Читаем без скачивания Крематорий - Кирилл Казанцев

– Вы только хотите казаться жестким, – прошептала она и выбежала из микроавтобуса.

Дугин поморщился, потер щеку, глянул на пальцы – нет ли на них следов помады. И тяжело вздохнул.

– Я бы дорого дал за ее веру. Но жизнь – жестокая и подлая вещь.

Павел Игнатьевич вдавил кнопку. Стеклянная перегородка, отделявшая его от водителя, опустилась.

– Возвращаемся в Москву.

Желтый «Фольксваген» и микроавтобус выкатили на трассу одновременно и разъехались в разные стороны. А водители-дальнобойщики так и не пришли к единому мнению в своем споре.

– Что бы там ни было, – произнес пожилой дальнобойщик, – но я по этой трассе все же поеду. Если такая баба не боится сквозь пожары ехать, то я и подавно.

– А если фура твоя полыхнет синим пламенем?

– Мне-то что, она застрахована, – коротко хохотнул пожилой водила.

В холле управления МЧС было людно. Сквозь турникет проходили люди в форме, с трудом продираясь сквозь толпу, осаждавшую дежурного. Гражданские пытались получить информацию о своих близких, друзьях. Молоденький лейтенант, сидевший в стеклянной будке, уже терял терпение, отсылая всех к спискам, вывешенным на стенде перед зданием.

– Больше ничего не могу сообщить... мы такой информацией не владеем... – заученно отвечал он.

И тем не менее в холле было довольно тихо. Люди, хоть и были на нервном взводе, но общались шепотом. К этому их обязывали портреты в траурных рамках, вывешенные на стене. По центру висел портрет полковника Точилина. Серафим Прокопович в парадной форме задорно улыбался с фотокарточки. По обе стороны от него расположились портреты погибших пожарных. На сдвинутых журнальных столиках у стены лежали охапки цветов. В стеклянных лампадках бились, мигали живые огоньки свечей.

Маша терпеливо ждала в сторонке. Дежурный по ее просьбе сумел дозвониться до Брагина и обнадежил:

– Майор обязательно выйдет к вам, как только освободится. Но вот когда это произойдет, никто не знает, даже он сам.

Вот Маше и приходилось ждать. Можно было присесть. Банкетки неподалеку от траурных портретов были свободны. Но Маша продолжала стоять, поглядывая на часы. Она никак не хотела мириться с мыслью, что ее напарника уже нет в живых, хотя шансов на то, что он спасся, было мало. Маша представляла себя на месте Андрея. Если бы ей удалось спастись, она первым делом сообщила бы об этом Ларину.

Провернулась блестящая вертушка турникета, и сквозь плотное кольцо людей в холл выбрался моложавый майор в камуфляже. Женщина сразу почувствовала – это тот, кого она ждала. За те годы, которые она выполняла задания Дугина, Маша безошибочно научилась узнавать людей, входящих в тайную организацию по искоренению коррупции. Это было что-то неуловимое, доступное только соратникам: выражение лица, взгляд, жесты, какая-то чистота и фанатичность исходила от этих людей. И это мог ощутить лишь человек, думающий так же, как она, как Ларин. Другим это было недоступно.

– Ваша фамилия Брагин? – Маша шагнула к майору.

Тот кивнул.

– Значит, это вы просили о встрече.

– Когда погиб полковник Точилин и другие пожарные, рядом с ними был фотограф Адриан Даргель. Я разыскиваю его.

Майор мог отделаться отговоркой. В конце концов, он не был обязан помогать Маше. Дел у него хватало. Но, заметив в глазах молодой женщины блеснувшие слезы, он не сумел ей отказать.

– Я не хотел бы вас обнадеживать. Погибли все, кто был рядом с Точилиным. Часть трупов до сих пор не опознана. На это просто нет времени. А кем вам приходится Даргель?

– Друг. Очень хороший друг. Иногда это значит больше, чем близкий родственник. Вы меня понимаете, майор?

– Чего вы хотите от меня?

– Насколько мне известно, неопознанные тела находятся на территории управления. Я могла бы опознать своего друга.

Брагин покачал головой:

– Во-первых, это страшное зрелище. Во-вторых, вряд ли вам удастся это сделать. Погибшие обожжены до неузнаваемости.

– За меня не беспокойтесь. Нервы крепкие. А первое мое образование – медик. Так что и при вскрытиях присутствовала, и даже сама трупы препарировала.

– Это бесполезно, – произнес майор, но, глянув в глаза Маши, понял, что лучше уступить женщине, хоть и знал наперед – опознать тело не удастся. – Хорошо, идем.

Маша шагала по двору управления рядом с майором. Чувствовалось, что его уважают коллеги. Они миновали навес курилки и вышли к воротам гаражных боксов.

