Читаем без скачивания Повесть о прекрасной Отикубо - без автора

— Так, значит, это Отикубо все время мстила нам! Нет уж, этого моя душа не стерпит. Отплачу ей той же монетой, — неистовствовала Госпожа из северных покоев.

— Что ты, что ты! — стали унимать ее дочери. Надо забыть о прошлом. Ведь в нашем доме несколько зятьев, приходится терпеть ради них. Вспомни, как страшно избили старика тэнъяку-но сукэ, а ведь из-за чего? Все из-за того же: мстили за Отикубо по приказу ее мужа, это ясно теперь. — Так толковали между собой всю ночь до рассвета жена и дочери тюнагона.

На следующее утро прибыло письмо от Митиери: «Передал ли вам вчера сын ваш, правитель Этидзэна, мое приглашение? Если у вас есть свободное время, покорнейше прошу посетить меня. Я должен сообщить вам нечто очень важное».

Тюнагон не замедлил с ответом:

«Мой сын вчера передал мне ваше любезное приглашение. Я думал тотчас же отправиться к вам, но было уже поздно. Прошу извинить меня. Я скоро буду у вас».

И начал готовиться к визиту.

Старший сын, Кагэдзуми, сопровождал его, заняв место в экипаже позади отца.

Как только Митиери сообщили, что тюнагон прибыл в Сандзедоно, он приказал:

— Приведите его сюда!

Тюнагона провели в глубь дома.

Митиери принял его в южной галерее главного здания. Отикубо находилась тут же, позади занавеси. Всем ее приближенным женщинам было приказано удалиться в свои покои.

— Я пригласил вас, чтобы принести вам извинения за неприятную историю с этим домом, — начал Митиери, — но есть у меня и другая цель. Здесь присутствует одна молодая особа, которая давно грустит в разлуке с вами, и я хотел дать вам обоим возможность встретиться. Вы, конечно, имели некоторые основания считать дворец Сандзедоно своим, но, как видно из бумаги на владение домом, та молодая дама, о которой сейчас шла речь, имеет на него больше прав, чем вы. А между тем вы собрались поселиться здесь, не известив никого, словно нас и за людей не считаете… Оскорбленный таким пренебрежением с вашей стороны, я решил сам немедленно переехать сюда. Однако вы долгое время не щадили ни усилий, ни забот, стараясь вернуть этому дворцу его былое великолепие, а я помешал вам воспользоваться плодами ваших трудов. Это несправедливо. К тому же дама, близкая моему сердцу, умоляет меня, чтобы я уступил вам этот дом. Итак, если вы согласны, то отныне считайте его своим. Я призвал вас сюда, собственно, для того, чтобы подарить вам бумагу на право владения дворцом Сандзедоно.

— Ваши слова вконец смутили меня, — ответил тюнагон. — С тех пор как дочь моя внезапно исчезла из дому, прошло уже несколько лет… Не имея от нее никаких вестей, я был уверен, что дочери моей уже нет на свете. «Будь бы я, Тадаери, молод, — думал я, — она могла бы еще надеяться, что судьба вновь сведет нас. Но я глубокий старик и не сегодня завтра уйду из этого мира… Нет, дочь моя не могла бы так покинуть меня, старика! И если она исчезла, словно в воду канула, значит, нет ее в живых. Дворец этот перешел бы к ней по наследству, будь она жива, но что же делать, ведь ее не вернешь. Теперь, — думал я, — Сандзедоно принадлежит мне, и надо восстановить его, пока он совсем еще не разрушился». Мне и во сне не снилось, что он отныне ваша собственность. Как бы там ни было, я радуюсь счастливой перемене в судьбе моей дочери и не желал бы для нее ничего лучшего. Но почему вы до сих пор не известили меня ни о чем? Может быть, вы хотели отомстить мне? Или, еще хуже, вы считали унизительным для себя открыто, перед лицом всего света, назвать своим отцом меня, ничтожного старика Тадаери? Как тяжелы для меня такие сомнения! Зачем мне брать от вас эту бумагу? К чему мне она? Ведь я сам хотел бы подарить своей дочери этот дворец… А, я удивлялся тому, что жизнь так долго меня не покидает, но вижу теперь, что не мог умереть, не повидавшись с моей дорогой дочерью. Я потрясен до глубины души. — И тюнагон печально опустил голову. Митиери тоже был сильно взволнован.

— Жена моя с самого начала тревожилась о вас. Сколько раз она молила меня позволить ей увидеться с вами! «Ах, что, если этой ночью с отцом что-нибудь случится?» — часто говорила она среди ночи, замирая от страха. Но я все удерживал ее, потому что был у меня в голове один замысел.

