Читаем без скачивания Иные песни - Яцек Дукай

— Даже если кто-то из текнитесов признается, то что? Выращивать можно без проблем. А вот кто у него покупал? Посредник посредника посредника. И кто-то из них, полагаю, уже оказался в брюхе крокодила — и след оборван. Будь у Исидора один враг, дело оказалось бы очевидным. Но я слыхал, их у него столько, что они могут обмениваться взаимными обвинениями до бесконечности.

— Святая правда, святая правда, сам бы не сумел перечислить всех, кто готов убить за свободный доступ в Кривые Земли; все надеются на высокие доходы, хоть, сказать по правде, я и не пойму, с чего бы так. И будут еще убийства, это наверняка. Но так всегда бывает, когда появляется новый рынок, новый товар. Кстати, эстлос, как вам на вкус?

— Хм, конечно, можно и привыкнуть. Анеис, полагаю, мне необходимо разжиться оружием.

— Кераунетом?

— Нет, чем-то небольшим, на всякий случай, но чтобы от одного удара погиб даже бегемот. Кинжал, пусть будет кинжал.

— Понимаю, понимаю, — кивал Панатакис.

Через неделю он вручил кинжал Иерониму на том самом балконе. Условия, подписанные с Африканской Компанией, обещали Панатакису доходы настолько высокие, что безопасность господина Бербелека внезапно сделалась для старого комиссионера делом более важным, чем безопасность внуков: человек глядит человеку в лицо, человек жмет человеку руку, в то время как Купеческий Дом не обладает ни волей, ни честью, ни морфой, и после смерти господина Бербелека придется начинать переговоры с эстлосом Ануджабаром сызнова.

А вот дело с первой просьбой Иеронима продвигалась куда медленнее. Панатакис посылал господину Бербелеку через своих людей письма с кусочками найденной информации; и их было не слишком много.

«Жила в Александрии в годах 1174—76, 1178–1181, 1184 и, с перерывами, после 1187. У эстле Летиции Лотте, у эстлоса Дамиена Шарда, какового считали ее любовником (погиб на океаносе в 1186), и в нанимаемом ею дворце на Старой Канобской. Якобы прошлая Гипатия принимала ее в приватном порядке. Кредитные письма на крупные суммы из банков в Византионе и Земли Гаудата».

«Участвовала как минимум в трех джурджах, в 1192 и 1193».

«В 1176, когда были раскопаны катакомбы Пифагорейских Повстанцев, выкупила, опередив Библиотеку, три лучше всего сохранившихся свитка».

«Видели ее в Гердоне».

«Несколько лет тому кружил слух, что она участвовала в черной олимпиаде; но оказалось, что рисунок, на который ссылались, представлял триумфаторов XXV черной олимпиады, года 964 ПУР».

Господин Бербелек послал письменный запрос, в какой дисциплине принимала участие двойник эстле Амитаче.

«В Ста Тварях».

«Якобы совершила Паломничество к Камню».

«Неизвестен никто из ее родственников. Вспоминала о матери, которая „правит на востоке“. Ничего не известно о мужьях или детях».

«Скупала работы Ваика Аксумейца; была публично обвинена в намерениях отстроить его автоматон и вызвала обвинявшего ее на поединок. Неясные показания свидетелей. Вызванный (низкий аристократ из Второго Васета) погиб на месте».

Кинжал был легок, холоден на ощупь, смертельно прекрасен. Иероним привязал его себе под левым предплечьем, ближе к локтю, рукав кируфы скрывал оружие без следа. Ночью, во тьме и тиши своей спальни дворца Лотте, господин Бербелек тренировал движения правой руки — раз, ладонь в рукаве, два, большой палец под ремешок, три, сжать рукоять, четыре, плавно вытащить, пять, ткнуть без замаха, шесть, конец — лишь бы помнило тело, даже если уступит разум.

Следовало соблюсти четко очерченные обстоятельства места и времени. Никаких свидетелей — значит, только они двое в четырех стенах или в абсолютно пустынной местности. Не дать ей времени на сопротивление — значит, без долгих приготовлений, не вступая в разговоры, иначе она все поймет. И самому уйти живым — а значит, ударить лишь при стопроцентной уверенности, что нигде поблизости нет Завии.

Это третье условие оказалось сложнее всего исполнить. Завия и так редко отходила от своей госпожи дальше, чем на несколько шагов, в соседнюю комнату; а теперь, после покушения на Исидора Вола, разделить их было почти невозможно. Господин Бербелек начал подумывать, не напасть ли сперва на невольницу-ареса или даже не воспользоваться ли помощью Зайдара, нимрода как-никак. Инстинкт стратегоса, впрочем, подсказывал ему не усложнять планы.

