Читаем без скачивания За Москвою-рекой - Варткес Тевекелян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что Власов смел, в этом сомневаться не приходится. Энергичен, работает с увлечением. Такие, как он, не признают компромиссов, не знают середины. Они или сносят все преграды на своем пути и достигают цели, или ломают себе шею. «Может быть, в нашу бурную эпоху нужны именно такие люди...»
У поворота на Садовую, на Крымской площади, шофер резко затормозил перед мигающим светофором, и машина, качнувшись, остановилась. От неожиданности Александр Васильевич чуть не ударился головой о переднее стекло. Пенсне соскочило и упало на ковер. Он поднял его, тщательно протер кусочком замши, который всегда носил в кармане, и, водрузив на нос, огляделся по сторонам.
В этот поздний час заснеженные улицы Москвы пустели на короткое время, даже дворники, обычно дежурящие по ночам, куда-то запропастились; только одинокий милиционер в шинели, опустив шапку-ушанку, размахивая коротенькой палочкой, прохаживался под светом уличного фонаря.
Светофор снова замигал, и машина покатилась вверх по Садовому кольцу.
О чем он думал до остановки у светофора? Да, о своем разговоре с Никоновым...
Конечно, этот тип поговорит с Толстяковым и сумеет внушить ему нужные мысли. Там, где пахнет закулисной интрижкой, Никонова подталкивать не приходится, от такого рода «деятельности» он получает одно удовольствие. Впрочем, и Толстяков вряд ли нуждается во внушении. Мало-мальски зрячим людям очевидно, что начальник главка ненавидит Власова и ищет подходящего случая, чтобы избавиться от него. Вопрос в другом: правильно ли поступил Александр Васильевич, поговорив так откровенно с Никоновым? Из слепого желания убрать Власова он постепенно становится приспешником Толстякова и Никонова. Не очень-то благородная роль...
Обида на то, что его обошли, еще не исчезла, но все настойчивее звучал внутренний голос — голос совести и справедливости. Александр Васильевич часто спрашивал себя: будь он директором, сумел бы он сломать укоренившиеся на комбинате (и не только на комбинате) традиции и открыть путь новому, как это пытается сделать Власов? Вряд ли... А пора такой ломки, видимо, пришла, и кто-то должен начать. Задача Власову по плечу, в этом, может быть, и заключается закономерность его прихода на комбинат. Черт возьми, уж очень все сложно, даже думать об этом не хочется!.. Будь на месте Власова другой человек, помягче и не такой настойчивый, Александр Васильевич, может быть, и примирился бы. А так... Он не выносит одного вида этого человека. Маньяк, фанатик...
2
День выдался на редкость погожий. С утра мягко светило зимнее солнце, окрашивая все в розовый цвет. В скверике, против окна, ребятишки в мохнатых шубках, в съезжавших на глаза шапках-ушанках, похожие на медвежат, играли в снежки, катались на санках.
Тянуло на улицу. Хорошо бы взять лыжи и поехать в Сокольники! Кстати, повидаться с Сергеем, узнать, что у них стряслось на фабрике. Но нельзя поддаваться соблазну — впереди еще два экзамена. Вздохнув, Леонид отошел от окна, сел за стол и, зажав руками уши, склонился над учебником теоретической механики. По привычке медленно раскачиваясь всем корпусом, он пытался сосредоточиться и понять, почему кривизна изогнутой оси балки прямо пропорциональна изгибающему моменту и обратно пропорциональна жесткости балки при изгибе...
В передней раздался звонок, и тотчас в коридоре послышались мягкие шаги, шелест шелка. Это мать пошла открывать дверь.
Вошел Юлий Борисович, румяный от мороза, оживленный. Поцеловав руку Ларисы Михайловны, он осведомился о ее здоровье и подошел к вешалке.
Положив на столик перед зеркалом боярскую бобровую шапку с бархатным верхом и приглаживая редкие волосы, он повернулся к Ларисе Михайловне и громко спросил:
— Василий Петрович у себя?
— В столовой, читает газету.
Лариса Михайловна пропустила Никонова вперед и прошла к себе.
В открытые двери до Леонида долетали голоса мужчин, мешая ему заниматься. Он встал, собираясь прикрыть дверь, но вдруг невольно замер на месте.
— С мальчишкой Полетовым тоже выдумали ловкий ход,—говорил Никонов;. — Подумать только, какой эффект! Потомственный пролетарий, помощник красильного мастера, комсомолец утирает нос всей Европе!
— Но, говорят, он действительно что-то придумал,— перебил его Василий Петрович усталым, безразличным голосом.
— Какое там придумал! Скопировал чертежи закрытой барки из старого немецкого журнала и выдает за свои. Никитин хоть и фантазер, но умнее красильщика — он кое-что изменил в чертежах, кое-что добавил, вот и получилось оригинальное предложение.
