Читаем без скачивания Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII - Эмиль Мань

Следовало бы ожидать, что такая знатная и состоятельная дама должна бы обитать в обширных апартаментах, достойных ее ранга и ее богатства. Ничего подобного. В 1633 г., перед кончиной, Франсуаза жила в тени короля – в маленьком домишке с часовенкой, расположенном «позади галерей Лувра», а предоставил в ее распоряжение этот домишко наверняка Людовик XIII, потеряв возможность держать свою воспитательницу под собственной кровлей. Двор, в который выходили обустроенные на первом этаже кухня, буфетная и конюшня; спальня и гардеробная на втором этаже; кладовка, где хранилась ненужная мебель, нечто вроде чердачной кладовки, еще две конурки и собственно чердак – под крышей; вот и все помещения. Мадам де Монгла ютилась в такой тесноте, что вынуждена была поселить свою камеристку[84]и свою горничную в эту самую чердачную кладовку и одну из каморок под крышей, кухарку – просто в кухне, кучера – в конюшне, а Ферри Фошона, своего дворецкого, в специально нанятой для него и меблированной комнате на улице Сен-Тома-дю-Лувр.

Но, спросите вы, наверное, наша маркиза, окруженная пятью слугами, по крайней мере обставила красивой мебелью свое тесное жилище и вела в нем образ жизни, достойный столь знатной особы? Вот увидите, опять-таки ничего подобного. Возможно, правда, что старость и какая-то оставшаяся неизвестной болезнь толкали ее и к излишней бережливости, и к почти полному уединению… Давайте войдем в ее домик. Попробуем реконструировать его облик, несмотря на беспорядок, который устроили там нотариусы, торопившиеся поскорее закончить опись имущества.

В погребе мы обнаружим два бочонка бургундского кларета, каждый емкостью в мюи, два бочонка по 114-132 литра бонского, один, опять-таки объемом в мюи, бочонок и две «питты» белого – из Анжу и Герара. Явно было чем потрафить вкусу самых тонких знатоков питейного дела. Кухня и примыкающая к ней буфетная, хоть и заставленные ненужной мебелью (там, к примеру, стоят кровать, шесть столов и три сундука), выглядят не менее приятно, чем винный погреб. Здесь мы найдем вполне достаточно посуды и прочих предметов домашней утвари, чтобы приготовить аппетитное жаркое или хорошенько протомленное, такое нежное рагу. Здесь есть к тому же две специальные кастрюли для варки рыбы, которые редко фигурируют в описаниях кухонной посуды той эпохи, зато нет тяжелого приспособления для того, чтобы вращать вертел.

Из всего, что сказано выше, можно сделать вывод: трапеза у маркизы де Монгла, имевшей такой чудный погребок и так хорошо оборудованную кухню, должна была доставлять истинное наслаждение, тем более что у маркизы и накрыть стол находилось чем: сорок две скатерти, пятьсот семнадцать льняных узорчатых, дамастовых и «типа венецианских» салфеток[85]; бесчисленная оловянная посуда для будних дней, а для парадных приемов – на 7 332 ливра изумительных серебряных и позолоченных изделий[86], в том числе канделябры, кувшины для воды и для вина, флаконы, подогреватели, сосуды для уксуса, солонки, сахарницы, пятьдесят пять блюд, тазики, супницы и соусники, сорок семь тарелок, двадцать пять приборов и сорок восемь резных или гравированных ножей.

К сожалению, легко можно понять, что наша героиня очень мало заботилась о том, чтобы устраивать пиры для друзей. Ведь для того чтобы поставить стол и усадить вокруг него приятных тебе сотрапезников, нужно иметь если не зал, то хотя бы прихожую[87]приличного размера. Но у маркизы не было ничего похожего. Отсюда можно сделать вывод о том, что ее тонкие вина никогда не дарили наслаждения знатокам, что столовое серебро если и вынимали из сундуков, то исключительно для личного пользования хозяйки, что ее дворецкий (он же метрдотель) был просто старым слугой, которого держали в доме из сострадания.

Обшарив дом сверху донизу, мы сразу поймем: внимания заслуживают лишь те комнаты, в которых собственно и жила маркиза, ее, так сказать, личные апартаменты.

Если кто и являлся к ней в дом в последние годы жизни, то принимала она гостя обычно прямо в спальне, одетая в черное бархатное платье в цветочек или – в тех случаях, когда визитер оказывался уж очень важным лицом, – в наряд из лилового бархата, отделанный золотым галуном, поверх которого было некое подобие камзола из той же материи, но на этот раз усеянной королевскими лилиями, а иногда, если было холодно, на плечи накидывался еще и черный атласный, весь расшитый капот[88]. Почти все время проводившая взаперти в этой своей спальне, даже и пищу принимая только там, она выходила на улицу лишь для того, чтобы сделать совершенно необходимые покупки, и тогда в красивую карету, обитую изнутри темно-красным бархатом с вышивкой, запрягались две гнедые лошади.

