Читаем без скачивания Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга

— Что…

Может, она и хотела дополнить вопрос, но он схватил ее губы и завел букет за спину, не заботясь о том, как розы переживут порыв его страсти. Настя же уронила руки вдоль тела — точно ключи весили тонну, но потом очень осторожно ее пальцы скользнули под куртку, проверяя его рубашку на мягкость или, скорее, тело на наличие лишнего жира. Губ она тоже у него не забирала, хотя нет, она тянула их назад, и поцелуи получались короткие, рваные, но оттого еще более сладкие — хотела бы совсем вырваться, ушла бы — не обнимала, а толкнула бы в грудь, и он отпустил бы, а так не дождется. Он хоть до утра здесь простоит.

Если бы не противная дверь — она загудела, чтобы выпустить из плена дома кого-то из жильцов, и Иннокентий заранее оттаранил Настю к двери мусоропровода.

— Фу, — она все же вырвала губы. — Я испугалась, вдруг мама…

Он смотрел на ее влажные ресницы, блестящий кончик носа и припухшие губы.

— А что бояться-то? — он еле сумел выговорить каждый звук. — Ничего плохого мы не делаем…

Он снова попытался ее поцеловать, но на этот раз Настя уперлась ему в грудь, но он лишь сильнее прижал ее к гудящему животу.

— А я не хочу тебя отпускать.

— Кеша, ну мне надо… — она совсем откинула назад голову, будто собралась встать на мостик. — Пусти…

— Не-а, не пущу… — и он нашел губами ее шею.

Насте пришлось перебираться по его груди к плечам. Тогда он поцеловал ее правую руку.

— Во сколько ты вечером обычно гуляешь с собакой?

— Мама уже погуляла.

— Я про завтра, — он водил губами по ее щеке. — Я приеду и вы с Эйты покажете мне Сосновку. Ведь покажете?

— Я не хожу туда одна… Кеша…

Но он сумел протиснуть язык в уголок ее рта и снова целовал, теперь уже вовсе не жалея ее губы.

— Ты пойдешь туда не одна, а со мной…

Он лишь чуть-чуть отстранился от раскрасневшегося лица девушки, чтобы сразу после ответа Насти, вновь поцеловать ее.

— Мама будет думать, что я одна.

— И как же мне тогда с тобой встретиться?

Ее глаза тоже горели, и на ресницах дрожала влага. Он приблизил губы к ее глазам, и Насте пришлось зажмуриться, чтобы он аккуратно запечатлел поцелуй на каждом веке.

— У нас через два двора большое поле — там куча собак гуляет. Скажу, что иду туда. Кеша, пожалуйста… Мне надо домой.

Он нехотя отпустил ее и протянул букет.

— Я смогу часам к восьми. Не раньше. Мне просто не доехать, — он провел освободившейся рукой по ее щеке. — Ты мне позвонишь? Или напишешь?

— Я тебе и позвоню, и напишу.

Он уже думал убрать руку, и вдруг Настя прижалась к ней губами, но он вырвал ее, схватил Настю за шею и, сминая букет, снова нагнулся к ее губам.

— Я так не уйду никогда. Гони меня нафиг, — выдохнул он через пару минут.

— Иди нафиг.

Он сжал губы и кивнул.

— Уже иду. Собаке привет.

— Я передам. Ну иди же… Я тебе позвоню завтра.

— Давай уж, звони, а то я ведь адрес теперь знаю. Все равно ж припрусь.

— Пока, Кеша.

— Пока, Настя.

Он снова было потянулся к ней, но она отступила на шаг, пришлось махнуть рукой и попятиться самому. А теперь бежать прямиком через двор в завтрашний день. Кофе все же пил он зря. Не уснет, сто пудов. Вот будет лежать и мучиться вопросом — что делать и как теперь быть с этой Настей?

4 "На прогулку надо брать с собою булку"

Иннокентий проснулся раньше будильника — от звонка сестры.

— Это ты мне вместо «доброго утра» приготовила? — прорычал он на просьбу Лиды перенести встречу с ее мужем на полдень среды. — А завтра будет четверг, а там уже и выходные, а потом пора рожать, так, да?

Он не смог поднять с подушки голову: не хотел. Боялся, что иначе швырнет что-нибудь на пол — подушку там, одеяло, а может вообще скинет с тумбочки ночник.

— Хочешь поговорить с Никитой, чтобы он тебе все объяснил? — спросила Лида тихо, когда брат наконец замолчал.

