Читаем без скачивания Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма - Виктор Кондрашин

Кроме появления в деревне помещиков, опиравшихся на штыки Народной армии, на крестьян крайне негативно действовали факты намечавшихся продаж бывших помещичьих имений различным коммерческим структурам, что противоречило объявленному Комучем курсу на запрет купли-продажи земель сельскохозяйственного назначения. 20 сентября эсеровская «Приволжская правда» сообщила: «В бывших имениях графа Орлова-Давыдова у крестьян было отобрано 68 тысяч десятин земли под предлогом того, что земли переданы какому-то банкиру»{317}. На Самарском уездном крестьянском съезде председатель земельного комитета Яковлев официально заявил, что идет спешная распродажа имений иностранным кампаниям. В частности, огромное поместье графа Орлова-Давыдова продано французскому банкиру за 12 млн. рублей{318}.

В совокупности вышеизложенные факты не могли не вызвать у крестьян серьезных опасений лишиться главного своего завоевания — земли. Неспособность Комуча оградить их от произвола военщины лишь укрепляла эти опасения, о чем крестьяне открыто и заявили на VI Самарском губернском крестьянском съезде в сентябре 1918 г. Например, представитель Миролюбовской волости сообщил делегатам о действиях в волости карательного отряда сотника Николаева, который приказал возвратить землю и имущество прежнему владельцу, причем на протесты граждан сказал: «Помри и исполни»{319}.

Комуч оказался неспособным, так же как и советская власть, решить еще одну важнейшую, волнующую деревню проблему — товарного дефицита. Он так и не смог обеспечить крестьянство промышленными товарами и предметами первой необходимости (солью, спичками, керосином и т. д.). Поэтому крестьяне не были заинтересованы в снабжении города продовольствием и сырьем. В результате летом 1918 г. и уездные города, и столица «демократической России» Самара испытывали трудности со снабжением населения, особенно малообеспеченных его слоев, хлебом. В информационном листке отдела местного управления НКВД от 6 июля 1918 г. сообщалось, что в г. Хвалынске «население буквально голодает, по улицам ходят толпы голодных и требуют хлеба»{320}. В политсводке главного управления контрразведки Восточного фронта за 21 июля сообщалось об отрицательном отношении к Комучу населения Самары из-за растущей дороговизны и уменьшения почти вдвое заработной платы. В ней также говорилось о закрытии приютов для инвалидов, стариков и нетрудоспособных, столовых для детей{321}. 31 августа Бюро печати НКВД, характеризуя ситуацию в Самаре, указало: «Самара переживает острый продовольственный кризис, нет хлеба даже для отдела призрения, а когда будет, не знает даже хлебный отдел. Привоза муки на рынке нет. Продовольственным отделом “в виде пищи” в продовольственную карточку включен талон на водку»{322}.

Подобная ситуация наблюдалась на фоне вполне нормального урожая в подвластных Комучу губерниях Поволжья. Многочисленные источники сообщали о прекрасном урожае хлебов в Самарской и Уфимской губерниях, об имеющихся там вполне достаточных хлебных запасах{323}.

Хлебный дефицит в условиях хлебного изобилия в значительной мере обусловливался крестьянской позицией по отношению к Комучу. Документы свидетельствуют, что крестьяне под разными предлогами намеренно ограничивали подвоз хлеба в города и взвинчивали на него цены. Например, 18 июня самарская «Вечерняя заря», констатируя факт отсутствия привоза муки в Самару, объясняла его тем, что крестьяне «повсюду приступили к уборке сена»{324}. О причинах высоких цен на хлеб и его дефиците в городах можно судить по жалобе в Комитет одного из жителей слободы Кинель-Черкассы. «В настоящее время, — сообщалось в жалобе, — крестьяне на все неимоверно подняли высокие цены, несмотря на то, что хороший урожай. Мука в последний базар доходила до 60 руб. пуд, и крестьяне говорят, что мы нарочно будем поднимать на все продукты цены, через что, конечно, могут получиться бунты, и тогда настоящая власть уйдет с места, и вернутся большевики»{325}.

