Читаем без скачивания Мехман - Сулейман Рагимов

Зулейха нетерпеливо передернула плечами.

- Что это вы изъясняетесь по поговорке: "Стрелу выпускаешь, а лук скрываешь". Говорите открыто.

Человек в калошах, оглядываясь по сторонам и смешно приседая при каждом шаге, подошел ближе и тронул ее руку, на которой красовались золотые часы.

- К несчастью, этот мой племянник...

- Кто? - спросила Зулейха удивленно.

- Мамедхан.

- Какой Мамедхан! - не сразу вспомнила Зулейха,

- Тот, который носил вам кур во время болезни. Добрый, услужливый человек... Мухи не обидит. У него повесилась жена. Она это сделала нарочно, чтобы погубить его. Слыхала, наверно, дочь моя? Да? Ну так вот, Мамедхан ее муж... Муж этой самой Балыш. Его отец и я были ближе родных братьев, я его считаю своим племянником. Какой это щедрый, великодушный человек. Тогда я прямо сказал ему, что мне вот эта вещь очень нужна. - И человек в калошах довольно грубо сжал запястье молодой женщины. - Он не отказал. За друга он голову отдаст, не то что часы. И теперь должен погибнуть из-за сумасшедшей бабы...

Зулейха побледнела и резким движением высвободила свою руку из цепких пальцев Калоша. Она начала отстегивать браслетку.

- Верните, верните ему эти часы, - сказала она. От волнения она никак не могла оправиться с неподатливым замком.

Калош сокрушенно покачал головой.

- Как вернешь? Он, бедняга, в тюрьме.

- Все равно. Надо вернуть. Вы можете пойти к нему в тюрьму, проведать его...

Человек в калошах прижал руку к обросшему волосами подбородку.

- У меня же есть совесть. Разве я не человек? - Он потряс полами рваного архалука, потопал ногами в старых калошах. - Как же это так? Я дал тебе часы и теперь возьму их обратно? Как можно?

Зулейха готова была заплакать, так велик был ее испуг.

- Мехман убьет меня, когда узнает...

Старик прищурился.

- А разве он не знает?

- Кто, Мехман? Конечно нет.

Старик стоял теперь выпрямившись, насмешливо и нагло глядел на Зулейху, как охотник смотрит на птицу, попавшую в расставленные тенета.

- Как он может не знать? Как может муж не знать, откуда взялись у жены золотые часы?

Зулейха вся дрожала.

- Он думает, что эти часы привезла мне мама. Из Баку.

- Не смейся надо мной, дочь моя, не обманывай меня. Конечно, Мехман знает. - Он прошелся по комнате, пачкая запыленными калошами ковер. - Если он и молчит, то это не значит, что он не догадался...

- Я лучше во всем признаюсь Мехману, - ломая руки, сказала Зулейха. - Я ему объясню. Скажу, от куда я могла знать, что эти часы Мамедхана и что его жена повесится! О боже, что я наделала. Я позову маму... Надо что-нибудь продать, достать денег...

- Не надо так волноваться, милая. Ничего страшного не произошло... Зачем пугать Шехла-ханум?..

- Нет, пусть она знает, может, она что-нибудь придумает. Ой, господи! Зулейха вся дрожала. - Что я скажу Мехману! Ведь он поверил мне, поверил... Вы его не знаете. Он никогда не простит мне этого обмана. Ой, мама! Нет, нет. Зачем впутывать маму? Возьмите, ради аллаха, эту отраву. - Она чуть не падала в ноги человеку в калошах. - Возьмите! Зачем они мне? Возьмите, выбросьте их на улицу, делайте с ними, что хотите...

Человек в калошах снова схватил ее за руку, но теперь уже держал крепко и не выпускал.

- Дочь моя, чего ты так испугалась? Калош еще жив, дышит, не умрет! Зулейха затрепетала под его властным взглядом. - Я тоже имею свое "я"! Слушайся меня, никому ни слова. Не надо, понимаешь? При чем тут мама? Поднимется шум, люди услышат, весь мир узнает. Потом не вылезешь из этой беды.

- Но у меня нет секретов от мамы. Она знает, что я купила эти часы в долг. Вы принесли, мне понравились, и я их взяла. Я не знала, что дело дойдет до тюрьмы.

- Даже слово "тюрьма" тебе не надо произносить, дочь моя, - старался успокоить Зулейху Калош.-Чего ты так испугалась?

- Нет, нет, Калош, возьми, унеси их.....

Зулейха сорвала с руки часы и протянула Калошу. Он нетерпеливо взял их и положил на стол, перед зеркалом. Зулейха невольно обернулась и увидела в зеркале свое лицо - такое бледное, что по сравнению с его цветом блеск золота казался огненным.

- Другие присваивают целые караваны верблюдов с погонщиками, и ничего. А эта маленькая вещь превратилась почему-то в огонь и жжет тебя, как раскаленный уголь, - бормотал человек в калошах. - Десять лет пусть валяются. Я их не возьму...

- Тогда я их отдам Мехману. Упаду перед ним на колени, все открою, стану умолять о прошении.

