Читаем без скачивания Золотая всадница - Валерия Вербинина

Автомобиль принадлежал баронессе Корф, которая первым делом пригласила прокатиться в нем обеих королев. Королева-мать устрашилась и отказалась, а чопорная королева Шарлотта неожиданно для себя самой не устояла перед соблазном. Было ужасно тряско, но очень весело, и королева в некотором изумлении поняла, что еще немного, и они с баронессой Корф подружатся окончательно.

– Старуха завела автомобиль! – пожаловалась Лотта королю. – А мы до сих пор ездим… в каких-то каретах!

Стефан вздохнул и велел купить три самых лучших, самых дорогих авто: одно для себя, одно для дочерей (их Амалия тоже прокатила, и они остались в полном восторге) и одно для ненаглядной Лотты. Министр финансов, получив распоряжение короля, также вздохнул, и даже несколько раз кряду, но перечить не осмелился. Ему было прекрасно известно, что траты на капризы балерины превысили все мыслимые пределы, что на одно украшение дворца мадемуазель Рейнлейн ушло больше годового бюджета Дубровника, и он уже давно ломал себе голову, какие новые налоги изобрести, чтобы пополнить казну. Беда была в том, что все возможные налоги уже были введены при Владиславе, который был мастером по части выжимания из населения излишков. Впрочем, покойный король много строил и занимался дорогами, так что деньги уходили в конечном итоге на благо страны, а не на прихоти фаворитки.

…И наконец настал долгожданный день открытия.

Впервые! В Любляне! Королевские скачки! На ипподроме Владислава Первого! Три забега! Участвуют жокеи с европейскими именами! А также кавалеристы отборных полков его величества! Не пропустите, дамы и господа, не пропустите!

Трибуны набиты так, что некуда упасть не то что яблоку, но и семечку от яблока. В толпе мечется фотограф «Люблянского вестника», с глазами мученика, при зловещих вспышках магния он делает снимки для завтрашнего выпуска. (Королевские скачки – первая полоса, целиком!)

– Позвольте! – время от времени вскрикивает помятый, задавленный, страдающий фотограф. – Пропустите!

Королевская ложа, которая пока пустует, потому что король с семьей появится прямо перед открытием. Снимем на всякий случай и пустую ложу, авось пригодится. Придворные дамы… боже мой, две дамы поссорились из-за того, кому сидеть ближе к зрелищу! Генерал Ракитич, который громогласно обещает, что его кавалеристы заткнут за пояс профессиональных жокеев в последнем забеге, в котором будут состязаться победители двух первых забегов – жокейского и офицерского. Белокурый генерал Новакович кланяется какой-то хорошенькой фрейлине, улыбаясь, как чеширский кот. Депутат Старевич с женой… этих можно не снимать, потому что их фото цензура все равно не пропустит на одной странице с королем. Депутат Блажевич, в манерах которого до сих пор чувствуется военная выправка. Генерал Иванович с женой и сыновьями, которые рядом с отцом кажутся хлипкими, хотя сами вымахали под метр девяносто. Кислые дипломатические физиономии, которые сами себе кажутся очень важными, но на самом деле решительно никому не интересны. Цветник самых богатых горожанок. Гм… Среди дам, но чуть-чуть в отдалении от них – блистательная Лотта Рейнлейн. По спине фотографа течет пот, он делает и делает снимки как заведенный. Какая талия! Какие глаза! Боже, когда же наконец изобретут цветную фотографию, которая позволит передавать тончайшие нюансы увиденного? Мария Старевич смотрит на фаворитку, и в ее взоре читается: какая шляпка! Какое платье! Боже, ну почему нельзя, чтобы всегда, всю жизнь было двадцать пять лет?

Но тут взошло солнце в облике белокурой баронессы Корф, плывущей в восхитительной пене венецианского кружева, из которого сплошь состоял ее умопомрачительный наряд. Фотограф вытаращил глаза. Фотограф едва не уронил вспышку. Фотограф понял, что восход светила стоит того, чтобы его запечатлеть, и лихорадочно стал выбирать самый выигрышный ракурс. Он тотчас же понял, что выигрышным будет любой и, не думая о том, к месту ли будут его снимки, возьмут их в газету или нет, стал полыхать магнием так, словно задался целью извести весь свой запас кадров. Оленин, сидевший возле Амалии, как всегда корректный и неприметный, не мог удержаться от улыбки.

– Госпожа баронесса, кажется, это называется «произвести фурор», – шепнул он.

Тут оркестр заиграл национальный гимн, и в королевской ложе появился король с семьей, наследником престола и неизменным Войкевичем. Трибуны разразились аплодисментами. Король учтиво раскланялся и занял свое место рядом с королевой Шарлоттой. Королева-мать, не любившая шумихи, устроилась в глубине ложи, а Войкевич остался стоять. Маленькие принцессы, для которых устроили особые высокие сиденья, чтобы они все видели, смеялись и закрывали лица веерами. Старшая покосилась на очаровательную, восхитительную, царственную Амалию, отыскала глазами среди зрителей Лотту и, улучив момент, когда фаворитка повернулась в сторону их ложи, показала ей язык.