Результатом подобной позиции крестьян стали крайне высокие цены на хлеб в Самаре и других городах Комуча. Например, если на 27 февраля мука пшеничная стоила 27 руб., то на 3 июля она стоила уже 55–65 руб. В августе 1918 г. в Самаре буханка черного хлеба стоила 1 руб., калач — 2 руб. 50 коп.{326} Из-за слабого подвоза хлеба крестьянами в «учредиловской Самаре» норма выдачи хлеба подлежащим снабжению категориям населения не увеличилась и оставаясь на уровне прежнего советского полфунта. Одновременно взлетели цены и на все прочие продукты. Например, сахар в июле дошел с 1 руб. 40 коп. за фунт до 5 руб., а размеры его выдачи сократились до полуфунта в месяц{327}. В сентябре 1918 г. была совершенно прекращена государственная выдача сахара, за исключением детей до трех лет и железнодорожных служащих. Из-под полы фунт сахара продавался за 30–35 руб.{328}. Аналогичная ситуация наблюдалась в уездных городах{329}.

На возникшие трудности с продовольственным снабжением городов, так же как и частей Народной армии, власти Комуча отреагировали созывом 1 августа 1918 г. в Самаре областного продовольственного съезда, на который прибыли представители из Уфы, Симбирска, Оренбурга, Тургайской области и других подвластных ему районов. Выступивший на съезде от имени Комуча В.И. Алмазов, характеризуя важность проблемы, подчеркнул ее политическое значение. Он заявил, что демократические силы должны победить большевиков не «только выстрелами, но и хлебом». О самой же продовольственной работе в Самарской губернии проинформировал съезд председатель губпродкомитета Ф.Я. Рабинович. Он сообщил, что, несмотря на отмену твердых цен на хлеб и активную деятельность заготовительных органов, заготовки хлеба «пока производятся еще очень слабо». Более того, сказал он, «если ставить вопрос в государственном масштабе», то станет ясно, что «острота вопроса не прошла, ведь речь идет не об одной Самарской губернии, а и о других». Поэтому «хлебная монополия должна быть сохранена», и государство должно иметь полное право «распоряжаться хлебом частных лиц»{330}. Приведенные высказывания представителей продорганов территорий Комуча однозначно свидетельствуют об осознании ими бесперспективности курса на свободную торговлю хлебом, который уже не отвечал государственным и военным интересам.

В итоге, под давлением обстоятельств, главным из которых был хлебный дефицит в городах и перебои со снабжением армии, Совет управляющих ведомствами Комуча признал свободную хлебную торговлю и свободное распоряжение частными хлебными запасами противоречащими «в данный момент» общегосударственным интересам, армии и населения и поэтому недопустимыми без контроля и регулирующего воздействия государственных органов. В связи с этим объявлялось, что весь заготовленный не для личного потребления хлеб берется правительственными организациями на учет. Закупать хлеб предусматривалось по рыночным ценам, однако предполагалось, что процесс хлебозаготовок будет «регулируемым и контролируемым государственной властью». Распоряжение и распределение хлебных запасов передавалось в руки государственных органов продовольствия, получивших право «принудительного отчуждения хлеба»{331}. То же самое предусматривалось и для других продовольственных товаров первой необходимости. Товарами монопольного характера были объявлены не только все хлебные продукты, но также сахар и производимая из него продукция, чай, мед, соль, дрожжи, яйца, маслопродукты, мыло, нитки, обувь и т. п. В результате Казанская продовольственная комиссия, например, постановила закрыть все городские лавки, передав продажу товаров по карточкам кооперативам{332}. В Самаре губернский продовольственный комитет постановил прекратить выдачу масла для реализации не только частным лицам, но даже и кооперативам, а отпускать его исключительно городской продовольственной комиссии для распределения между населением через квартальные организации{333}. Красноречивым свидетельством «дееспособности» продовольственных органов Комуча и эффективности его политики в целом стало включение «в виде пищи» в продовольственную карточку талона на водку{334}.

Таким образом, в условиях товарного дефицита эсеровское правительство Комуча вынуждено было встать на тот же путь, по которому уже давно шел их главный политический противник. Под давлением объективных обстоятельств оно эволюционировало от свободной торговли к политике продовольственной диктатуры, жесткого государственного регулирования сельского хозяйства, отвергнутого им в первые месяцы своего существования. Для деревни это означало возвращение к большевистским порядкам, но только в завуалированной форме.