Читаем без скачивания После бури - Фредрик Бакман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амат был так похож на своего отца – тот же мягкий голос и решительный взгляд. Счастье и проклятье Фатимы в том, что всякий раз, когда ее наполняла гордость за сына, ей делалось больно. Отец Амата умер до того, как они сюда переехали, он так и не увидел, как сын добился успеха в спорте, о существовании которого его папа и не знал, – мальчик родился в городке рядом с пустыней, но обрел свой дом среди льда.
Сама виновата, думала Фатима, ведь это она учила его быть благодарным за все. Этот город сломал его, но она сама рассказала ему, как позволить себя сломить. «Мы должны быть благодарны», – повторяла она, пока эти слова не превратились в незримые татуировки изнутри век у сына. Он стал лучшим, и она была счастлива, потому что к нему наконец-то стали относиться так, будто здесь и правда его дом. Будто это его клуб, его город, его страна. Тогда Фатима еще не знала, что тяжелее предрассудков Бьорнстада только его ожидания. Амат по-прежнему всего лишь мальчишка, он живет на земле восемнадцатый год, но хоккей уже взвалил на него непосильную ношу, которую и взрослый мужчина вряд ли потянет.
Еще несколько лет назад он казался слишком маленьким и слабым для хоккея, последнее хуже всего, в здешних краях быть слабым нельзя. Петер тогда утешал Фатиму, рассказывал ей историю о том, как сам стоял накануне самого крупного матча в истории Бьорнстада в раздевалке и кричал: «Пусть у них есть деньги, зато у нас есть хоккей!» То, что другим кажется слабостью Амата, на самом деле его сила, считал Петер: Амат был мягким, он ездил на коньках не напрягаясь, поэтому научился быстрее других. Возможно, это и так, думала Фатима, а возможно, ему просто приходилось уворачиваться от остальных мальчишек, которые были вдвое больше и пытались его прикончить. Это жестокий спорт, и она так и не смогла привыкнуть ни к маленьким медведям на льду, ни к большим за его пределами – именно так выглядели отцы мальчишек, когда собирались на матчах вокруг ворот и кричали: тяжелые и неповоротливые с виду, но быстрые и безжалостные, едва ты оказываешься в их поле зрения. Она давно поняла, что хоккей здесь – привилегия высшего общества, ты станешь хоккеистом, только если родился в правильной семье. Поэтому они изобрели множество традиций и ритуалов, отдельный язык со множеством специальных понятий, чтобы уже в детской команде отделить своих от чужих. Однажды Фатима услышала, как один из мужчин пошутил: «В этом спорте слишком много спорта!» – и сразу поняла, что он имеет в виду. Им мало просто спорта, они хотели изощренной игры, в которой можно купить место себе и своим детям.
Фраза была сказана Фраком, который за все время ее работы едва ли перемолвился с Фатимой парой слов, пока Амат не попал в лучшую команду клуба. С того момента он вдруг начал давать ей советы «на будущее», рассказывать, «что для мальчика лучше», обсуждать НХЛ, агентов и контракты. Может, Фатима и не знала всех этих красивых слов, но одно она поняла сразу: Фрак думает, будто ее мальчик принадлежит Бьорнстаду. Фрак напечатал брошюру с фотографией Амата и слоганом о том, что вложивший деньги в Бьорнстад не ошибется, и здесь вдруг пригодился факт, что Амат – выходец из Низины. Фрак даже хотел сфотографировать, как Фатима и Амат собирают на трибунах пивные банки, – он слыхал, что они занимаются этим, чтобы наскрести денег на аренду квартиры, но вахтер, узнав об этом, орал на него так, что стекла в окнах гремели на весь ледовый дворец. А Фатима ничего не сказала, она старалась быть благодарной, хотя это становилось все труднее.
Фатима открыла глаза. Она сидела на корточках на полпути между ледовым дворцом и Низиной. Уперевшись пятками в землю, она медленно встала и снова пошла, но сил не было. Ветер налетел сзади, толкнул ее в спину, она попыталась удержаться на ногах, но не смогла и плашмя упала в канаву. И так и лежала, и ветер гудел у нее в ушах. Все исчезло.
Весной этот Фрак давал интервью местной газете, в котором назвал историю Амата «сказкой про Золушку», подтверждающей, что «в Бьорнстаде играть в хоккей могут все». Нет, подумала Фатима, это сказка только потому, что так не бывает. Она читала, как Фрак хвастается, что они делают «огромную ставку на команду девочек», а сам каждую неделю приходил в ледовый дворец и уговаривал вахтера дать им самое неудобное время, чтобы удобное досталось сыновьям богатых папаш. Девочки в клубе были нужны еще меньше, чем дети из Низины, все они были лишь конкурентами за время в расписании. Потому что Петер был прав: хоккей принадлежит таким, как он.
Фатима вспомнила их первые годы в Бьорнстаде, она тогда ничего не знала о медведях, но в ледовом дворце повсюду были эмблемы с ними, поэтому она взяла в библиотеке книгу про медведей и начала читать, в надежде лучше понять город через этого зверя. И у нее получилось. Первое, что она узнала: около сорока процентов медвежат погибает в первый год жизни, главным образом их убивают взрослые чужие самцы. Тогда Фатима поняла, что в один прекрасный день, если кто-нибудь будет угрожать ее детенышу, ей тоже придется стать медведем. Она боролась за его право быть беззаботным ребенком, беспечным и наивным, как и все остальные. За право играть и веселиться. Скажем прямо, даже Фатима не ожидала, что Амат достигнет таких высот и так «далеко пойдет», ей нравилось, что он равнодушен ко льду. Он не рвался туда, и этого было достаточно. Но постепенно, по мере того как он становился старше, хоккей занимал законное место в его жизни. Пока все были маленькими, богатые дети имели привилегии, но, когда стали подростками, все забыли про родителей Амата, на первое место вышел его талант. Пока команда выигрывала, его все любили. Амат быстро привык. Да, наверное, и Фатима тоже. Теперь ей было стыдно – возможно, она прогневила Бога и мироздание, приняв как данность то, что сегодня есть, а завтра нет. Весной она первая заметила, что что-то не так: Амат по-прежнему забивал голы каждый матч, но он перестал быть мягким. Он был натянутым как струна, ведь во время игры