– Нет, – сказал вечером редактор «Люблянского вестника», – Ивица, дружище, тебе показалось!

– Так тут же все видно! – горячился фотограф. – Принцесса действительно показала ей язык!

– Нет, наверное, она просто облизывала губы, – решительно парировал редактор. – Ну подумай сам: иллирийская принцесса, прекрасно воспитанная… прелестная девочка… и высовывать язык, как какая-нибудь босячка, прости господи! Немыслимо, совершенно немыслимо!

И замечательный кадр полетел в корзину. Скажем, чтобы закрыть эту тему, что верноподданный редактор был неправ. Старшая дочь Стефана давно знала о любовнице отца и совершенно не по-детски переживала за мать, поэтому и не смогла сдержаться на ипподроме.

Но вот гимн умолк, и председатель сената, старый граф Цесар, покряхтев, стал произносить речь, написанную незаменимым сенатором Верчелли. Когда дело шло о договоре, важной речи или любой другой бумаге государственного значения, граф Верчелли всегда либо имел честь составлять ее, либо осуществлял окончательную редакцию. Такой уж был талант у этого желчного человека – он умел обращаться со словом как никто другой, и даже его враги признавали, что в этой области он незаменим. А ведь нет ничего дороже признания врага.

Стоит отметить особо, что подагрический граф Верчелли не жаловал скачки, да и вообще любые занятия спортом. Поэтому он отыгрался, написав длинную, цветистую и великолепную по форме, но совершенно невыносимую для слушателей речь. Председатель сената читал по бумажке, запинаясь и то и дело поправляя пенсне. Публика начала ерзать и перешептываться, на лице Лотты Рейнлейн застыла гримаса скуки. И, когда наконец граф Цесар окончил чтение, раздались такие бурные аплодисменты, какие еще никогда не выпадали на долю этого скромного и довольно робкого человека. Совершенно стушевавшись, он сел, а зрители приготовились смотреть на скачки. На поле тем временем уже высыпали жокеи, казавшиеся с высоты трибун совсем маленькими, и вывели лошадей.

– Ох, какая красавица! Какие ноги! Какая грудь!

– Кто, Лотта Рейнлейн?

– Да нет же, вон та лошадь!

– Папа, а лошадки когда побегут?

– Сейчас, дочка!

– А мы все увидим?

– Конечно!

– Дожили, господа… Скачки! В Любляне! Неужели мы и впрямь в Европе, как утверждают географы? – острил какой-то молодой человек, сидящий в нескольких десятках метров от королевской ложи.

– Данко, прошу тебя! – сердито шепнула его спутница. – Скачки – вещь полезная.

– С чего бы это?

– С того, что можно видеть короля. Вблизи. А когда он в замке или у своей Лотты… – Девушка нервно оглянулась и скомкала конец фразы.

– Толку-то, – проворчал ее спутник так тихо, что только она могла его слышать. – Ложа высоко, до нее не доберешься. А внизу сплошь переодетые шпики и полицейские. Полковник Войкевич не зря ест свой хлеб.

– Все равно это шанс, – шепнула девушка, сжимая его локоть. – Надо будет им воспользоваться.

– Может, удастся сесть поближе и бросить бомбу? – спокойно предложил ее спутник, оглядываясь на ложу.

– Данко, – вспыхнула девушка, – там же дети! Совсем маленькие!

– И что? Наверняка, когда вырастут, будут такими же сволочами, как их папаша.

– Убивать детей отвратительно! Народ никогда не простит нам этого! Ты… ты… Даже и не думай!

– Успокойся. Я пошутил. Лучше всего, конечно, просто его застрелить. Просто я никак не могу сообразить, как это сделать.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала девушка, успокаиваясь. – Главное – чтобы никто, кроме короля, не пострадал. Мы не хотим бойни, мы хотим только избавить народ от тирана!

– Судя по тому, как этот народ ликует, тиран его вполне устраивает, – сквозь зубы процедил молодой человек и стал смотреть на поле.

Меж тем первый заезд уже начался, и зрители стали криками поддерживать тех, на кого поставили деньги, и тех, за кого просто болели. Многие вскочили с мест, чтобы лучше видеть. На ипподроме стоял невероятный шум. Лошади летели к финишу, развевались гривы, мелькали конские ноги, жокейские куртки, шлемы. Лотта Рейнлейн вскочила с места, не помня себя. Она видела, что «ее» жокей на своем скакуне летит впереди остальных и с каждым мгновением все ближе к заветному финишу.