслух продолжал:

— Вот и позвал я тебя для дела, богу угодного, для замирения земли нашей многострадальной.

— А что я могу сотворить ради этого дела?

— И немного, сын мой, и много. Ты ведаешь, где князь с дружиной ныне обретается. Пошли течца к нему с грамотой, в которой сообщи, что митрополит Кирилл поехал во Владимир и вместе с великим князем собирается мирить его с Михаилом.

— Но он же должен знать, откуда мне сие известно?

— А ты и пиши, мол, от владыки Спиридона. Ничего не скрывай.

— А почему сам не хочешь написать ему об этом? — спросил княжич.

Спиридон задумчиво поскреб в бороде, словно колеблясь, сказать или нет, и молвил:

— Мы не дружны с князем, хотя видит бог мое уважение к нему, к его силе и мудрости. Будь князь в Новгороде, я б его позвал или сам к нему пожаловал. Ну а что до тебя, сын мой, — улыбнулся ласково Спиридон, — то надеюсь, мы станем дружны.

Владыка вдруг подмигнул княжичу лукаво и заметил:

— Кто подает утопающему не соломинку, а руку, — всегда найдет преданного друга во мне.

«Знает про Арсения», — догадался Александр, но вида не подал.

Только получив от княжича согласие написать грамоту князю, владыка, благословив, отпустил его.

— Ну как? — кинулся к нему на крыльце Ратмир.

— Хорошо, — ответил коротко княжич и так быстро побежал вниз с крыльца, что слуга едва поспевал за ним.

Увидев спешившего из покоев княжича, отроки вскочили на коней.

— На Великом мосту народ собрался, — сообщил Станила княжичу.

— Народ? Зачем?

— А бог знает. Вопят что-то. Не пришлось бы пробиваться.

— Может, переждать? — встревожился Ратмир.

Княжич, вскочив на коня, напомнил слуге:

— А на кой бес тогда мой прапор брал? Красоваться?

Княжич помчался впереди отряда. Когда они выехали из Пречистенских ворот, увидели на мосту толпу людей. На их глазах над толпой подняли какого-то человека и швырнули в Волхов.

Александр перетянул коня плетью, и тот понес его на мост. Увидев скачущего княжича, толпа расступилась. Но княжич осадил коня и крикнул срывающимся голосом:

— Кто позволил казнь творить?!

Набежавший конный отряд сгрудился позади княжича. Изможденные люди угрюмо молчали, рассматривая краснорожих воинов на сытых, ухоженных конях.

— Я спрашиваю, за что казнили человека?! — крикнул сердито Александр, погрозив кому-то плетью.

И тут стоящий впереди бородатый мужик ответил хмуро:

— Не хлопочи, княжич. За дело.

— За какое дело? — повернулся к нему Александр.

— Потому как в зверя оборотился он, христиан губил для утробы своей окаянной.

— Смерть человекоядцам! — закричали вокруг другие. — Смерть!

Княжич побледнел от такой страшной новости и вдруг, указав плетью на Волхов, крикнул звонко:

— Моим именем велю таких убивать без суда! Нет милости псам.

— Смерть человекоядцам! — глухо повторила голодная толпа.

Княжич ехал шагом и думал с тоской и болью, что каждый из них дошел до такой крайности, когда человек уже становится зверем. И страшно ему было не их, а своего бессилия перед этой бедой.

На Городище он рассказал кормильцу о разговоре с архиепископом.

— Что ж, Спиридон прав, — вздохнул кормилец. — Замирять надо землю. Ибо без ратей забот хватает ныне. Разбежится смерд, перемрет — кто по весне орать землю станет?

Сразу после обеда на Городище полагалось почивать. И на этот раз, отобедав, княжич ушел в свои покои и уснул.

Проснулся он ввечеру и тут же сел за грамоту своему отцу. Писал княжич подробно, подолгу обдумывая каждую строку, чтобы мысль была не только ясна, но убедительна, и чтобы на грамоте не было помарок, которые терпеть не могли ни князь, ни сам княжич.

Когда стемнело и уж плохо видать буквы стало, Александр позвал Ратмира и велел принести огня.

Ратмир ушел, но вскоре ворвался в покои и крикнул тревожно:

— Ярославич, Новгород в огне!

— Как… в огне?

— Горит! Горит весь. Бежим в сени, оттуда все видать.

Они кинулись по темным переходам в княжеские сени. Столкнулись на лестнице нос к носу с кормильцем.

— Вы куда? — спросил Федор Данилович.

— В сени. Оттуда пожар зреть.

Когда они вбежали в сени, пять окон, выходивших на город, были залиты тревожным заревом пожара.

Пылал Славенский конец города, и поскольку он был ближе к Городищу, отсюда казалось, что горит весь Новгород. С каждым мгновением огонь разрастался вширь и ввысь. Тревожный набат доносился из города.

— То не случай, а злой умысел, — сказал Федор Данилович. — Голодные ищут жита и зажигают богатые дворы, дабы в суматохе поживиться.

— Но ведь зажигальникам смерть на месте, — сказал Ратмир.

— Стало быть, голод сильнее страха смерти. Кабы на нас сия беда не грянула…

— Могут и нас зажечь? — спросил Александр.

— Могут, Ярославич, все могут сотворить люди, потерявшие от голода разум.

Кормилец ушел. Княжич и Ратмир молча стояли у окна, завороженные жуткой картиной полыхающего города. Горело торжшце, горели церкви Ярославова дворища, полыхали целые улицы. Широкое зеркало воды отражало гигантское пламя, и отрокам чудилось страшное — горит сам Волхов.

Великой болью полнилось сердце юного наместника.

А пламя подымалось к небу, уничтожая и город, и людей, не щадя виноватых и правых, голодных и сытых.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«ТЫ НАШ КНЯЗЬ!»

XXIV

ВЕПРЬ И ВЕДЬМА

Ловчий Стоян сам выбрал место для княжича, поставив его за толстым корявым дубом.

— Запомни, Ярославич, — наказывал он. — Не спеши, в лоб не бей, все одно не пробьешь. Дай ему поравняться с собой, а тогда бей под ухо або под лопатку. Не промахнись, худо будет.

— Постараюсь.

Стоян, еще раз осмотрев позицию княжича и убедившись в ее надежности, тихо ушел. Он свернул к пушистой елочке, где поставлен был Ратмир.

— Ты вот что, Ратмирка, — обратился к нему ловчий. — Стань поближе к княжичу, но чтоб он не видел тебя. Чуешь? А если выйдет вепрь на княжича, тут-то готов будь. И коли что, не мешкай. Вепрь — скор зверь, вмиг княжичу кишки выпустит.

— Свят, свят, свят, — испуганно закрестился Ратмир. — Чего мелешь?

— Не мелю, а знаю. И копьем тогда лучше не пользуйся, бей кинжалом под лопатку. Зубами рви, а княжича не дай задрать. Чуешь?