Читаем без скачивания Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма - Виктор Кондрашин

6 июля Комитет издал приказ № 83, еще раз указавший, что закон о земле, «принятый в заседании Всероссийского Учредительного Собрания, должен быть обязательным для всех губерний России». Он напоминал, что вся земля на основании этого закона «поступает в распоряжение земельных комитетов, которые в соответствии с местными условиями создают временные правила пользования ею». В частности, казачьи земли на основании вышеупомянутого закона «остаются в пользовании общин на прежних условиях»{304}.

22 июля 1918 г. Комитет издал приказ № 124 «О праве снятия озимых посевов», в котором объявлялось о том, что «право снятия озимых посевов, произведенных в 1917 году, на 1918 год как в трудовых, так и в нетрудовых хозяйствах принадлежит тому, кто их произвел». Крупные посевщики, частные экономии должны были производить уборку хлебов под контролем органов местного самоуправления, причем преимущественное право приобретать этот хлеб предоставлялось государству. Сохраняли свою силу все ранее заключенные договоры об использовании земли под озимый посев на 1917 г. Живой и мертвый инвентарь частных владельцев, распределенный между крестьянами, мог у них оставаться при условии, если «к тому не встретится препятствий со стороны земельного комитета, в ведении которого должно находиться снабжение населения инвентарем». Всем земельным органам предписывалось в срочном порядке произвести «самый строгий переучет всего живого рабочего и мертвого с. х. инвентаря». Кроме того, приказ предписывал всем местным земельным органам и органам самоуправления «в срочном порядке приступить к сбору в рассадники всего ранее учтенного и вновь разведенного скота и взять его снова на учет»{305}. В последующих разъяснениях указывалось, что в случае посягательств на посевы их владельцам следует обращаться за помощью к воинских силам{306}. Поделенные между крестьянами до 1 июня 1918 г. посевы оставались за ними, но получившие их при разделе должны были возместить старым владельцам затраты.

22–24 июля Комитет издал объявление «Об использовании частновладельческих посевов». В нем указывалось, что «весь хлеб, посеянный частными владельцами и арендаторами, предназначается для нужд государства»{307}.

Исходя из вышеизложенного, можно заключить, что суть земельного законодательства Комуча сводилась к следующим положениям: отмена частной собственности на землю и передача ее с недрами, лесами и водами в народное достояние; сохранение права на пользование землей за теми, кто ее обрабатывает; признание факта «бесповоротной» ликвидации помещичьего землевладения; запрещение куплипродажи земли и лесных угодий сельскохозяйственного значения. Нетрудно заметить, что эти положения фактически воспроизвели советское аграрное законодательство. Так же, как и большевики, Комуч законодательно закрепил завоевания аграрно-крестьянской революции 1917 — первой половины 1918 гг. Единственным отличием были пункты о компенсации владельцам озимых посевов, произведенных в 1917 г. на еще не захваченных крестьянами землях. Но они не меняли общей ситуации. Результаты аграрной революции не подвергались сомнению эсеровским правительством Самарского Комуча.

Приказом № 53 о создании продовольственной управы, а при ней особого хлебного совета Комуч отменил твердые цены на хлеб и установил его свободную куплю-продажу по рыночным ценам{308}. Этим была устранена главная причина крестьянского недовольства государственной властью.

Казалось бы, в интересах крестьян решался Комучем и вопрос об органах власти в сельской местности. 3 августа 1918 г. он выпустил специальное обращение, в котором указывалось на «необходимость немедленного восстановления волостных земств в лице земских собраний и управ, избранных на последних выборах по закону Временного правительства»{309}.

С первых же дней своего существования Комитет решительно осудил политику большевиков по отношению к религии и церкви. Это нашло практическое воплощение в приказе № 4 от 8 июня

1918 г. «Об упразднении комиссариата по вероисповедным делам». В приказе объявлялось, что до разрешения церковного вопроса в общегосударственном масштабе административные власти не должны вмешиваться ни в какие церковные дела. Все захваченные большевиками церковные документы, деньги и имущество следовало возвратить церкви{310}. Власти Комуча не только юридически восстановили имущественные права церкви, но и привлекли к ответственности лиц, принимавших активное участие в богоборческой деятельности большевистской власти{311}.

В этом же ключе осуществлялись и другие мероприятия Комитета, по его замыслу, способные наглядно доказать населению его решительный разрыв с антинародной политикой большевиков.