- Ай-ай-ай, такая красавица и будет умолять на коленях. Что ты преступница? - Калош прямо-таки готов был заплакать от обиды на Зулейху. - И разве ты не знаешь упрямства Мехмана, его суровости? Поставишь его в такое положение, что он вынужден будет что-либо сотворить... Ты его опозоришь, начальство узнает. Оба будете раскаиваться, да поздно... Все пропадет!.. Не надо портить отношений, между вами и людьми должна быть грань - занавес приличия, пусть никто туда не заглядывает. Если ты сама не откроешься, Мехман, даже узнав обо всем, не подаст вида. Он же не глупый человек... Нет, дитя мое, поменьше болтай...

- Но для чего мне прятаться за занавесом, ами-джан? Разве я что плохое сделала? Я же хотела заплатить. - Слезы потекли по щекам Зулейхи. - Ой, как же мне избавиться от этого запутанного дела? Где же выход?

- Выход в том, что надо все скрыть. Проглотить и молчать, вессалам.

- Как проглотить это? Как скрыть? - машинально повторила слова старика Зулейха.

- Видно, твой Мехман еще не попробовал вкуса горького и соленого... Очень уж он гордый...

- Мехман честный, чистый человек, - воскликнула она порывисто.

- А-а, просто вызубрил несколько слов из книги Закона и думает, что весь мир такой, как о нем пишут. Книга одно, жизнь другое. Ни один сочинитель книг не жил так, как учил других. Молла, например, как поступал? В святой мечети он говорил одно, а дома жил совсем по-другому. Ты ребенок еще, дочь моя, и муж твой - тоже еще дитя... - Человек в калошах крепко сжал кулак, словно держал что-то в ладони. - Жизнь еще научит вас ценить занавес. Научит скрываться от людских глаз. Ты думаешь, твоя подруга Зарринтач показывает всем клад, которым владеет? Надо быть умнее, надо иметь кое-что про запас... Подобно тому, как за каждым утром следует ночь, так счастливый день приближает черный день несчастья... Пускай Мехман знает то, что знает, этого вполне достаточно.

- Но ведь он ни о чем не подозревает...

- Ни слова ему... - Человек в калошах даже рот прикрыл рукой. - У меня только одна-единственная просьба: пусть Мехман поступит справедливо и не разрушит очаг Мамедхана... Отец его был достойным мужчиной. А сам Мамедхан? Пусть он оказался немного легкомысленным, ветреным, не поладил с первой женой. Что из того? Разве это преступление? Во второй раз он женился на глупенькой крестьянке. А городскому человеку, сами знаете, трудно ужиться с крестьянкой. Не соблюдала приличий, дерзко вела себя, болталась ежедневно за кулисами в клубе, как будто у нее нет ни мужа, ни дома. То с одним шепчется, то с другим... и в конце концов наложила на себя руки...

- Ну, а при чем тут я? - недоуменно спросила Зулейха. - Чем я могу помочь Мамедхану?

- Я хочу только правосудия, только справедливости.

- Как я могу вмешиваться в дела Мехмана, если бы даже захотела? Что я в этом понимаю.

- А почему ты не понимаешь, ханум? Ты же целые вечера напролет читаешь книги.

- Я ведь не законы читаю. У меня все романы...

- Какая же книга не говорит о справедливости, о правосудии?

- О, значит, вы тоже читали книги?

- Когда-то, знал немножко грамоту.

- А теперь не читаете? Почему?

Человек в калошах снова согнулся, скривил лицо.

- Теперь я совсем неграмотный. Все позабыл. Разве что-нибудь осталось от того, каким я прежде был? Да будь я грамотным, не подметал бы этот двор. Скажи лучше, дочь моя, когда-нибудь ты протягивала руку падающему? Или в теперешних книгах нет такого закона?

- Почему нет? В романах много говорится о великодушии. - Зулейха отвлеклась и понемногу начала приходить в себя. Слезы на ее щеках высохли.

- Почему же тебе не заступиться за правду, за справедливость?

- За правду бы я заступилась, но вмешиваться в такой скандал? Извините, Калош, но этого я не могу...

- Без шума никого не защитишь. Но разве я прошу тебя поднимать шум? Человек в калошах укоризненно покачал головой и настойчиво стал поучать: Наоборот, надо тихо, ласково, действуя заодно с Шехла-ханум, когда придет Мехман, внушать ему, что он не видит, где правда. Справедливость - вот чего я жажду. Ты не смотри на мои лохмотья, - когда-то я знал лучшие дни. Я вижу, что и твоя мать, и ты тоже носите благородную фамилию. Я знал твою родню. Может быть, мы даже не раз делили с отцом твоим хлеб и соль. Твой муж - еще дитя, он многого не понимает. Даже у верблюда на спине бывает горб, а ему мир представляется гладким и ровным. Увы, это не так. Еще многому ему надо научиться - нашему Мехману. Чего стоил один вид этой бедняжки, его матери. Когда она выходила на улицу люди смеялись. Чему эта несчастная могла научить своего сына? Надо начинать с ним с азбуки житейской. Шехла-ханум сама должна учить его, как надо жить на свете. Ты хорошо сделала, дочь моя, что избавилась от этой мужички. Разве она могла быть вашей наставницей?.. Наставницей прокурора!