Читаем без скачивания 1812. Русская пехота в бою - Илья Ульянов

Сомкнутый строй пехоты попадал в зону действенного артиллерийского огня, находясь не далее километра от батареи. Люди в первых шеренгах пехотных батальонов напряженно наблюдали за деловитой суетой артиллеристов на хорошо заметной неприятельской батарее. Наконец расчеты у пушек замирали, блестящие или уже закопченные стволы приземистых чудовищ жадно выцеливали близкие жертвы. Время замедляло свой бег. От поднесенных пальников загорались запальные трубки, струи огня и дыма били вверх, но тут же вся батарея скрывалась за мощными вспышками выстрелов. Залп… При скорости ядра или гранаты от 300 до 400 метров в секунду проходило до трех секунд от момента выстрела до падения снаряда. Ожидание приближающейся смерти было ужасно.

Но более всего выдержки требовалось тем, кто находился на линии выстрела. Самые внимательные из них успевали заметить, как из клуба белого дыма вдруг выскакивал черный мячик ядра, постепенно увеличиваясь в размерах. Несколько мгновений зажатые в тесном фронте солдаты могли лишь надеяться на то, что смертоносный снаряд упадет ближе или дальше… Не всегда надежда сбывалась… Из воспоминаний Антоновского: «…Подле меня ряд гренадеров одним ударом положило на месте. Я стоял сзади фронта и со мною поручик Муханов. Промеж нас вырвало этот ряд и, как я в эту минуту смотрел, поворотясь влево, то мне правое плечо и фуражку забрызгало мозгами убитых гренадеров, а Муханову пришлось прямо в лицо и мелкими косточками в некоторых местах наделало легкие знаки. Пораженные таким образом в головы три солдата и обезображенные самым жестоким образом, как стояли рядом, в таком точно порядке опрокинулись назад и легли друг на друга с оружием в руках; вероятно, решились и за гробом мстить нарушителю покоя. При этом зрелище невольная дрожь пробежала по спине, и я вздохнул и подумал: «вот военная смерть»… [78, с. 118] При всем ужасе ситуации, такой огонь не считался достаточно эффективным — орудие стреляло по развернутому строю под прямым углом, а наиболее правильными признавались «косвенные» выстрелы, когда ядро или граната пересекали строй наискось. В колонне подобный снаряд мог наделать гораздо больше неприятностей, последовательно проламывая несколько линий солдат. Ядро или граната, под углом ударившееся о достаточно твердую преграду, рикошетом продолжали свое движение по изменившейся траектории. Граната в конечном итоге разрывалась на 10-15 осколков, радиус разброса которых зависел от многих условий. Но даже простое крутящееся на земле ядро не теряло убойной силы до полной остановки: любое прикосновение к нему в этот момент приводило к серьезному ранению.

И все-таки не ядра и не гранаты были самыми страшными артиллерийскими снарядами… С расстояния в 300-400 метров, а иногда и раньше батареи начинали вести огонь картечью — относительно небольшими коваными круглыми пулями … Несколько десятков таких пуль помещались в цилиндрический поддон, который при выстреле раскрывался, выпуская целый рой безжалостного металла. Картечные пули разлетались конусом, рикошетировали от препятствий. На расстоянии в 100 метров из 100 пуль не менее 40 попадали в цель, но с увеличением дистанции эффективность стрельбы резко падала. Через секунду после выстрела железный дождь осыпал пехотный строй. Пули взметали пыль или грязь, сбивали ветки, расщепляли стволы деревьев и приклады ружей, впивались в человеческие тела.

Противостояние пехоты и артиллерии породило немало героических и драматических моментов военной истории.

На что мог рассчитывать пехотный строй, атакующий батарею? Скорым шагом, переходящим в бег, солдат проходил последние 400 метров за 3,5-4 минуты. За это же время орудие могло сделать до 10 выстрелов, содержавших около 1000 картечных пуль. Восьмиорудийная французская батарея выпускала, таким образом, до 8000 пуль. Даже заведомо занижая эффективность стрельбы до 10-15%, мы со всей очевидностью можем сделать вывод, что попавшие в цель 800-1200 пуль могли совершенно уничтожить наступающий батальон. И здесь пехоте оставалось полагаться лишь на моральный фактор. Быстрое и стройное движение пехотной массы заставляло артиллеристов ускорять действия и от этого совершать почти неизбежные ошибки… Меткость, а иногда и скорость пальбы падали. Кроме того, повсеместно потеря орудия считалась величайшим позором, и из-за этого опасное приближение противника приводило к прекращению стрельбы и отступлению батареи.