– Это здесь, – произнес майор, открывая скрипучую дощатую калитку в больших двустворчатых воротах. – Все городские морги переполнены. Так что прибывшим из соседних областей патологоанатомам приходится работать и здесь. Но не успевают.

Маша пригнулась, чтобы не зацепиться головой за низкий проем, и шагнула в полутемное помещение. В дальнем его конце ярко горели установленные на треногах лампы. У металлического стола с телом переговаривались медики в зеленых халатах.

– Вы уверены, что выдержите? – спросил Брагин, положив руку на рубильник.

– Абсолютно.

– Смотрите, я вас предупредил. На моих глазах здоровый мужик потерял здесь сознание, лишь только включили свет.

– Женщины менее чувствительны к виду крови. Это медицинский факт.

– Здесь не кровь, здесь другое. Лучше зажмурьтесь, а потом потихоньку откройте глаза.

Маша последовала совету. Щелкнул рубильник. В вышине завибрировали лампы дневного света. Майор на всякий случай взял Машу под руку. Она ощутила, как подрагивают его пальцы.

– Готовы?

– Вполне, – женщина открыла веки.

Маша сразу поняла – то, что предстало ее взгляду, она запомнит на всю жизнь. И вряд ли ей придется увидеть нечто более ужасное в будущем. На грубо сколоченном из необрезных досок помосте, растянувшемся вдоль серой стены бокса, на брезенте лежали даже не тела. Этим словом невозможно было назвать то, во что превратились погибшие. Это были обугленные мумии: широко раскрытые рты, почерневшие зубы, провалы глазниц. Местами из-под сгоревшей плоти выглядывали удивительно белые кости. Маша медленно шла вдоль помоста, глядя на почерневшие останки. Рядом с каждым погибшим лежали вещи, найденные возле них в лесу: остатки мобильников, оплавленные часы, пряжки ремней, связки ключей. Возле некоторых тел не было никаких предметов.

– Их военные в спешке забирали. Вот вещи особо и не искали. Трудно теперь будет опознать, – комментировал майор. – Самая надежная для опознания вещь – это ключи. Вот им повезло, – Брагин указал на две связки ключей, – даже тела родственникам не надо будет показывать, отдадим в закрытом гробу. Подойдут ключи к замкам – вот и все опознание. Вы говорили, что ваш друг фотограф, но ни при ком из погибших фрагментов фотокамер не было найдено. Хотя это ничего не значит. Присмотритесь к пряжкам ремней. Вы помните, какой ремень носил ваш друг?

Маша покачала головой:

– У него пунктик: всегда возил с собой несколько ремней. А какой именно надел, отправляясь с Точилиным на пожар, я не знаю.

Она еще раз прошлась вдоль помоста, останавливаясь возле каждого тела. Дышалось с трудом. От обугленных мумий исходил тошнотворный сладковатый запах.

– Вспомните. Может, у него были приметные металлические коронки?

– Нет, не помню. Но сердцем чувствую, – женщина приложила ладонь к груди, – что его здесь нет.

– Всегда хочется верить в лучшее. – Майор положил руку на рубильник и выключил освещение.

Он проводил Машу до самого выхода из управления. Наверное, боялся, чтобы с ней не сделалось дурно.

– Вы в порядке? – спросил Брагин, уже стоя на крыльце.

– Во всяком случае, на ногах держусь.

– Большего я сделать не могу. Вот когда из Москвы доставят медицинскую карточку вашего друга, тогда, возможно, по сросшимся переломам, по вставным зубам и удастся что-то сделать. Если, конечно, он погиб. Может оказаться, что он в одной из больниц, а не связался с вами, поскольку не пришел в себя. Всякое может быть.

– Я уже объехала все больницы...

Майор смотрел в лицо Маше. И она ощутила, что Брагин понимает, из какого мира она пришла к нему, – из мира, созданного Павлом Игнатьевичем Дугиным. Вот поэтому майор и не стал спрашивать, почему именно к нему обратилась за помощью Маша. Женщина чуть прикрыла глаза, без слов давая понять Брагину, что тот не ошибся.

– Полковник Точилин был сложным человеком, – проговорил майор, – у нас с ним по службе была масса споров и проблем. Честно говоря, я не уважал его. А это сложно – исполнять приказы тех, кого не уважаешь. Вот и конфликтовали. Но в последние дни своей жизни он стал совсем другим. Иногда один-единственный поступок определяет всю жизнь человека. Именно поэтому я пойду на его похороны. А вы?

– Еще не знаю. – Маша по-мужски подала майору руку для прощания и заспешила к своей машине.

Глава 10

Негодяями не рождаются, ими становятся. Ведь даже самые отъявленные мерзавцы не учат своих детей плохому. И каждый человек на пути к падению проходит точку невозврата самостоятельно. Каждый – кузнец собственной судьбы.