Вот в чем дело. Еще тогда, когда дочь ваша жила в маленькой каморке — отикубо — у самых ворот в ваш дом, я стал иногда потихоньку навещать ее и скоро заметил, что с ней обращаются совсем не так, как с другими дочерьми. Девушка нуждалась в самом необходимом. Скажу прямо, что у супруги вашей жестокий нрав. Она всячески преследовала падчерицу, оскорбляла, мучила… Я все видел своими глазами, слышал своими ушами. Вот потому-то я и говорил своей жене: «Еще неизвестно, обрадуется ли твой отец, узнав, что ты жива. Подожди еще немного. Когда я займу более высокое положение в обществе, тогда твоему отцу будет лестно породниться со мной. Он будет доволен, и мы сможем окружить его сыновними заботами».

И еще вот что. Я не мог простить вам того, что вы приказали запереть вашу дочь в кладовой и отдали ее во власть старику тэнъяку-но сукэ. «Да если б тюнагон даже узнал, что дочь его умерла, — думал я, — ему, наверно, было бы все равно». Я, Митиери, никак не мог позабыть этой давней обиды, уж слишком у меня на сердце накипело. Впрочем, я всегда винил во всем не столько вас, сколько жестокую, бессердечную Госпожу из северных покоев. С тех пор я только и думал, как бы отомстить ей.

Когда во время празднества Камо я узнал, что мачеха моей жены находится в том самом экипаже, который занял наше место возле дороги, я натравил на нее своих челядинцев и удерживал их только для вида. Сознаюсь, я поступил дурно. Я виноват перед вами. Жена моя все время горько сожалела, что не может, подобно своим сестрам, неотлучно находиться при вас и покоить вашу старость. Я понял при виде ее скорби, какая это великая сила — любовь, связующая воедино родителей и детей. И потом — мои маленькие дети растут, мне захотелось, чтоб вы их увидели…

Слушая Митиери, тюнагон с ужасом и стыдом вспоминал свою прежнюю жестокость к дочери. Ему было так совестно, что он долго не находил слов для ответа.

— Нет, я не считал ее хуже других моих дочерей, — наконец вымолвил он, — но у них была родная мать, и она прежде всего заботилась о собственных детях. А я слишком слушался своей жены. Вот почему случились такие печальные вещи. Я принимаю ваши упреки и не хочу оправдываться. Жестоко и несправедливо, что дочь мою отдали во власть такому жалкому существу, как тэнъяку-но сукэ. Какой отец мог бы позволить это? Если б я только знал… Верно, что я в припадке гнева приказал запереть ее в кладовую, потому что мне наговорили, будто она совершила очень дурной поступок. Но как бы там ни было, я хочу взглянуть на свою дочь. Где она? Покажите мне ее поскорее, — просил он.

Митиери отбросил занавес.

— Вот она, здесь. Покажись своему отцу, — сказал он жене.

Отикубо смущенно выползла вперед на коленях. [38]

Отец залюбовался ею. Как она расцвела за эти годы — настоящая красавица! На ней были одежды из белоснежного узорчатого шелка, а поверх них еще одна, переливчатая, цвета индиго с пурпуром. Чем больше тюнагон смотрел на свою дочь, тем яснее видел, что она превосходит красотой и прелестью всех своих сестер, о которых нежно заботились, думая, что они несравненно лучше ее. Тюнагон сам теперь не понимал, как мог он столь жестоко с ней обойтись, и удивлялся своей прежней слепоте.

— Ты, верно, не давала так долго о себе знать, потому что была в обиде на меня, — сказал он. — Но, поверь мне, я рад, я безгранично счастлив увидеть тебя…

— О нет, я нисколько не в обиде на вас, батюшка, — ответила Отикубо. — Но случилось так, что муж мой был у меня как раз в то время, когда матушка жестоко разгневалась на меня. То, чему он был свидетелем, видно, глубоко запало ему в душу. Долгое время он не дозволял мне подавать вам весть о себе. Мне пришлось покориться. Все обиды и притеснения чинили вам без моего ведома. Я очень страдала при мысли о том, что вы сочтете меня их виновницей.

— Ах нет, я думал раньше: «Какой позор на мою старую голову! За что эмон-но ками так безжалостен ко мне?» Но, выслушав его сегодня, я все понял. Он так сильно возненавидел нас за то, что в моем доме так худо с тобой обращались. Поверь, это меня даже радует. Значит, он сильно любит тебя, — сказал тюнагон с улыбкой.

Отикубо была тронута:

— Все равно это непростительно!

Пока отец и дочь беседовали между собой, к ним подошел Митиери с ребенком на руках.

— Взгляните-ка на него. Он такой добрый, послушный мальчик. Самая злая на свете «старшая жена» и то, кажется, не могла бы его возненавидеть.

— Ах, что ты говоришь! — смутилась Отикубо.

Когда тюнагон увидел внука, то весь расплылся в улыбке. Его стариковское сердце потянулось к ребенку.

— Пойди сюда, мой маленький, пойди сюда!

Он хотел взять внука на руки, но мальчик, испугавшись незнакомого старика, крепко ухватился ручонками за шею отца.