Еще тяжелее приходилось неподвижно стоящей пехоте. Читатель едва ли может представить себе чувства солдата, находящегося под огнем в течение нескольких часов. Между тем стойкость считалась одним из главных качеств русского солдата, что подтверждалось и неприятельскими офицерами. Так, в воспоминаниях Ж. Жиро о сражении при Салтановке 11 июля говорится: «До десяти часов ничего не произошло серьезного, так как неприятель почти не показывался; но в этот именно час мы вдруг увидали выходящими из лесу, и сразу в несколько местах, весьма близких друг от друга, головы колонн, идущих сомкнутыми рядами, и казалось, что они решились перейти овраг, чтобы добраться до нас. Они были встречены таким сильным артиллерийским огнем и такой пальбой из ружей, что должны были остановиться и дать себя таким образом громить картечью и расстреливать, не двигаясь с места, в продолжение нескольких минут; в этом случае в первый раз пришлось нам признать, что русские действительно были, как говорили про них, стены, которые нужно было разрушить. Русский солдат, в самом деле, превосходно выдерживает огонь, и легче уничтожить его, чем заставить отступить…»

Хрестоматийно известен героизм линейных полков лейб-гвардии при Бородине. Первая бригада гвардейской дивизии вынуждена была находиться в сфере действия французской артиллерии, так и не приняв активного участия в битве. Ядра и гранаты выискивали свои жертвы в неподвижно стоящих рядах, и к концу боя бригада потеряла более 280 человек, но сохранила важную позицию.

Второй бригаде дивизии пришлось еще тяжелее: шесть батальонов полков лейб-гвардии Измайловского и лейб-гвардии Литовского несколько часов обеспечивали стабильное положение левого крыла русской армии, почти все время находясь на расстоянии картечного выстрела от неприятельских батарей. В рапорте командира измайловцев полковника А.П. Кутузова, в частности, упоминалось: «На пути были встречены… жестокой канонадой, которая хотя наносила много вреда, но не могла нимало укротить стремление храбрых сих колонн, спешивших на место своего назначения. Достигнув оного, ощутили мы всю жестокость картечных выстрелов… По отражении кавалерии, неприятель открыл опять огонь, картечи осыпали твердые колонны наши, но они стояли неподвижны» [40, с. 148, 149]. Один из офицеров-измайловцев отметил весьма характерный эпизод боя: «Тут мы увидели обе конницы, пустившиеся в атаку, и французскую, ехавшую как бы на нас, что заставило солдат радоваться» [138, с. 164].

«Нечувствительность» к вражескому обстрелу вырабатывалась у солдат в ходе кампании. Об одном из «уроков» в сражении при Клястицах 19 июля вспоминал поручик 26-го егерского полка А.И. Антоновский: «Полковник Рот (шеф полка Л.О. Рот. — И.У.), быв препоясанный турецкой саблей, которую всегда употреблял во время сражений, и объезжая кругом колонну, беспрестанно твердил стоять смирно, не шевелиться, не пригибаться и не кланяться французским ядрам, а, заметив поклонников, налетал к ним с саблей, грозя изрубить в куски… Наш храбрец, осыпаемый ядрами и гранатами, командует унтер-офицеров на линию, и по всем правилам рекрутской школы начал развертывать колонну. Шумел, кричал, ругался даже, если который взвод сбивался с ноги и не равнялся в линию; офицеры командовали и строили фронт, как на маневрах или в домашнем полковом учении. Вот как нас в сегодняшнем параде школили, и с этой минуты научились забывать и пренебрегать смерть. Честь и слава храброму Роту!» [78, с. 69, 70].

Собственная артиллерия служила пехоте верным и мощным союзником. Орудия существенно облегчали положение пехотного строя и придавали солдатам уверенность в победе. Русские войска не раз демонстрировали примеры удачного взаимодействия пехоты и артиллерии. По воспоминаниям генерал-майора И.Ф. Паскевича, в «деле» под Салтановкой 11 июля 1812 г. произошел следующий эпизод: «Ребята, вперед!» — закричал я Полтавскому полку. Они колеблются. «Ура! В штыки!» — Они ни с места. Из рядов слышу я голос: «Хотя бы артиллерия была с нами». «Хорошо, — сказал я, — держитесь здесь». Скачу к артиллерии, устраиваю позади моей позиции батарею в 4 орудия, возвращаюсь к Полтавскому полку и отвожу его на артиллерию. Неприятель, увидев отступление их, бросился с криком «en avant» («вперед». — И.У). Полк раздался, и картечь ударила в французские батальоны. Они остановились, смешались. Я подъезжаю к Полтавскому полку, командую «вперед». Они бросаются и гонят неприятеля…» [124, с. 86].