Тем временем приближался эгипетский Новый год, в простонародных ритуалах и древних культах чтимый, несмотря на более чем тысячелетнюю власть римского календаря. Астрологи из Мемфиса предсказывали начало разлива Нила на третью неделю Юниуса. Рождение Исиды выпадало на девятое Юниуса. Был это день начала новой жизни, новой любви, день чудесных исцелений и неожиданных оплодотворений. На рассвете в святилище Исиды в Менотисе воскрешение Озириса, в полдень на Рынке Мира — ежегодный Брак Гипатии, во втором часу покажется в окне своей башни в Менотисе Навуходоносор Золотой, вечером жрицы и жрецы Исиды подерутся на улицах с жрицами и жрецами Манат, а в сумерках на Ниле, на каналах, озерах и заливах зароятся десятки тысяч «колыбелей Озириса»: стройных лодочек с зелеными лампионами, вывешенными на носу.

Господин Бербелек проснулся задолго до рассвета, дворец Лотте наполняли отголоски хлопот, чрезвычайно энергичных для дня, когда Летиция не устраивает никаких приемов. В воздухе носились запахи мирры и фуля. Кто-то пел под окнами спальни Иеронима. Господин Бербелек выглянул. Нубийская невольница, кормящая тропардов, напевала утреннюю молитву к Богине Трона, слова с забытым значением:

— Нехес, нехес, нехес, нехес эм хотеп, нехес эн неферу, небет хотепет! Вебен эм хотеп, вебен эм неферу, нутжерт эм Анкх, нефер эм Пет! Пет эм хотеп, та эм хотеп, нутжерт сат Нут, сат Геб, мерит Осер, нутжерт асхарену! Анекх храк, анекх храк, туа ату, туа ату, небет асет! — Господин Бербелек щурил глаза в утреннем сиянии. Видел дулосов, расставляющих горшки с цветками амаранта и лилии, дулосов, несущих к озеру стройные лодки из ликота, украшенные эротическими рисунками, видел двоих слуг, целующихся в тени гевеи, — и внезапно настолько же четко узрел идеальный план убийства эстле Шулимы Амитаче.

Сегодня ночью.

Он не желал раньше времени показываться ей на глаза. Через Портэ расспросил о подробностях обычаев дома Лотте: в каком часу отплывают лодки, должен ли он нанять собственную и уславливаются ли о знаках или времени и месте. Согласно традиции со времен Александрийской Эры, встречи должны оставаться случайными, но, конечно же, таковыми не были, пары заранее сговаривались, темнота же и ритуал дозволяли смелость поступков, немыслимую ни в какой другой форме.

Портэ договорился о лодке с фиолетовыми ибисами, нарисованными на носу. Господин Бербелек начертал короткое письмо Шулиме: «Если Исида позволит, с течением вод — шагающие ибисы, скрытый крокодил. Дрожа — э. И. Б.». Портэ передал.

Господин Бербелек ждал. Прошло полчаса, час, два. Опоздал, подумал он, не могла надеяться на меня и уже обменялась с кем-то знаками; нужно было спланировать все раньше. Он метнул в стену миску, та громко зазвенела. Прибежал удивленный Портэ. Господин Бербелек тоже удивился: это было первое проявление его искренней ярости с — с — он не помнил, с каких пор.

За час до Заката Солнца Завия принесла ответ: «Когда увидишь спаривающихся кентавров и дриаду, склонившуюся над охотником, знай, что богиня была к тебе милостива. Не обращай внимания на бег воды. э. А».

Воды Мареотийского озера текли вдоль его переморфированного восточного изгиба столь лениво, что говорить о противоборстве с каким-то течением не приходилось. Когда господин Бербелек появился на дворцовой пристани, темная поверхность озера уже покрылась россыпью зеленых звезд — в сиянии ближайших, шестьдесят, восемьдесят пусов от берега, различались силуэты несущих их лодок, благородные профили высоких носов; дальше — лишь тени среди теней, неспешное движение в бирюзовых отсветах. Огни Александрии окружали тьму вод мерцающим обручем: сверкающие квадраты окон, фонари, факелы, костры — все сливалось в горящее зарево метрополии. После полудня прошел небольшой дождь, но теперь небо было безоблачно, мириады звезд отражались в водах. Молодая Луна вышла — и зайдет — с помраченным лицом. Время от времени над городом взрывался цветок серапийских огней, тогда над озером проходила волна смеха и вздохов. Но вне этого — властвовала тишина, изредка прерываемая одиноким окликом или сдавленным смешком. Несколькими минутами ранее через мост Меноута прошел аскалонский оркестр с амидскими трубачами во главе, эхо визгливой музыки еще кружило над темными водами.

Господин Бербелек взошел на колыбель Озириса и оттолкнулся веслом от помоста. Большинство лодок (дворцовые — все) снабжались двумя ликотовыми псевдомачтами: тонкие жерди, соединенные над головой пассажира третьей, горизонтальной. Если не дул слишком сильный ветер, через ту жердь перебрасывали кусок легкой ткани, прикрепляемой к борту по обе стороны, создавая над лодкой своеобразный шатер, балдахин. Господин Бербелек старательно сложил кусок шелка в ящике на корме; под шелком спрятал черную кируфу, такую же, как та, что надета сейчас на нем. Кируфа — застегнутая под шею, с глубоким капюшоном, наброшенным на голову, — была единственным его одеянием. Все для того, чтобы как можно быстрее сменить окровавленную одежду, избавиться от нее.