— И то неплохо...
— Да разве дело в барке?— Никонов явно терял терпение.— Конечно, ценой затрат сотен тысяч рублей они, может быть, и добьются каких-то результатов — для этого большого ума не требуется. Газетам нравятся такие затеи—ну и начнут раздувать кадило: «Всемерно поддерживать инициативу передового коллектива. Опыт передовиков быстрее внедрить на другие предприятия...» Собрания, активы... Может быть, даже состоится заседание коллегии министерства специально по этому вопросу. Министр может сказать: «Видите, какого директора мы вам рекомендовали, а вы возражали против его назначения...» А Власову только этого и надо, он честолюбив, к тому же карьерист.
— Не думаю. У него просто такой характер. Есть люди, которые вечно мудрят, чего-то добиваются, а если их не поддерживают, то разводят склоки и кляузы...
— Знаю! Вы, Василий Петрович, хорошо разбираетесь в людях, но в данном случае, боюсь, вы ошибаетесь. Власову хочется блеснуть во что бы то :ни стало!
У Леонида заколотилось сердце. «Вот сволочь! — Он стиснул зубы. — Что это? Он H3VСергея какого-то жулика делает?!»
Василий Петрович издал какой-то неопределенный звук, вроде: «Гм... да»,— и умолк.
л — Черт с ним, с Власовым, — продолжал Никонов. — Меня больше всего беспокоит другое. Когда его болтовня о возможности увеличения плана на пятьдесят процентов дойдет до министерства, то вам нелегко будет утверждать, что план на будущий год завышен. В плановом отделе сразу ухватятся за власовские фантазии и начнут кричать: «Вот какие у вас неиспользованные резервы!» Один сумасшедший бросил в колодец камень, собрались десять умных и не смогли вытащить его оттуда. Так может получиться и у нас.
— Да-да, плановикам дай только повод... — Леонид увидел, что Василий Петрович встал, медленно прошелся по столовой, потом опять подошел к столу. Уже другим, властным тоном он сказал: — Завтра же предложите Власову представить в главк для изучения проект Никитина со всей документацией! Рассмотрим в главке и, может быть, пошлем в научно-исследовательский институт на апробацию. Для этого потребуются месяцы, время пройдет, план нам утвердят, а там видно будет...
Видимо, такое решение начальника не удовлетворило Никонова, и он опять начал что-то говорить, но Леонид уже не слушал его. Он бросился в переднюю, быстро оделся и, перепрыгивая через две ступеньки, выбежал на улицу.
3
На углу скверика Леонид столкнулся с Борисом.
— А... Это ты, Леня? Здорово! Куда бежишь?
— Так, дело есть...
— Понимаю. На свидание опаздываешь!
Леонид не ответил. Все в Борисе раздражало его — сдвинутая на затылок фетровая шляпа, белое шелковое кашне и даже дымящаяся сигарета в углу рта.
— Ладно, можешь не говорить... А я к вам. Милочка дома?
— Зачем она тебе? — спросил Леонид.
Борис даже на миг растерялся.
— Вот странный вопрос...
— Нисколько не странный. Лучше бы ты оставил ее в покое!
— Что? — Борис побагровел, бросил сигарету и подошел вплотную к Леониду.
— То, что слышал. Она плохо разбирается в людях, а я тебя вижу насквозь. Понял? — И, не дожидаясь ответа, Леонид повернулся и ушел.
Борис проводил его недобрым взглядом.
«Что он, взбесился, этот выродок? Тоже рыцарь нашелся! Неужели Милка рассказала ему про вечеринку? Если так, то дело дрянь! От таких «идейных», как Ленька, всего можно ожидать. Напишет в комитет комсомола или сам явится туда и все расскажет. А наши комитетчики только и ждут повода, чтобы доконать меня... С лопоухим тоже неладно получилось. Ведь я просил его по-хорошему не ставить двойку. Так нет, для него, видите ли, это имеет принципиальное значение! Промолчи он, не скажи, что я плохой студент и позорю хорошего отца, все обошлось бы. И какое ему дело, чей я сын?.. Ну, погорячился я, сказал лишнее, с кем этого «е бывает! А комсомольская организация сейчас же выговор. Наплевать! Влепили выговор — со временем снимут; жаль — стипендии лишусь. Попробуй обойдись-ка теперь пятью бумагами, которые дает старик. Положим, сотни две-три можно будет вытянуть у мамаши. Но все равно мало...»
Борис отшвырнул ногой с тротуара кусочек льда и вошел в парадное.
Двери ему открыла Любаша и на вопрос: «Милочка дома?» — почему-то сердито ответила: «Куда ей деваться!» — и, хлопнув дверью, шлепая большими туфлями, ушла на кухню.