В теории замыслы Комуча по отношению к крестьянству были почти безупречными. Комитет отменил все законы советской власти, ущемляющие права крестьян. С учетом интересов последних развивалась законотворческая деятельность учредиловцев. Но на практике вышло иначе. Реальная политика правительства Комуча, особенно подотчетных ему исполнительных структур, оказалась мало похожей на ту, которая провозглашалась в его официальных документах и заявлениях.

Комуч не смог убедить крестьян в необратимости происшедших перемен в главном для них — земельном вопросе. Деревня была отдана на откуп военщине, которая принуждением и насилием пыталась мобилизовать крестьян в Народную армию. Офицерский корпус в большинстве своем был настроен монархически и не скрывал своих намерений восстановить прежние порядки после победы над большевиками. Более того, в ряде случаев офицеры уже делали это. В своих бывших имениях они наказывали крестьян за причиненные им в 1917 г. убытки: пороли и даже расстреливали зачинщиков антипомещичьих выступлений. Вернувшиеся в свои имения помещики, пользуясь законом от 22 июля 1918 г. «О праве снятия озимых посевов», при поддержке военных накладывали на крестьян крупные денежные штрафы за понесенный от революции ущерб. В результате деревня быстро осознала реальность угрозы возвращения прежних порядков{312}.

Надо подчеркнуть, однако, что подобные действия не санкционировались Комучем. На это указал в своих мемуарах бывший управляющий Ведомством внутренних дел Комуча П.Д. Климушкин. «В Ведомстве Внутренних дел, — вспоминал он, — были получены сведения, что в некоторых уездах, пользуясь покровительством командиров Народной армии, некоторые из помещиков возвращаются в свои поместья и пытаются снова овладеть всем своим состоянием, отбирая от крестьян и землю. В ответ на это Управляющий Ведомством Внутренних Дел П.Д. Климушкин издал по всем волостям распоряжение, которое имело весьма серьезные и уже практические последствия»{313}. В данном распоряжении, направленном 20 сентября 1918 г. в качестве Циркулярного предписания волостным земствам, указывалось: «По сведениям, поступившим в управление ведомством внутренних дел, в некоторые местности являются помещики и требуют не только возвращения живого и мертвого инвентаря, но даже и своих земель. Согласно предписания управляющего ведомством, сообщаю вам, что все подобные требования явно незаконны и исполнению не подлежат»{314}. 21 сентября 1918 г. циркуляр был опубликован в ведущих самарских газетах{315}. На случай вероятных осложнений в ходе выполнения данного циркуляра управляющий военным ведомством Н.А. Галкин издал приказ с требованием к начальникам гарнизонов, комендантам и начальствующим лицам военного ведомства «в случае надобности применять вооруженную силу и не останавливаться ни перед какими мерами воздействия на виновных»{316}.

Таким образом, руководство Комуча формально осудило самовольные действия военных и бывших помещиков и попыталось остановить захлестнувшее деревню насилие. Однако при этом, как видно из документов, не был наказан ни один офицер, участвовавший в экзекуциях крестьян. Кроме того, нами не установлено ни одного факта наказания бывших помещиков, нарушавших «демократическое законодательство». Подобная ситуация была далеко не случайной. Она свидетельствовала о неспособности Комуча контролировать ситуацию в деревне. Ход событий, связанных с принудительной мобилизацией в Народную армию, подтвердит этот факт. Комуч окажется практически бессилен противостоять насилию военщины по отношению к крестьянству.

Кроме появления в деревне помещиков, опиравшихся на штыки Народной армии, на крестьян крайне негативно действовали факты намечавшихся продаж бывших помещичьих имений различным коммерческим структурам, что противоречило объявленному Комучем курсу на запрет купли-продажи земель сельскохозяйственного назначения. 20 сентября эсеровская «Приволжская правда» сообщила: «В бывших имениях графа Орлова-Давыдова у крестьян было отобрано 68 тысяч десятин земли под предлогом того, что земли переданы какому-то банкиру»{317}. На Самарском уездном крестьянском съезде председатель земельного комитета Яковлев официально заявил, что идет спешная распродажа имений иностранным кампаниям. В частности, огромное поместье графа Орлова-Давыдова продано французскому банкиру за 12 млн. рублей{318}.