Маркиза вполне довольствовалась уединенной жизнью в спальне, где все было устроено для наибольшего удобства. Между восемью панно, представлявшими собой фламандские гобелены, на стенах в качестве драгоценных украшений были развешены лазуритовый крест, две серебряные кропильницы, яшмовая и хрустальная пластины, обрамленные золотом с бирюзой (на одной было выгравировано изображение Пресвятой Девы, на другой – святого Карла), три картины религиозного содержания и четырнадцать портретов боготоворимых хозяйкой дома людей: короля Генриха IV и его детей, нарисованных в младенчестве – будущего Людовика XIII, Гастона Орлеанского, юных Мадам[89]Елизаветы, Мадам Генриетты-Марии и Мадам Кристины Французских, а также герцога Савойского, королевы Луизы, вдовствующей герцогини де Гиз и принцессы де Конти. Над камином висело серебряное бра, рядом, на специальных стеллажах, выстроились, словно в витрине своеобразного музея, драгоценные шкатулки и четыре ковчежца, сверкающих золотом, эмалями и бриллиантами. На мраморной полке камина стояли довольно любопытного вида хрустальные кубки с орнаментом из овальных выпуклостей на высоких золотых ножках, тут же лежал индийский орех, преобразованный в кувшинчик для воды и весь усыпанный серебряными звездочками. А посреди всего этого великолепия тикали массивные часы из меди, выполненные в виде парусника.

Меблирована эта веселенькая комната была двумя ореховыми столами; брезентовой складной кроватью – со спускающимся на нее сверху пологом из темно-коричневых саржевых занавесок; обитым красной саржей стулом с отверстием; несколькими скамеечками, табуретами и креслами, перетянутыми мало подходящими для того, чтобы можно было считать их гарнитуром, тканями. Все это было отнюдь не гармонично, все это выглядело бы довольно убого, если бы два изящных немецких кабинета на ореховых ножках и изумительно красивый сундук, разукрашенный серебряными листьями, не выделялись среди разномастных предметов и не выводили обстановку за пределы посредственного вкуса.

Отодвинув зеленую шерстяную портьеру, мы можем проникнуть в гардеробную маркизы: просторную комнату, почти зал, украшенный овернскими гобеленами с изображением растений и позволявший разгрузить тесную спальню. Ширма из дамаста прикрывала камин. Из мебели здесь были только два дубовых шкафа и два стула с дыркой, обитых один лиловым бархатом, а другой синей саржей. В одном из углов, за драпировкой, прятались изготовленные из массивного серебра предметы, служившие для интимного пользования: ночной горшок, плевательница, таз для мытья ног, грелка для согревания постели. Уход за всей этой утварью обеспечивала горничная нашей героини.

Вот и все, что мы заметили бы достойного внимания, зайдя в домик маркизы после ухода нотариусов. За исключением нескольких ценных предметов, уж точно не обнаружили бы никаких следов роскоши. А ведь старушка, если б пожелала, вполне могла бы украсить и облагородить надлежащим образом обстановку, в которой жила. Для этого достаточно было бы вытащить из гардеробной, из четырех имевшихся у нее шкафов, из сундуков и кабинетов те запасы, что буквально переполняли их. Как понять – из духа покаяния или из скаредности она спала на брезентовой «раскладушке» с грязно-коричневыми занавесками, когда поблизости стояла никем не занятая удобная кровать с высокими колонками, когда в скрыне покоились одиннадцать пологов из вяло-розовой и оранжевой тафты, из белого атласа, из коричневого узорчатого дамаста и других красивых тканей с шелковой, золотой и серебряной бахромой? Почему бы ей было не перетянуть все свои дырявые стулья, которые, кажется, играли весьма важную роль в ее жизни, использовав имевшиеся у нее в изобилии богатые ткани, главным образом зеленоватую тафту, которая сделала бы их такими приятными для взгляда? Почему было не накрыть столы вместо убогого зеленого сукна новенькими турецкими коврами? И вот еще вопрос: отказалась ли она с годами от того, чтобы носить свои «безделушки»? Неужели только для хранения взаперти в ящиках своих кабинетов она приобретала столько драгоценных камней, семь колец, три нательных креста, кучу серег с подвесками, явно вышедший из рук искусного ювелира пояс, четки, пять пар часов, дорогие коробочки и шкатулочки, всякого рода «мелочи», все сплошь золотые и усыпанные бриллиантами, стоившие более 6 000 ливров?[90]