Восьмой час. Поговорить? Ну, а что он хотел — конечно, этот козел ночевал в его квартире.

— А я сейчас сам к вам приеду! — вдруг заорал Иннокентий, в ярости сжав край одеяла. — Мне не в лом! Можешь даже кофе на меня не варить!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кеша, хватит орать! — прорычала Лида в трубку.

— Не смей называть меня Кешей! Я тебе не попугай! — теперь он скинул одеяло и сел.

Утром хотелось вжаться головой в подушку, которая, пусть лишь в его мечтах, хранила запах Насти, а приходилось расшвыривать по квартире вещи!

— Зато заладил, как попка-дурак какой-то… — Но что именно заладил Лида не уточнила. — Я сказала, что мы приедем к тебе завтра, а сегодня у Никиты дела. Ему надо загород ехать к клиентам. Перенести он не может.

— А вчера позвонить слабо было? — нет, он не успокоился, ему осточертело вранье Короткова! — Лида, хватит держать меня за идиота!

Он даже встал с кровати и вышел в гостиную — в полумраке с трудом, но все же удалось рассмотреть две человеческие фигуры, переплетенные в дерево: и он сразу улыбнулся.

— Ты можешь понять, что не все люди назначают встречи? — продолжала шипеть Лида. — В мире существуют и те, которым их назначают, не спрашивая, свободны они в это время или нет.

— Ага, — Иннокентий подошел к стене и опустил пальцы на крону дерева, точно желал вобрать в себя его энергию. Сил ругаться не было. — Понятно. Встреча со мной, выходит, для него неважная. Отлично. Тогда может вообще не приходить.

— Хватит! Мы придем завтра и все решим. Если ты такой занятой, мы оставим бумаги у твоей секретарши. Такой расклад тебя устраивает?

Он прижался к росписи лбом.

— Привези мне бумаги сегодня. И не говори, что их нет.

— Их нет, — глухо отозвалась сестра и добавила чуть громче: — Но завтра они будут. Я тебе обещаю.

— Хорошо. До завтра.

Он отключил телефон, сел на диван, опустил руки между ног, сгорбился. Никита чего-то мудрит. Ох, мудрит… Только вот голос сестры звучал слишком уж уверенно. Но лично он не верит Короткову, не может поверить…

Заверещал будильник, и Иннокентий чуть не швырнул телефон на пол. Потом выключил звук и, разогнувшись, поплелся в ванную, где на глаза сразу же попалась электрическая бритва, которую он забрал вчера из машины, чтобы подзарядить перед вечерним свиданием. Теперь бы еще не забыть бритву дома.

Да что же это такое? Он вдавил обе ладони в край раковины и ткнулся носом в зеркало — отражение тотчас утратило четкость, глаза увлажнились. С чего это он вдруг сделался таким сентиментальным? Это просто нервы, которые лучше всего лечатся вечерней прогулкой по сосновому лесу в сопровождении собаки и… Мыши! Да, он никогда, наверное, не сумеет выкинуть из памяти эти поролоновые уши и длинный хвост… Он и сейчас улыбается в зеркало, точно у него самого выросли подобные.

В офисе ему даже пришлось прикоснуться к ушам, чтобы проверить, что он не превратился в большого нахального крыса — так внимательно смотрела на него Валерия Ильинична.

— Что-то у тебя сегодня слишком счастливое лицо для похмельно-любовного синдрома, — прошептала она, когда тот проходил мимо.

— Встреча с Коротковым перенеслась на завтра. Вот и вся радость.

— Да неужели?

— Да вот так, — и он нагнулся к монитору. — Я просил только шоколад. Цветы пришлось подарить консьержке. Как и шампанское, — соврал он, глазом не моргнув. — Больше никаких личных просьб не будет. У кого-то слишком богатая фантазия. Кстати, — он выпрямился. — У тебя же есть собака, да? Что вкусного можно купить для собаки?

Валерия откинулась на спинку кресла, чтобы не тереться с молодым начальником носами, и вальяжно закинула ногу на ногу.

— Иннокентий Николаевич, вы меня пугаете…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лера! — он понизил голос. — Я серьезно спросил. Я иду знакомиться с собакой.

Она покачала головой.

— Раньше ходили знакомиться с родителями…

— Лера, что купить собаке? Молчишь, да? Перефразирую: чем подкупить собаку? Собака дворняга, подобранная с улицы. И мне с ней жить…