Читаем без скачивания Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вот она, смерть… – кололо под сердцем тяжёлое и острое. – Рядом прошла. Верил бы, перекрестился…»
Холод вернул к действительности. Он встал, влез в кабину, завёл двигатель. Надо было спешить.
III
На бугор к автостраде предстояло ещё забраться. Без включённых фар ехать было сложно. Навстречу, вырулив от хвостатой колонны грузовиков, с берега спешащих в город, скатывался автомобиль. Развернувшись и двигаясь навстречу Хансултанову, машина явно намеревалась повторить его манёвр – преодолеть препятствие по льду. Водитель вёл автомобиль осторожно, огибая ухабы и рытвины. Поравнявшись с «Волгой», остановился. В кабине сидели двое. Незнакомые. Пассажир, не высовываясь, лениво опустил стекло кабины, крикнул Хансултанову:
– Привет, брат! Как проехал?
Хайса цепким взглядом обшарил машину. Чистая, будто новенькая. Защитный зелёный цвет, брезентовый наглухо задраенный кузов… И эти лица, настороженные, всегда озабоченные чем-то значительным.
– А вы с каких мест? – на всякий случай спросил он. – Что-то в нашем районе я вас не видел.
– Отвечать, когда спрашиваю, – сухо оборвал его тот. – Держит лёд?
Последние сомнения исчезли, приглядевшись, он различил и номера, ему их называл приятель в облисполкоме. Выходит, все его усилия напрасны – он не успел! Хайса заглушил мотор и откинулся на сиденье от нахлынувших мрачных мыслей.
– Чего ж ты встал, дядя? – высунулся, угрожающе распахнув дверь, верзила. – В штаны наклал от страха?
– Да он пьян как свинья! – вылез из кабины сам водитель, злой и красный от возмущения. – Я же говорил тебе, Николай, что по льду опасно. А ты заладил своё: проскочим, проскочим.
Хайса не двигался, приходил в себя. Отвратительны были ему эти люди, ненавистны. Водитель подошёл к «Волге», рванул дверцу:
– Ну-ка, вылезай.
– Привлечь его надо, – полез из кабины и ленивый. – В милицию сдать. Чтоб правила не нарушал и людей не смущал своими выкрутасами.
Последние колебания исчезли. Хайса ожёг свирепым взглядом заглянувшую к нему физиономию и рявкнул, как один умел:
– Смирно!
Водитель отпрянул от неожиданности.
– Вы что себе позволяете, служивые? – грозно осадил обоих Хайса.
– Как проехали?.. – вытянулся водитель по-солдатски при виде степенной властной фигуры, услужливее промямлил: – Хорош ледок? Нам туда… а здесь до утра простоишь…
– Я проехал, – полез он за папироской и пустил дым в лицо нахалу. – Лёд такой, что вашу лайбу с лихвой выдержит. Что везёте-то? Откуда?
– Хлам архивный, – отмахнулся водитель уже веселей, – бумажки.
– Скорость сразу набирай. И по моему следу, – крикнул ему в спину Хайса и глянул назад, откуда его только что вынесла неведомая спасительная сила.
Он хотел ещё что-то добавить, но сдержался, проводив машину ненавистным взглядом, круто развернулся и, бросив тело на сиденье «Волги», погнал автомобиль на трассу, не оглядываясь.
Он летел с того проклятого места не оглядываясь, а если бы оглянулся назад, то, конечно, заметил, как из общей массы машин, мечущихся у парома, вынырнул новенький канареечного весёлого цвета юркий «москвичок» с юной девчушкой за рулём. Лихо развернувшись, «москвичок» скатил вниз с трассы к речке, промчался по его следу, задорно обогнал зелёный неуклюжий грузовик и, выскочив на ледяную поверхность речки как на долгожданную свободу, стремглав помчался на встречу с другим берегом…
IV
Теперь, когда судьба ненавистного грузовика и его содержимого была решена, Хайса передумал ехать в райком. Делать там было нечего. А видеть кого-то, тем более вечно грустную, будто чувствующую беду жену, он не хотел. Мечтал забраться в потаённый уголок, в кромешную глушь, куда угодно – хоть медведем в берлогу – и затаиться там, как измученный тяжкой схваткой зверь. Он выиграл сегодня – грузовик уйдёт под лёд с проклятым архивом, а с ним канут в бездну все его муки последних лет. Судьба испытывала его дважды и оба раза сберегла. Зазевайся он, не изловчись за секунду, и быть ему погребённым под ледяной бронёй могучей реки. И второе чудо свершилось – канет в небытие архив с бумагами его прошлого. Прошлого, которым всю жизнь гордился, которое всегда везде открывало двери во власть, а теперь вдруг стало тяжким и опасным бременем. Последнее время тревога за завтрашний день тяготила его и днём и ночью, не давала продыху ни на минуту. Лишь спасительные запои гасили на некоторое время тоску, дарили обманчивое забытьё. Напрочь испортились их отношения с женой, с дочерью, с редкими знакомыми; давний приятель в облисполкоме да преданный Каримов – одни помогали и пытались выручать, ибо не слушаться, не подчиняться ему не могли, обязанные многим.
Хансултанов остановил машину, чтобы прийти в себя от обуревавших дум. Выбрался из кабины. Огляделся, обдуваемый суровым, морозным ветром, – где он находился? Мощная «Волга», пришпоренная безумным хозяином, промчалась почти половину пути до райцентра! Он так ушёл в себя, что не заметил ни одной встречной машины, ни огней жилья, словно их и не было. Он был в безумстве и лишь чудом не совершил аварии, не сбил никого, не завалился в кювет с ледяного зеркала. Вот уж действительно пробрало нутро!.. Нет, дома сейчас ему не успокоиться. Опять сердобольная Галина с причитаниями об одиночестве, с укорами, что разогнал детей по казённым приютам. И не понять ей, старой дуре, что дочь он спас, а она вместо благодарности предпочла домашнему уюту койку в институтском общежитии, что сын не штаны протирает, а постигает азы на партийных курсах в Саратове, чтобы шагнуть потом выше отца, продраться в город и занять достойное место как минимум в городском комитете партии, а не прозябать где-то в сельской дыре. Из его Марата должен выйти толк. Неслучайно и имя ему дал звонкое при рождении: Марат! Это же герой! Светоч французской революции! И его сын шагнёт в историю, что не удалось отцу!
«Поеду к Магомеду, – внезапно решил Хансултанов, – тут не так далеко, давно у него не был, там и заночую. Высплюсь, как следует, а утром в райком. Кстати, по моей личной просьбе передовому чабану на центральную точку должны были провести телефон. Это повод. Оттуда и позвоню домой, успокою Галину…»
Он развернул машину, проехал с полкилометра и свернул в степь на просёлочную знакомую дорогу.
Магомеда Магомедова Хансултанов знал давно. Нет, никаких дружеских отношений Хайса не позволял себе ни с кем в районе, в городе не каждому кланялся и, тем более, не всякому руку подавал. Для всех он был в одном качестве – хозяин. Не делал скидок и привилегий. Второй секретарь – и тот без стука в кабинет не заходил, а прочая мелкая челядь являлась только по вызовам. Единственные: комитетчик
