Читаем без скачивания Ради острых ощущений - Дик Фрэнсис

Имена этих трех лошадей были Чин-Чин, Кандерстег и Старлэмп. Первая принадлежала самому Хамберу, две другие – Эдамсу.

Вернув книги на место, я снова взглянул на часы. Оставалось семнадцать минут. Карандаш я положил обратно в стол, а листок с именами лошадей сложил и засунул в пояс. Потайные кармашки снова стали наполняться пятифунтовыми бумажками, ведь я почти не тратил своего жалованья, но пояс на талии под джинсами все еще оставался плоским и незаметным. Я тщательно скрывал его существование, чтобы меня не обворовали.

Я порылся в ящиках с газетными вырезками, но не обнаружил ничего о тех одиннадцати лошадях и их победах. Календари скачек оказались более полезны – в одном из них стоял крестик напротив имени Супермена в аукционном забеге в День подарков. В программе ближайших скачек в Седжфилде никаких отметок не было.

Но самый большой улов ожидал меня на дне ящика с расписками. Там лежала еще одна синяя бухгалтерская книга с записями обо всех одиннадцати лошадях. Кроме этого, в ней были перечислены еще девять лошадей, которые потерпели неудачу, и среди них Супермен и Олд Итониан.

Каждой лошади отводились две страницы. Левая страница разворота была посвящена изложению всей спортивной карьеры лошади, на правой же можно было найти подробности о скачках, в которых она победила не без посторонней помощи. Внизу стояли некие суммы – видимо, выигрыш Хамбера. В каждом удачном случае его выигрыш достигал нескольких тысяч. Под информацией о Супермене было написано: «Убыток – триста фунтов». В разделе об Олд Итониане правая страница была пустой, за исключением одного слова – «уничтожен».

Все страницы были перечеркнуты по диагонали, кроме одной, где говорилось о лошади по имени Сикс-Плай. В конце было подготовлено место еще для двух – Кандерстега и Старлэмпа. Левые страницы на этих трех лошадей были уже заполнены, правые пока оставались чистыми.

Я закрыл книгу и положил ее на место. Пора было сматываться, и, бросив последний взгляд, чтобы убедиться, все ли в порядке, я тихо и незаметно выскользнул из двери и пошел в кухню посмотреть, не осталось ли чудом каких-нибудь крошек от обеда. Естественно, чуда не произошло.

На следующее утро, когда мы выехали со второй группой лошадей, из конюшни исчез Микки, и Касс объяснил удивленному Джерри, что Джад повез его на побережье к другу Хамбера, чтобы укрепить ему ноги морским купанием, и что к вечеру он вернется. Но настал вечер, а Микки не было. В среду Хамбер снова уехал на скачки, а я пропустил еще один обед и осмотрел дом. Проникнуть туда через вентиляционное отверстие было несложно, но и там мне не удалось найти ключа к тому, как же, собственно, осуществляется допинг.

Весь четверг мне не давала покоя мысль о Микки, все еще не вернувшемся с побережья. Звучало-то это все вполне правдоподобно – именно так и должен был поступить тренер, живущий в двенадцати милях от моря, ведь морская вода действительно полезна для ног. Но в конюшне Хамбера с лошадьми делали нечто загадочное, позволяющее потом дать им допинг во время скачек, и меня терзало смутное подозрение, что как раз это и происходит сейчас с Микки, а я упускаю свой единственный шанс узнать правду.

Если верить бухгалтерским книгам, Эдамсу принадлежали четыре скаковые лошади в конюшне, не считая двух охотничьих. Ни одну из этих четырех лошадей не называли ее настоящим именем, поэтому Микки мог оказаться любой из них. Он мог оказаться Кандерстегом или Старлэмпом с одинаковой долей вероятности, и ему, по всей видимости, была уготована участь Супермена. Вот поэтому я и беспокоился.

Наутро в пятницу наемный фургон увез одну из лошадей на скачки в Хейдок, собственный же фургон Хамбера, а также Джад оставались в конюшне до обеда. Это было явным отклонением от обычного порядка, и я воспользовался случаем и взглянул на указатель пробега на спидометре.

Джад уехал в фургоне, пока мы ели свою дневную бурду, и мы не видели, как он вернулся, поскольку нас отправили на самую дальнюю тренировочную площадку восстанавливать разрытый за неделю дерн; но когда в четыре мы возвратились в конюшню, Микки был на месте.

Я залез в кабину фургона и снова посмотрел на индикатор, пробега. Джад проехал ровно шестнадцать с половиной миль, а значит, он не мог доехать до берега. В голове у меня возникли самые мрачные подозрения.

Закончив со своими двумя скаковыми лошадьми, я взял щетки и вилы и направился к стойлу охотничьей лошади Эдамса, чтобы заняться ею, и вдруг увидел, что Джерри стоит, прислонившись к стене напротив стойла Микки, и плачет.

– Что случилось? – спросил я, положив на землю щетки.

– Микки… укусил меня, – ответил он, дрожа от боли и испуга.

– Дай я посмотрю.

Я помог ему закатать рукав свитера и осмотрел больное место. На верхней части предплечья я увидел яркий красно-багровый след – это был сильный, жестокий укус.

Подошел Касс.

– Что тут у вас происходит?

Вид руки Джерри объяснил ему все без слов. Он взглянул поверх нижней части двери в стойло Микки, потом повернулся к Джерри и сказал:

– Его ноги слишком плохи, чтобы их можно было вылечить морской водой. Ветеринар сказал, что тут нужен жгучий пластырь, и наложил его сегодня днем, когда Микки вернулся. Поэтому он такой нервный. Будешь нервным, если тебе ноги припекает. Так что перестань трястись, иди и позаботься о нем. А ты, Дэн, займись своей лошадью и не суй нос в чужие дела.

И он пошел дальше по проходу.

– Я не могу, – прошептал Джерри, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

– Ты справишься, – ободрил я его.

Он повернул ко мне искаженное страхом лицо.

– Он меня снова укусит.

– Я уверен, что нет.

– Он все время пытается. И лягается страшно. Я не пойду к нему…

Он стоял весь сжавшись, вздрагивая от ужаса, и я понял, что вернуться в стойло действительно выше его сил.

– Ладно, – сказал я, – я займусь Микки, а ты иди к моей охотничьей. Только сделай все хорошо, Джерри, очень хорошо. Мистер Эдамс приедет за ней завтра, и я не хочу провести еще одну субботу, ползая на карачках.

Он был потрясен.

– Никто никогда не делал для меня такого…

– Услуга за услугу, – резко сказал я. – Но если ты не вылижешь мою. лошадь, я тебя укушу похуже, чем Микки!

Он перестал дрожать и улыбнулся, чего я и добивался, с трудом натянул свитер на больную руку, подхватил мои щетки и открыл дверь стойла, где стояла охотничья лошадь.

– А ты не скажешь Кассу? – с беспокойством спросил он.

– Нет, – заверил я его и вошел к Микки.

Он был привязан достаточно надежно, а на шее у него был специальный длинный хомут, который не давал ему опускать голову и сдирать зубами повязки с передних ног. По словам Касса, под повязками был жгучий пластырь – специальная едкая паста для укрепления и сокращения сухожилий. Только вот ноги Микки вовсе не нуждались в лечении – на мой взгляд они были крепки, как скала. Но сейчас они явно болели, может быть, даже больше, чем должны были болеть от пластыря.

Как и говорил Джерри, Микки был явно не в себе. Его не успокаивали ни голос, ни поглаживание – как только я приближался, он выбрасывал задние ноги или норовил укусить. Стараясь не подходить к нему сзади, хотя он и делал все, чтобы достать меня, я привел в порядок соломенную подстилку у дальней стены стойла, принес ему сена и воды, к которым он остался равнодушен, и поменял попону, поскольку старая промокла от пота и ночью он мог замерзнуть. Смена попоны отчасти напоминала скачки с препятствиями, но, отражая все его атаки вилами, я вышел из этого трудного испытания живым и невредимым.

Я позвал Джерри, и мы пошли за кормом. Касс сам выдавал корм отдельно для каждой лошади, в зависимости от ее рациона, и, вернувшись к стойлам, мы торжественно обменялись ведрами. Джерри счастливо ухмыльнулся. Это было так заразительно, что я ухмыльнулся в ответ.

Пища Микки тоже не интересовала: единственное, что он, видимо, съел бы, это кусочек-другой меня. Но этого он не получил. Я крепко привязал его на ночь и поспешно убрался из стойла, прихватив с собой Джеррины щетки. Хотелось надеяться, что к утру Микки поуспокоится.

Джерри вылизывал чуть ли не каждый волосок на шкуре вороной охотничьей лошади, немузыкально напевая себе под нос.

– Закончил? – спросил я.

– Я все правильно сделал? – заволновался Джерри. Я вошел в стойло и оглядел его работу.

– Лучше некуда, – честно признал я.

Джерри отлично чистил лошадей, так что на следующий день, к моей радости, Эдамс прошел мимо меня без замечаний. Он торопился на соревнования, к тому же, кажется, мне удалось убедить его в том, что я слишком жалкая тварь, чтобы меня стоило мучить.

Наутро Микки стало гораздо хуже. Когда Эдамс ушел, мы с Джерри заглянули в стойло. Несмотря на хомут, бедняге удалось сорвать одну из повязок, и нам была видна большая рана над связкой.

Микки злобно поглядывал кругом, уши его были прижаты, шея агрессивно вытянута вперед, все мышцы дрожали крупной дрожью. Не помню, чтобы мне приходилось видеть лошадь в таком состоянии, и я подумал, что он опасен.